Они вышли на свежий воздух. Тут Илья вдруг посмотрел вдаль:
— Похоже, ещё кто-то к тебе идёт.
Зорина подняла глаза, и — не поверила!
Спрыгнула с крылечка:
— Бабушка!
Женщина обняла ее так, что желудок скрутило от счастья:
— Моя ты родная! Какая стала взрослая, загорела… А это кто здесь с тобой? — Бабушкины глаза изучали Илью насмешливо и чуть-чуть строго.
Он растерялся, стал похож на школьника у доски.
Бабушка! Высокая, нарядная, причёска будто из журнала — а в руке настоящий веер! Губы накрашены. Королева, а не деревенская бабушка.
И Илья подумал вдруг: рядом с этими женщинами он сам какой-то плешивый деревенский Иванушка. И стало ему стыдно, неловко, и в то же время радостно.
— Это Илья, мой самый лучший друг, — Голос Зорины едва дрогнул, и каменное оцепенение с Ильи спало мгновенно.
Он сразу выпрямился, даже улыбнулся немного неловко:
— Здравствуйте! Давайте, я вам с вещами помогу… — и уже берётся за сумку, а бабушка его оценивает с ног до головы, медленно так, внимательно, прищурившись, и всё же улыбается:
— Ну, помоги, помоги, — кивает она одобрительно.
Ясмина Давидовна долго корпела по домику, всё там изучала, на двор выходила, даже в закутки заглядывала. Потом удовлетворенно развела руками:
— А ничего так, мне нравится… Чистенько, уютно, душой дышится легко!
— Это всё Илья, — Зорина даже смутилась, — он тут такие завалы разгрёб, что ты не поверишь.
— Илья, Илья… — Бабушка задержала на парне пристальный взгляд, — смотрю я, парень-то глаз с тебя не сводит… — и с хитрецой добавила: — А ты-то как сама, а? Всё приглядывается — небось, хороший парень?
Зарина вдруг нахмурилась, опустила глаза:
— А я…о — Она сбилась, поджала губы.
— Ну, выкладывай, что уж там! — Бабушкин голос стал мягче, тревожней.
Зорина всё рассказала — как встретила Илью, какой он теперь стал, как Лариса напугала, да чего только не было.
Асмина Давидовна посмотрела на внучку, и на лбу у неё собрались морщинки:
— Ох, деревенские бабы — злые, — вздохнула она. — Всё потому, что нормальных мужиков тут наперечёт… Ты поостерегись, внучка. Но вообще-то, кто-то тут в угол загонять не умеет, надо бы Ларисе нос утереть… Только вот… Как бы это, а?
Зорина вдруг рассмеялась сквозь слёзы и вскочила к бабушке на шею:
— Бабулечка! У меня есть одна идея… Ну, хорошая! Слушай: как же замечательно, что ты приехала! Я даже не сомневаюсь — ты мне поможешь.
Где-то в доме расплывалось летнее солнце, за окном пахло малиной и сеном, и бабушкино тепло в этот момент было просто как дар.
— В деревне ведь скоро праздник! День села! Гулянье, песни, самодеятельность… — Зарина затараторила, будто снова стала девочкой, ждущей новогоднего чуда.
Ясмина Давидовна откровенно захохотала:
— Зорина, с тобой точно не заскучаешь… Ох, тебя же тут на костре сожгут, как ведьму, — но улыбалась всё шире, и в её взгляде отразилась какая-то особая, бабушкина гордость.
А вот Илья не находил себе места. Ларисе уже сказал всё, что думал, но та, кажется, даже не слушала. Всё крутится вокруг него, виснет, чужие разговоры слушает… В деревне уже и ходят пересуды: ну как, мол, мог он влюбиться в городскую? Вон малявка — ни корову привалить, ни ведро сена поднять…
Но Илья знал: если когда-нибудь Зорина согласится выйти замуж — никаких тебе чугунов и воза — будет она жить, как в городе.
Когда он наконец услышал, что Зорина будет выступать ко Дню деревни, всё внутри у него дрогнуло:
— Ну зачем тебе это… — тоскливо думал он. — А вдруг не получится? Смеяться же будут. Она же ни разу не пела вроде бы… Или, может, фокусы будет показывать?
Последние вечера Илье приходилось коротать в одиночестве — Зорина с бабушкой почти не выходили, шушукались, смеялись, а иногда — доносилась музыка, ритмичная, странная…
В день праздника все трое выходили из дома. Илья, покраснев, тащил огромный чемодан.
— Зорин, а что там у тебя? — с тревогой спросил он, чувствуя, что дело тут явно не к добру.
— А вот не скажу! — смеётся девушка, хитренько так, — Сюрприз у меня, большой… Может, ну его этот твой праздник, а? Лариска ведь там, все её подружки тоже… Если что — они же заорут, что всё плохо, насмеются…
Бабушка с внучкой только переглянулись, как заговорщицы.
У сцены — суета, толпа, переживания. С одной стороны к Илье придвинулась бабуля, с другой — Лариса, со своей неудержимой сворой:
— О, да твоя ещё и артистка, — засмеялась Лариса, демонстративно хлопнув его по плечу.
— Не пойму, тебе-то чего? — Илья раздражённо отстранился.
— А то, что посмеёмся сейчас с твоей-то! Приготовились все! — подмигивает она подружкам.
Илья усмехнулся — всё понятно: опять подговорила всех.
Наконец ведущий объявил:
— А сейчас на сцене… Зорина Исаева! Недавно к нам приехала, а уже стала своей. Встречаем!
Пока он говорил, свет на сцене будто бы сам собой погас, в зале стало почти темно. Кто-то затаил дыхание — мол, что-то не так? Когда свет вдруг вспыхнул, да только в одном-единственном пятне — все разом ахнули.
На сцене стояла Зарина… но никто бы её и не узнал. В блестящем платье, то ли в кольчуге из сказки, то ли в сногсшибательном национальном наряде, она прямо вся сияла. Её волосы отливали золотом, глаза — восторг и внутренняя сила.
Полилась чужая, переливчатая мелодия. Зарина взмахнула руками — и в них появились длинные, изогнутые сабли! Кто-то ахнул так, что аж ведущий присел от неожиданности.
Лишь одна бабушка знала тайну — сколько лет и радости отдала Зарина этим танцам… потому что она сама была первым её учителем, а это — их семейное волшебство.
Музыка вдруг стала ещё громче, гулко и тревожно разлилась по залу, будто сердце замирало в каждом такте. Сабли в руках Зарины вспыхивали серебряными молниями — плавно, по-настоящему опасно, искрились в воздухе, задевая лучи прожекторов. В толпе кто-то ахнул, кто-то даже вскрикнул — неужели своей? Эмоции витали как дым: то напряжение, то восторг, то страх и изумление.
Вот, Зорина делает крошечную паузу — и за долю секунды, как легкокрылая птица, выпархивает вниз, прямо к первому ряду. О, этот вихрь! Ведущий уже ждёт, глаза сияют: — Зориночка, лови! — и подкидывает вверх два сочных яблока, одни сплошные румяные бока.
Сабли взлетели — молния раз! молния два! — и яблоки медленно опускаются на пол уже дольками, как будто это самое простое дело на свете. Толпа шумит, уже почти бурлит: что она вытворит дальше?
Зарина кружится, юбка вспархивает, шаг — и она прямо перед Ильёй с Ларисой. Люди встают, вытягивают шеи: что происходит? Кому достанется этот взгляд? Да вот же — Зарина останавливается чуть ли не вплотную к Ларисе. Музыка затихает, будто бы выключили сердцебиение на всей площади.
Лариса вся побелела, как мел. В глазах — и испуг, и злость, и миллионы вопросов.
Зорина вспыхивает лукавой улыбкой. Рука с саблей легко взмахивает — чирк по воздуху, будто он из бархата. Именно по тому месту, где кофточку Лары держит крохотная пуговка.
— Щёлк! — раздаётся звук, непохожий ни на что, и эта самая пуговка красиво, как брошка, летит в сторону.
Если бы декольте у Ларисы было скромнее — никто бы и не обратил внимания. Но у Лары, как известно, всё щедро и напоказ, кофточка и так сидит слишком плотно... Теперь ткань распахнулась.
Кто-то прыснул со смеху (видели бы вы физиономию председателя колхоза!), кто-то хлопнул в ладоши, а кто-то уже шепчет: ну, Ларка, ну, попалась!
— Ой, Лар, держи своё богатство — а то коровье вымя втрое крепче держится! — выкрикнула откуда-то из зала старушка, и все вокруг захохотали, кто до слёз, кто до икоты.
Лариса, гордая, как павлин, в миг стало не до гордости. Вскочила, прижала лоскутки и бегом из зала — только каблучки застучали, только пыль заклубилась.
А Зорина медленно, с царственной грацией, развернулась, и под бурю оваций и аплодисментов вернулась на сцену.
Илья — аж выдохнул. Сердце будто вывернули: этот номер — выше всех похвал! Ни с чем не сравнится!
Ясмина Давидовна чуть склоняется к его уху — и шепчет, с хитрой, ласковой усмешкой:
— Вот и подумай, Илья, надо ли тебе такое чудо — с саблей в руках? Чуть что — сразу порядок наведёт!
Илья усмехается, а глаза светятся счастьем.
— Надо, Ясмина Давидовна… Даже не представляете, как сильно надо.
…А через полгода всё повторилось — только зал был уже не деревенский клуб, а просторное кафе, украшенное цветами. Бабушка прижимала к груди букет, а перед ней стояли они двое — такие родные, счастливые и немножко взволнованные жених и невеста.