Звонок телефона разорвал тишину квартиры в шесть утра. Я нащупал трубку, не открывая глаз.
— Алло, — хрипло пробормотал я.
— Иван Петрович? Это вы? — женский голос звучал взволнованно.
— Да, я. Кто это?
— Это Мария Сергеевна из нотариальной конторы. Извините за ранний звонок, но дело срочное. Вы знаете Анну Владимировну Соколову?
Я сел на кровати, окончательно проснувшись. Тётя Аня? Конечно, я знал её — дальняя родственница, которую я видел пару раз в детстве.
— Знаю, но очень давно её не видел. Что случилось?
— Анна Владимировна ушла из жизни месяц назад, и... вы указаны единственным наследником её имущества.
Я не мог поверить своим ушам. Тётя, с которой я не общался лет тридцать, оставила мне наследство?
— Вы уверены? Это какая-то ошибка.
— Никакой ошибки, Иван Петрович. В завещании чётко указано ваше имя. Вам необходимо приехать к нам для оформления документов.
Нотариальная контора располагалась в старинном здании в центре города. Мария Сергеевна, женщина лет пятидесяти с внимательными глазами, протянула мне папку с документами.
— Анна Владимировна оставила вам дом в деревне Берёзовка и некоторую сумму денег. Также есть письмо лично для вас.
Я взял конверт и аккуратно открыл его. Внутри был лист бумаги, исписанный мелким, аккуратным почерком.
«Дорогой Ванечка!
Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Прости, что не поддерживала связь все эти годы. Жизнь так сложилась, что я осталась совсем одна. Но я всегда помнила о тебе. Когда-то давно твой отец помог мне в трудную минуту, и я никогда этого не забывала.
Дом в Берёзовке — особенное место. Там я провела самые счастливые годы своей жизни. Надеюсь, он принесёт счастье и тебе. В шкатулке на камине ты найдёшь ключ от сарая. То, что там хранится, тоже твоё.
С любовью, твоя тётя Аня»
— Когда я могу посетить дом? — спросил я, складывая письмо.
— Хоть сегодня, — улыбнулась Мария Сергеевна. — Вот ключи и адрес.
***
Берёзовка оказалась живописной деревней в часе езды от города. Дом тёти Ани стоял на окраине — небольшой, но крепкий, с резными наличниками и уютной верандой.
Внутри всё было аккуратно прибрано, словно хозяйка только вышла на минутку. На стенах — старые фотографии. На одной из них я узнал себя — маленького мальчика, стоящего рядом с молодой женщиной.
— Не может быть, — прошептал я, вглядываясь в снимок.
В этот момент скрипнула входная дверь. Я обернулся и увидел пожилую женщину.
— Здравствуйте, вы, должно быть, Иван? — спросила она. — Я Клавдия Михайловна, соседка Анны. Она просила присмотреть за домом.
— Да, я Иван. Спасибо, что заботились о доме.
Клавдия Михайловна прошла на кухню и поставила чайник.
— Анечка часто о вас вспоминала. Всё говорила: «Мой Ванечка, наверное, совсем взрослый стал». Жаль, что вы не приезжали.
— Я даже не знал... — начал я, но запнулся.
— Она была гордая, никогда не жаловалась и помощи не просила, — продолжала соседка, разливая чай. — Но последние годы тяжело болела. Всё письма вам писала, да только не отправляла.
— Письма? Где они?
— В её комнате, в комоде. Целая стопка.
После ухода соседки я нашёл письма — десятки конвертов, аккуратно перевязанных лентой. В них тётя Аня рассказывала о своей жизни, о деревне, спрашивала, как я живу, и приглашала в гости.
Почему она их не отправила? Что остановило её?
На камине я нашёл обещанную шкатулку с ключом. Сарай оказался небольшим строением позади дома. Внутри стоял старый мотоцикл «Урал» с коляской.
— Не может быть, — снова пробормотал я.
Это был точно такой же мотоцикл, как у моего отца. В детстве я обожал кататься с ним по деревенским дорогам. Откуда он здесь?
В коляске лежал ещё один конверт. Дрожащими руками я достал его и прочитал:
«Дорогой Ванечка!
Это мотоцикл твоего отца. После его смерти я выкупила его и сохранила для тебя. Знаю, как ты любил на нём кататься. Может быть, теперь твои дети полюбят эти поездки так же, как когда-то ты.
Твоя тётя Аня»
Я сел прямо на пыльный пол сарая, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. Вся моя жизнь промелькнула перед глазами — суета города, бесконечная погоня за деньгами, разрушенный брак, отдалившиеся дети...
А здесь, в этой тихой деревне, жила женщина, которая помнила обо мне все эти годы. Которая сохранила частичку моего детства.
***
Прошло три месяца. Я перевёз свои вещи в дом тёти Ани и остался в Берёзовке. Отремонтировал мотоцикл, обновил веранду. На выходные приезжают мои дети — впервые за долгое время мы проводим время вместе.
Вчера мой сын Миша, смеясь, сказал:
— Пап, знаешь, я думал, ты чокнулся, когда решил переехать в деревню. А теперь понимаю — ты наконец-то нашёл себя.
А я думал о тёте Ане и о том, как одно наследство, одно неожиданное утро может изменить всю жизнь. Иногда нам нужно потерять что-то, чтобы по-настоящему обрести себя.
***
Однажды, перебирая старые вещи в чулане, я наткнулся на потрёпанную кожаную тетрадь. Дневник тёти Ани. Я долго держал его в руках, не решаясь открыть — словно это было вторжением в чужую жизнь. Но любопытство взяло верх.
Первые записи датировались 1970-ми годами. Обычные заметки о погоде, урожае, деревенских новостях. Но чем дальше я читал, тем больше холодело внутри.
«15 мая 1978 г. Сегодня Петя снова приезжал с маленьким Ванечкой. Как же мальчик похож на меня! Те же глаза, тот же носик. Петя боится, что Вера что-то заподозрит, но я умоляла его хоть иногда привозить сына. Моего сына, которого я никогда не смогу назвать своим...»
Я захлопнул дневник и отшвырнул его, как ядовитую змею. Нет, это невозможно. Мой отец и тётя Аня? Я — её сын?
Дрожащими руками я снова открыл дневник, перелистал страницы.
«10 сентября 1978 г. Вера узнала всё. Петя сказал, что больше не привезёт Ванечку. Никогда. Я умоляла, плакала, но он непреклонен. Как я проживу, зная, что мой мальчик растёт так близко, но я не могу даже обнять его?»
Следующие страницы были пропитаны такой болью, что я не мог читать их без слёз. История женщины, вынужденной отказаться от своего ребёнка, наблюдать его взросление издалека, довольствуясь редкими фотографиями и скупыми новостями.
Я вышел на крыльцо, нуждаясь в свежем воздухе. Мир вокруг внезапно стал другим. Всё, что я знал о себе, о своей семье — было ложью?
Клавдия Михайловна, увидев меня с террасы своего дома, помахала рукой и направилась ко мне.
— Нашёл её дневник, да? — спросила она тихо, глядя на мои руки, всё ещё сжимавшие тетрадь.
— Вы знали? — я едва мог говорить.
— Конечно, знала. Вся деревня знала. Только ты не знал, — она вздохнула. — Анечка хотела рассказать тебе перед смертью, но не успела. Поэтому и завещала тебе всё — это был единственный способ сказать правду.
— Но почему она просто не пришла ко мне? Не позвонила?
— А ты бы поверил? Чужой женщине, которая вдруг объявляет себя твоей матерью? — Клавдия Михайловна покачала головой. — Она боялась, что ты отвернёшься от неё. Что возненавидишь её за то, что она разрушила твою семью.
Я смотрел на закат, окрашивающий деревенские дома в золотистый цвет. В голове крутилось столько вопросов. Кем на самом деле была женщина, которую я всю жизнь считал матерью? Знала ли она правду? И отец... как он мог всю жизнь лгать мне?
В тот вечер я долго сидел на берегу пруда, пытаясь разложить по полочкам свою новую реальность. Кто я теперь? Чей сын? Какой должна быть моя жизнь дальше?
***
Прошёл год. Я остался в Берёзовке, в доме тёти Ани. Моей настоящей матери.
На следующий день после моего открытия я хотел уехать, продать всё и никогда не возвращаться. Но что-то удержало меня. Может быть, желание понять женщину, которая любила меня всю жизнь издалека. Или стремление разобраться в себе новом.
Моя бывшая жена Лена, узнав всю историю, внезапно предложила приехать помочь с ремонтом дома. Потом осталась на выходные. Потом ещё на неделю. Теперь мы вместе разводим сад, о котором тётя Аня — нет, мама — писала в своих письмах.
Дети приняли новость по-разному. Дочь обиделась на деда и "бабушку Веру", как она теперь называет женщину, вырастившую меня. Сын стал чаще приезжать, словно пытаясь наверстать время для нас обоих.
А вчера я нашёл ещё одну шкатулку, спрятанную под половицей в сарае. В ней лежали фотографии — десятки снимков, где я в разном возрасте: вот я иду в первый класс, вот на выпускном, вот с новорождённой дочкой на руках. Она следила за моей жизнью все эти годы. Была рядом, даже когда я не знал об этом.
И самое странное — я не чувствую гнева. Только грусть от упущенного времени и благодарность за то, что она всё-таки нашла способ сказать мне правду.
Иногда, сидя на веранде вечерами, я разговариваю с ней, рассказываю о своём дне, о детях, о планах. Возможно, это глупо. Но мне кажется, она слышит.
На днях Лена спросила, не хочу ли я разыскать свою "первую маму" — Веру. Расспросить её, выяснить её версию истории. Я до сих пор не знаю, что ответить.
Возможно, правда не всегда освобождает. Иногда она открывает двери в комнаты, о существовании которых мы даже не подозревали. И неизвестно, что ждёт за этими дверями — исцеление или новая боль.
А пока я живу в доме женщины, которая подарила мне жизнь дважды.