Июль. Год назад
– Ты у меня не первая и не последняя. – Прозвучал от входа в кухню слегка пьяный голос Юры.
День рождения Василисы, самой младшей дочери.
Ей четыре и несмотря на то, что праздник был на неделе, в выходной мы устраивали большое событие, приглашали родственников, гостей, партнёров. И вот сейчас вечер, когда это все закончилось, когда мы приехали из ресторана, я раскладывала оставшийся торт по контейнерам, чтобы не заветрился.
Юра вдруг зашёл и ляпнул.
– Ты о чем? – Тихо уточнила я.
– Ты вот даже говорить со мной не можешь, чтобы ничего не делать. Я тебе пришёл и сказал: ты у меня не первая и не последняя.
Юра произнёс это зло, как-то хрипло. Всем видом своим показывая , что он в бешенстве. Хотя я не понимала почему…
В одной руке он держал бокал с коньяком, а в другой незакуренную сигарету.
– Я тебя не понимаю. Ты что, сейчас мне пытаешься сказать… – Прошептала я ощущая , что что-то сломалось.
Хрустело, трещало под его ногами и ломалось.
Я ведь ему душу, я ему своё сердце.
Чтобы навек жена и муж.
– Мира, прояви фантазию. – Запрокинул голову Юра и взмахнул рукой, расплёскивая алкоголь.
Я поморщилась. Янтарная клякса ударилась о духовой шкаф.
– Юр, ты чего? – Дрожащими губами произнесла я, стараясь сохранить самообладание.
Двадцать семь лет в браке.
Это же сильно взрослая дочь, взрослый сын и малютка четырехлетняя Васька – копия Юры. Темные волосы. Взгляд такой же, с прищуром и отблеск какой-то луговой зелени среди тьмы.
– Да я тебе прямым текстом говорю. Ты не единственная. Не первая и не последняя. Понимаешь?
Я знала , что я у него не первая.
– Ты сейчас мне говоришь о….
– Я тебе говорю о любовнице. – Выдал жестоко Юра и поднеся бокал к губам, отпил.
– И как давно?
Я не знала зачем мне эта информация…
Но он же хотел диалога. Если бы он пришёл и сказал о том, что…
Да какая разница? Как бы он этого не сделал это все равно шок.
Я вообще считала , что наш брак настолько крепкий, что ничего не может его разрушить.
– А вот это тебя уже не касается. – Пожал плечами Юра. – Также тебя не касается многое в моей жизни.
– А зачем ты мне это сказал. Чтобы знала?
– У меня уже в печёнках сидит вот эта вот ситуация с тем, что я должен мотаться, как-то выкручиваться…
— Звонить по ночам из туалета? Писать ей смски, держа телефон под столом? Не ездить на обед, потому что хотелось к ней?
Все это прошло картинками в моём сознании. Я воочию увидела Юру и какую-то другую, непонятную женщину, лица которой я не разглядела, цвет волос я не понимала.
Просто она была на моём месте, по правую руку от него, на месте законной супруги.
И не единственной женщины.
– А чего ты хочешь?
Я старалась не плакать.
Я старалась держать себя в руках. Старалась забыть о том, что когда-то на влажных простынях, двое жили любовью.
Просто оказалось , что один из них в неё всего лишь играл.
– А черт знает чего я хочу. – Взмахнул рукой Юра и выпустил из пальца бокал.
Звон и хруст стекла разнёсся по кухне. Я зажала ладонями уши.
– Не знаю Мира, чего я хочу. Втроем в постель? Может быть. Ну, знаешь такая своеобразная шведская семья. Может быть, отпущение грехов. Но на самом деле я просто хочу легализации измены. Я хочу, чтобы ты знала о том, что у меня есть другая женщина. Я хочу чтобы тебя это не смущало. Я хочу, чтобы ты смотрела на это с должным пониманием, потому что мы с тобой больше четверти века в браке, понимаешь? Такое случается с людьми, когда они безумно много времени проводят рядом. Хочется чего-то другого. Ты меня всю жизнь почиваешь фуагра, а мне охота дебильного роллтона. Понимаешь, Мира?
Я не понимала.
– Я много чего хочу, Мира. – По-прежнему давился злостью Юра.
– Наверное, честности хочешь?
– Да, честно пришёл. Честно сказал. Повёл себя как честный человек. Да. – Взмахнул руками муж и зааплодировал. – Представляешь, ты меня понимаешь? Поэтому ты лучшая.
Его “лучшая”, звучало насмешкой, укоризненным взглядом и болезненной пощёчиной.
– Поэтому ты лучшая. Поэтому разводиться с тобой я не вижу смысла. Видишь, ты даже измену понимаешь. – Он взмахнул рукой и прошёл ко мне.
Тонкий аромат алкоголя пропитал пространство между нами.
Что случилось в промежутке между тем, как мы уехали из ресторана и тем, что случилось сейчас?
– Видишь, а я так долго парился. Не знал, как сказать. Точнее сказать, то знал. Время подобрать не мог.
– Самым лучшим оказалось выбрать день рождения дочери?
– Да.
Не реви.
Не реви Мира.
Не смей показывать свои слезы. Потом спрячешься в ванной. Сядешь на ледяное дно, притянешь колени к груди и завоешь, как раненая лань, которую подстрелил охотник, не догадываясь, что лань – это его королева.
Не плачь, моя девочка. Не плачь. Ради дочерей, ради сына не плачь.
— Что я сделала не так?
Это было на самом деле неважно. Но в молчании я загоняла себя в клетку ужаса. Там, где готова была метаться, сдирать с себя кожу.
— А весь фокус в том, что ты все делала всегда так, Мира. – Юра все-таки качнулся ко мне и перехватил меня за запястье. –Идеальная жена, идеальная хозяйка. Идеальнее некуда, до зубовного скрежета. Мне это нравилось. Но среди фуагра, хоть раз должен появиться роллтон. Понимаешь?
– В грязи хотел изваляться, меня испачкать?
– К черту. К черту все. Понимаешь? – Юра резко развернулся и сделал несколько шагов.
Когда он достиг выхода с кухни, спросила:
– Куда ты?
Муж замер так, что словно бы я ему в спину камень бросила. Развернулся на пятках и хохотнув, провёл пальцами по щетине.
– Представляешь. – Оскалился он, подался вперёд. Глазами зверя смотрел на меня. – К другой. Тоже не к единственной, но к другой. И наверно более любимой.
Июль. Год спустя
Звонок в дверь раздался внезапно и я тяжело выдохнула, поставила на диван сумку с документами и прошла к двери.
Антон стоял набычившись. Смотрел на меня глазами, сверкал.
Ему было двадцать один – то время, когда гормоны бушуют, то время, когда кажешься себе безумно взрослым. Но такой обалдуй.
– Привет. – Бросил сын, проходя мимо меня в квартиру.
– Что-то случилось? – Спросила я, глядя на сына исподлобья.
Антон бросил свою сумку в коридоре, тут же наклонился к ней. Порылся и вытащил серебристую папку.
– Держи.
Я в растерянности сомкнула руки на документах и вскинула бровь.
– Отец просил передать. – Сын бросил это так безразлично, как будто бы его дело нашего развода не касалось
Антон считал , что я перегнула палку. Надо быть мудрее. Он так и крикнул, когда стало известно о разводе.
– Мама, будь мудрее. В конце концов, ты столько лет с ним прожила. Сейчас собираешься какой-то профурсетке отдать? Столько лет мама. Ты понимаешь , что здесь дело не в том, что она отбирает у тебя мужа. Она отбирает у тебя все.
Алика, когда узнала о том, что такая ситуация произошла, была настолько в шоке , что не разговаривала ни с кем. Для дочери папа был образцом, каким-то небожителем. Она старшая дочь, любимая и такое предательство от отца, она расценивала именно ударом по себе . Для неё это было слишком. Тимофей, её муж, сводил брови на переносице. А когда она не видела, бросал на меня вопросительные взгляды: ну что, что дальше будет?
Я сама не знала, что дальше будет.
А был брачный договор.
Который мы с Юрой заключили, когда он уходил с госслужбы. Я тогда только родила Антона и окситоцин так напрочно пожрал мой мозг, что на уговоры Юры о том, что он уходит в коммерсанты и надо как-то подстраховаться, чтобы не было ничего, что можно по суду будет арестовать или ещё что-то, стоило бы разделить все брачным договором.
Только на тот момент имущество, которое было закреплено за мной, наша небольшая двухкомнатная квартирка, которую мы, позже продали для того, чтобы переехать в более просторное жилье. И так оказалось , что от квартиры, которая у меня есть сейчас, мне принадлежало примерно сорок с лишним квадратов, либо рыночная стоимость, эквивалентная этим площадям. Ведь все остальное муж оформлял на себя.
На меня были оформлены драгоценности.
В моё пользование переходил полностью гардероб, в наличии которого были очень дорогие вещи, такие как сумки Биркин, украшения от Картье.
Но это все равно не могло сравниться с доходом Юры, который исчислялся миллионами.
Не рублей.
И когда я сидя у первого юриста все это объясняла, тот только развёл руками. На самом деле я подозревала , что просто никто не хочет связываться с Юрием Баженовым.
И мои подозрения оправдались.
Мне отказал один адвокат, другой адвокат, третий и процесс раздела имущества невозможно затянулся.
Развели-то нас быстро.
Я же через два дня после того, как Юра устроил это представление, тут же обратилась в суд с исковым.
Я не собиралась смотреть на то , как он будет приезжать ко мне после неё. Ложиться в постель со мной. Пропахнувший её духами, пропитанный её потом. Клеймённый её поцелуями.
Я не собиралась за этим наблюдать.
Ушёл и ушёл, умер и умер.
Мне было слишком больно для того, чтобы я могла закрыть на это глаза.
И тогда Антон разъярился.
Его бесила моя позиция. Даже то , что отец ничего мне не мог дать по имуществу, его тоже раздражало. И он обвинял опять-таки в этом меня.
– Конечно, тебе сейчас легко. Гордая, хвостом махнула и ушла. А не думаешь о том, что ни черта детям не достанется? Тебе плевать.
Мне было не плевать. У меня на руках была уже пятилетняя Василиса, внучка, старшая дочь и сын. Мне было ни черта не плевать. Я собиралась бороться за своё имущество до конца.
Я позвонила своей двоюродной сестре в другой город. Лика, прошедшая процесс развода и раздела имущества, охнула. Попыталась помочь, кого-то порекомендовать, но её проверенный человек не смог меня взять.
Я не знала, что случилось у Павла Градова, но он не смог меня взять.
Мне оставалось закусывать губы и трястись от злости, от того как Юра представлял наш брак и нашу жизнь после него.
Он сам приехал ко мне, когда стало понятно , что ничего я не могу получить.
– Ты же умная баба. – Насмехался надо мной бывший муж. – Тебе какая разница с тобой только спит мужчина или нет? Ты как-то уж своё эго непомерное утихомирь. Как-то уж приструни нелепую, ненужную в данном случае гордость. Не надо будет никакого раздела имущества. Не надо будет ничего. Надо просто быть семьёй.
– Ты хочешь и с любовницей быть и жену не отпускать, правильно?
Юра пожал плечами.
– А ты что, считаешь для взрослого состоятельного мужика такой расклад какой-то нонсенс? Все так живут.
– Я – не все. – Сдерживая слезы шептала я.
– Эка невидаль – муж изменяет. Что теперь помереть и не жить?Будь умная – закрыла бы на все глаза. Будь умная – ты бы не довела до такого, что я вспылил.
– Я ничего не сделала. – Отвечала я тогда Юре.
Губы тряслись, сердце дребезжало в грудной клетке.
А когда я все-таки поняла , что мы разошлись, случилась вторая волна шока – Василиса.
– Почему папочка не приходит? Почему? – Спрашивала она тихо, глядя на меня снизу вверх. – Мам, куда папочка делся? Может быть… Может быть позвоним Алике и она скажет, где папа?
Я облизала губы, выныривая из воспоминаний.
– И для чего эти документы? – Спросила я у Антона, глядя на него исподлобья.
– Возьми, фирму передаёт. Одна из дочерок.
– Мне они не нужны. Мне не нужны его подачки. Все, что надо будет, я заберу после решения суда о разделе имущества.
В глазах сына мелькнул злой блеск и он запрокинув голову, хрипло признался.
– Знаешь, он лахудру свою бросил. Мириться хочет. К тебе приедет. Давай ты сделаешь улыбку пошире, лицо помилее и хоть раз в жизни подумай не о себе, а о семье. Хоть раз в жизни сделаешь так, как надлежит поступить матери, у которой трое детей. А не как эгоистичной девочке, которая ушла, вильнула хвостом, поставила точку и плевать на то, как дети будут расхлёбывать это все.
Он винил меня в том, что я разводилась с его отцом и при этом не могла ничего ему противопоставить. На самом деле я не говорила просто, что адвоката я все-таки нашла.
Есть ведь такая вещь, как признание брачного договора недействительным.
Антон не захотел со мной больше разговаривать. Выплюнул мне своё мнение по поводу развода, развернулся и психанув, подхватил сумку, направился к двери.
– Я тебя прошу, будь благоразумной, мама. – Произнёс он голосом своего отца.
Он был точной копией Юры: его глаза, его бешеный взгляд, хищный взгляд и даже говорил он теперь как отец.
Я закрыла за сыном дверь, постаралась прийти в себя и открыла документы на фирму.
Откуп.
Плевать.
Свернула документы, убрала их в сумку.
В четыре часа я поехала за Василисой. Забрала её из садика.
Этот год для неё был самым тяжёлым.
Она плакала, не понимала, смотрела на дверь, топала ножкой и спрашивала в пустоту о том, когда придёт папа.
Я пыталась говорить с Юрой, чтобы он приезжал, а он только бросал холодное и злое:
— Так мне не надо было уходить. Одно слово и папа будет в семье. Решай.
Я решила , что ничего не будет. Я решила , что такой отец Василисе не нужен – предатель, манипулятор, который даже из своего ухода пытался выклянчить какой-то интерес.
Снова перед сном был долгий, тяжёлый разговор. Дети зачастую не понимают, почему мама с папой не видятся. Почему они не контактируют и почему отец не приезжает.
За каждую слезинку Василисы, я готова была его проклясть. И проклятиями этими опять-таки давилась в ванной, крича в ладони.
Я ему душу свою отдавала. Я ему сердце своё на серебряном блюде преподнесла.
Я любила его так, как никто никогда не полюбит.
Для меня он был самым нужным, самым правильным, самым честным человеком.
Для меня он был воздухом.
Я вспоминала, когда мы въехали в первую квартиру, он меня на руках кружил. А Алика тогда была маленькая. Ей по-моему около трех было что-ли такое. И она просто с хохотом глядела на нас с дивана, как Юра поднимал меня на руки и кружил.
На мне было тонкое ситцевое платье с вишнёвыми мелкими розочками. Шила я всегда хорошо. Мама научила. А ткань была из чемоданов, которые бабушка собирала нам на приданное.
Кружил меня, потом останавливался, глядел как у меня перед глазами звезды вспыхивают. Притягивал к себе, целовал в висок и говорил:
– Мируся… Мира, у нас с тобой все будет ещё лучше, ещё больше, ещё круче. Ты главное верь в меня.
Я кивала, скрывая слишком яркую радость.
Первую квартиру ему дали по очереди с госслужбы. Тогда уже как раз появилась приватизация, поэтому он сразу оформил её на меня, а спустя ещё несколько лет ушёл с госслужбы.
Я шмыгнула носом, глядя на то, как Василиса рассаживала с краю кровати медведей. Юра сам ей дарил эту коллекцию на каждый праздник. Вот это медведь со штопанным ухом, а это медведь в вязаном свитере. Я не знала почему Василиса так любила медвежат. Юра усмехался, говорил , что это из-за того, что он в детстве читал ей “ оторвали мишке лапу”.
Сейчас вспомнив это, его голос я услышала в голове.
– Давай спать, родная. – Тихо прошептала я, стараясь прижать к себе Ваську.
Она развернулась, посмотрела на меня своими колдовскими глазами цвета луговой зелени.
– Если мы уснём пораньше то, может быть папа завтра приедет, да?
Она сама себе придумала эту сказку, она придумала себе то, что если будет очень хорошей, то папа обязательно приедет.
Гад он, а не папа.
— Если мы ляжем сегодня пораньше, то завтра наступит просто быстрее. А вечером мы пойдём в Баскин роббинс, хорошо?
Василисе было наплевать на кафе мороженое, ей папу бы вернули.
Ей казалось, что я не слышу, не чувствую и не понимаю, что засыпая, она плачет.
А я все чувствовала, гладила по волосам, целовала в затылок, чтобы ребёнок успокоился.
Ближе к полуночи телефон завибрировал.
Дёрнувшись, чтобы не разбудить дочь, я быстро приняла вызов.
Услышала слегка хрипловатый голос бывшего мужа.
— На стол накрой, — бросил презрительно, как служанке, — я домой еду.
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"После развода все сложно", Анна Томченко ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.