Я услышал эту историю в армии, во время ночного дежурства. Рассказал её майор Семёнов — человек с потрёпанным лицом и привычкой курить «Беломор» до хрипоты. Он не выглядел вруном. Скорее, тем, кто давно перестал бояться чего-либо, кроме собственных воспоминаний.
— Вряд ли бы я стал выдумывать такое, — сказал он, затягиваясь. — Но решай сам.
Декабрь 2010-го. Последний день года. По традиции вся наша семья собиралась у бабушки в деревне, в тридцати пяти километрах от города. Дом старый, с резными ставнями и печкой, которая грела так, что хоть на улицу беги. В тот вечер за столом нас было десять человек: я с женой, дочка, бабушка с дедом, два моих брата, их жёны и племянник Семён — шестилетний сорванец с вечными ссадинами на коленках.
Ещё трое должны были подъехать позже — друзья семьи, Лёха с женой Мариной и их восьмилетняя дочка Даша. Они задержались из-за работы, обещали быть к одиннадцати.
Всё шло как обычно: смех, тосты, запах мандаринов и жареного гуся. Жена нарезала хлеб и вдруг вскрикнула — нож соскользнул, оставив на пальце глубокий порез. Кровь не останавливалась, а у бабушки, как назло, не оказалось ни бинтов, ни пластыря.
— Лёха, ты уже выехал? — спросил я по телефону.
— Сейчас отправляемся, — ответил он.
— Захвати бинты, если есть. Жена порезалась.
— Поищем, — буркнул он и бросил трубку.
Я тогда не обратил внимания на его голос — сдавленный, будто он уже знал, что ничего не найдёт.
Тем временем Семён, как заводной, носился по дому, сбивая ёлочные игрушки.
— Хочу гулять! — вопил он, тыча пальцем в окно.
За стеклом бушевала метель. Снег валил стеной, ветер выл так, будто за дверью кто-то плакал.
— Да ну тебя, — засмеялся мой брат, но всё же натянул на сына куртку. — Ладно, пять минут, и домой!
Он вывел Семёна во двор, захлопнул дверь и поднял щеколду повыше, чтобы малый не смог сам открыть.
— Играй у окна, — крикнул он, уже возвращаясь к столу.
Мы продолжили праздновать. Стрелки часов неумолимо ползли к полуночи, а Лёха с семьёй всё не появлялись. В 23:40 я набрал его номер.
Долгие гудки. Потом — шум, чужие голоса.
— Алло? — сказал я.
Тишина.
— Алло, — ответил незнакомый мужчина.
— Где вы? — спросил я.
— С кем я разговариваю? — переспросил он.
— Андрей. А вы кто?
— Сотрудник ГИБДД. Тот, кому вы звоните… попал в ДТП.
Мир вокруг на секунду остановился.
— Серьёзно? — прошептал я.
— Три трупа.
Я не сразу понял, что ответить.
— Врезались в стоящий КамАЗ. Мгновенно, — продолжил он. — Всё узнаете позже.
Он положил трубку.
Я стоял, сжимая телефон, пока жена не тронула меня за плечо.
— Ты чего такой бледный?
— Они разбились… — выдавил я.
Тут в дом ворвался Семён. Весь в снегу, с раскрасневшимися щеками.
— Откройте дверь! — закричал он. — Они пришли!
Мы переглянулись.
— Кто пришёл? — спросил брат.
— Дядя Лёха с тётей Мариной и Дашей!
Тишина.
Дед прошептал:
— Пошутил…
Я подошёл к окну. Во дворе, под жёлтым светом фонаря, лежала лишь куча снега, которую нагреб Семён.
— Да идите же! — мальчик топнул ногой.
Мы выбежали, даже не одевшись. Никого. Ни следов, ни намёка на то, что здесь кто-то был.
— Они ушли… — Семён всхлипнул. — Я видел их! Они стояли у забора…
— Сём, не ври, — строго сказала мать.
— Я не вру! — он вытер лицо рукавом. — Они были тут! Я хотел открыть, но не дотянулся…
В этот момент зазвонил телефон.
Майор замолчал, закурил новую сигарету.
— И что было дальше? — спросил я.
— А что? Лёха действительно разбился. Все трое.
Он посмотрел на меня, и в его глазах было что-то тяжёлое.
— Всё-таки привёз его Лёха. Только вот… не успел передать.
Майор раздавил окурок и ушёл в темноту.
После звонка из ГИБДД дом погрузился в гнетущую тишину. Даже Семён притих, уткнувшись лицом в мамину кофту. Бабушка первая нарушила молчание - её дрожащие пальцы начали лихорадочно перебирать чётки.
"Нужно ехать", - глухо сказал старший брат, уже доставая ключи от машины. Я схватил его за руку:
"Ты что, совсем? Полтора литра водки - и за руль?"
Он дико посмотрел на меня, будто не понимая простых слов. В его глазах читалось то же, что и у меня в груди - ледяной ком страха и непонимания. Жена предложила вызвать такси, но кто поедет за тридцать километров в такую ночь?
Вдруг Семён вырвался из объятий матери и подбежал к окну:
"Смотрите! Они опять пришли!"
Мы замерли. За стеклом кроме снежной круговерти ничего не было видно. Но мальчик тыкал пальцем в темноту, его голос дрожал:
"Вон там! У калитки! Даша мне машет!"
Жена перекрестилась. Бабушка что-то шёпотом забормотала. Я медленно подошёл к окну, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Ветер завывал всё сильнее, и на мгновение мне показалось, что в снежной пелене действительно мелькнуло что-то тёмное.
"Господи...", - прошептал брат.
Дед вдруг резко встал, отчего его стул с грохотом упал на пол:
"Хватит! Ребёнок напугался, вот и фантазирует. Всем успокоиться!"
Но его дрожащие руки выдавали страх. Семён же продолжал стоять у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Вдруг он обернулся, и его лицо озарила странная улыбка:
"Даша говорит, что они теперь всегда будут приходить на Новый год. Им здесь нравится."
Тишина повисла настолько плотная, что стало слышно, как в печи потрескивают дрова. Жена первая пришла в себя:
"Мальчик, хватит нести чушь! Иди сюда."
Но Семён не двигался. Его глаза, широко раскрытые, отражали огоньки гирлянд, делая взгляд пугающе взрослым. В этот момент на улице что-то громко хлопнуло - вероятно, сорванная ветром дверь сарая. Все вздрогнули, а мальчик вдруг засмеялся:
"Они уходят! Но обещали вернуться!"
Потом он просто подошёл к столу и взял мандарин, будто ничего не произошло. Взрослые переглядывались, никто не решался заговорить. Только часы на стене неумолимо отсчитывали секунды до Нового года.
Когда пробило двенадцать, мы чокнулись в гробовой тишине. Даже фейерверк за окном казался каким-то приглушённым, будто доносился издалека. Семён уже спал на диване, крепко сжимая в руке новую игрушку - плюшевого медвежонка, который раньше принадлежал Даше.
Утром, когда метель утихла, мы нашли следы. Не за забором, где якобы стояли "гости", а прямо под окном - маленькие, почти детские, будто кто-то невысокий долго топтался на месте. Но самое странное - они обрывались ровно в двух метрах от дома, будто человек просто исчез. А когда мы поехали опознавать тела, в кармане Лёхи действительно нашли коробку лейкопластыря. Сухую, чистую, будто купленную вчера.
Майор замолчал, разминая затекшую шею. В его глазах читалась усталость, но не страх.
"С тех пор прошло десять лет. Каждый Новый год Семён подходит к тому же окну и молча смотрит в темноту. А в прошлом году моя жена нашла на крыльце мокрый от снега бант - точно такой же носила Даша в ту последнюю ночь."
Он встал, отряхивая форму от пепла.
"Вот и думай после этого - верить или не верить. Но если в эту новогоднюю ночь ты услышишь за дверью шаги... Мой совет - не открывай."
Прошло пять лет с той странной ночи. Семён вырос, но каждое 31 декабря неизменно занимал свой пост у окна, упорно всматриваясь в снежную мглу. В этом году ему исполнилось одиннадцать, и в его глазах уже не было детской наивности - только твёрдая уверенность.
Мы снова собрались у бабушки, хотя праздник уже не был прежним. За столом висело молчание, будто три пустых стула излучали незримый холод. В десять вечера Семён вдруг подошёл ко мне и тихо сказал:
"Дядя Андрей, сегодня они придут точно. Даша обещала."
Я хотел отругать его, но встретив этот взрослый взгляд, лишь вздохнул:
"Сём, ну хватит уже..."
"В прошлом году я видел только тени," продолжал он, не слушая меня. "А позапрошлый год они стояли у самого забора. С каждым разом они всё ближе."
Жена перекрестилась, услышав это. Бабушка нервно поправила скатерть, случайно опрокинув рюмку. В тишине звон разбитого стекла прозвучал как выстрел.
В полночь, когда все чокнулись, Семён вдруг резко вскочил:
"Они здесь!"
На этот раз он не кричал, а говорил спокойно, с какой-то жуткой уверенностью. Мы замерли. За окном, в кромешной тьме, вдруг чётко раздались три удара - будто кто-то постучал веткой по стеклу.
Дед побледнел:
"Это просто ветер..."
Но Семён уже шёл к двери. Брат бросился за ним:
"Стой! Куда ты?!"
"Они ждут," ответил мальчик, поворачивая ключ в замке. "Даша сказала, что сегодня можно открыть."
Ледяной ветер ворвался в дом, когда дверь распахнулась. Мы все в ужасе смотрели, как Семён делает шаг вперёд, к трём тёмным силуэтам, чётко видневшимся в снежной круговерти. Самый маленький из них протянул к нему руку.
В тот момент я почувствовал, как что-то твёрдое хрустнуло у меня под ногой. Опустив глаза, я увидел раздавленную упаковку лейкопластыря - сухую, хотя весь порог был покрыт мокрым снегом.
Когда мы выбежали, Семён стоял один посреди двора. На вопрос "где они" он лишь улыбнулся:
"Ушли. Но сказали, что теперь я тоже могу приходить. Когда захочу."
В ту ночь мы не спали. А утром нашли на снегу четыре пары следов - три уходили за калитку, а четвёртая возвращалась к дому. Но самое странное - все они обрывались ровно в том месте, где год назад нашли тот самый лейкопластырь.
Сейчас Семёну шестнадцать. Он по-прежнему каждый Новый год подходит к тому же окну. И иногда, когда он думает, что никто не видит, я замечаю, как он тихо разговаривает с кем-то в темноте. А в прошлом году после праздника мы нашли на крыльце четыре мандарина - аккуратно разложенных в ряд. Трёх спелых и один зелёный.
*****
Прошло десять лет с тех пор, как Семён впервые увидел их. В этом году ему исполнился двадцать один, и он наконец согласился рассказать мне всю правду. Мы сидели в той самой бабушкиной кухне, где всё началось, а за окном снова кружила метель, словно время замкнулось в странный круг.
"Ты не поверишь, дядя Андрей," начал он, играя тем самым лейкопластырем, который теперь всегда носил с собой. "Они никогда не уходили. Просто... стали частью меня."
Я хотел перебить, но он поднял руку, и в его глазах мелькнуло что-то чуждое, взрослое не по годам.
"В ту ночь, когда мне было шесть, Даша действительно взяла меня за руку. Ты просто не видел этого." Его пальцы нервно постукивали по столу. "Она сказала, что теперь мы навсегда друзья. И каждый год их присутствие становится всё реальнее."
За окном что-то громко стукнуло. Мы оба вздрогнули, хотя Семён почти сразу успокоился, будто ожидал этого.
"В прошлом году я впервые вышел к ним. Не просто посмотрел в окно, а действительно вышел." Его голос дрогнул. "Лёха показал мне, что случилось той ночью. Как они ехали к нам, как он вспомнил про бинты и развернулся к аптеке. Как грузовик вынырнул из метели..."
Я заметил, как ладонь племянника непроизвольно сжалась вокруг лейкопластыря, будто это был талисман.
"Самое страшное," продолжил он, "что они не понимают, что умерли. Для них это просто... другая реальность. Они думают, что каждый год приходят на праздник. И с каждым разом их мир всё больше смешивается с нашим."
Вдруг в доме погас свет. Только мерцание гирлянд освещало бледное лицо Семёна.
"Они здесь, дядя. Прямо сейчас. И в этот раз... в этот раз они хотят забрать меня с собой. Настоящим образом."
Я резко встал, опрокидывая стул. "Хватит этих глупостей! Ты взрослый человек!"
Но когда я протянул руку, чтобы встряхнуть его, пальцы прошли сквозь плечо племянника, будто сквозь холодный туман. В тот же миг в окне чётко отразились четыре фигуры - три взрослых и ребёнок, стоящие за моей спиной.
Семён грустно улыбнулся: "Прости. Я должен был сказать тебе раньше. В ту ночь пять лет назад, когда ты нашёл раздавленный пластырь... Это был не я вернулся в дом."
Лёд пробежал по моей спине, когда я понял, что на кухне действительно было холодно - не от зимнего воздуха, а от чего-то другого. Семён медленно встал, и я вдруг осознал, что за все эти годы он ни разу не прикоснулся к еде на новогоднем столе.
"Обещай мне одно," попросил он, уже наполовину растворившись в темноте. "Когда в следующем году придёт время... Не открывай дверь. Даже если это буду я."
Когда утром я очнулся за столом, передо мной лежали четыре мандарина. Три спелых. И один - неестественно зелёный, будто сорванный не в этом мире. А на пороге, аккуратно завернутый в целлофан, лежал новый лейкопластырь - точно такой же, какой десять лет назад забыл привезти Лёха.