Наутро я проснулась разбитая. Казалось, что весь прошлый день на мне топталось стадо слонов и не оставило ни единого живого места. Сквозь мутные окошки балагана струился серый сумеречный свет. Внутри на деревянных нарах вповалку спал и сопел на разные лады женский батальон. Никто не утруждал себя раздеванием с вечера. На спальниках и в спальниках лежали, как попало, вперемешку друг с другом ноги, руки, растрёпанные головы. Один заспанный Алексий на корточках сидел возле маленькой печурки и сонно ковырялся в её раскалённом нутре. Встретив мой вопрошающий взгляд, тихо пробурчал что-то по типу: «холодно», и с большей тщательностью завозил корявой палкой в потрескивающей и исходящей приятным теплом печке. С этого дня, и до завершения жития Алексий терпеливо и методично спасал всю нашу женскую компанию, мерзнувшую ночами, от влажных холодов. Днями он собирал дрова, таскаясь за ними чуть ли не за километр от стоянки. Рубить деревья было запрещено, и найти подходящую отжившую сушину, упавшую по собственной воле, было делом чрезвычайно трудным. Ночами он вскакивал каждые пару часов, будто нёс вахту, подкидывая дрова в маленькую печурку, которая моментально сжирала всё, что в неё кидали со свистом и шумом, а остывала так же быстро.
А между тем, Тамара заставила нас всех подняться с восходом солнца. Вернее, восхода мы не узрели. Солнце пряталось за низкими хмурыми тучами. Было ветрено, опять моросил дождь. Мы сонно зевали, зябко кутались в куртки и хромали на все конечности. Однако Тамара выстроила всех в большой круг и заставила снова делать тибетскую гимнастику. Никто не пытался открыто возражать. Но, стоя в кругу и выполняя движения, я клянусь, что слышала мысли своих соседок. И, уверена, что состояли они целиком из неприличных слов и выражений. Гимнастика далась нам с мучительным трудом. Казалось, тело скрипело и стонало каждой своей клеточкой. Больше всего на свете хотелось свернуться колечком в уютном спальнике и спать-спать… Но зато после активных движений проснулся зверский голод. Мучительница Тамара не дала нам опомниться и потащила на источники, сказав, что пить лечебную воду нужно на пустой желудок. А иначе зачем мы сюда приехали? Маленький женский отряд, спотыкаясь на каждом шагу, медленно пополз на источники, путаясь в ногах и наталкиваясь на спины друг друга. Наш верный спутник туман пополз за нами.
На источниках, однако, все взбодрились. Прохладный воздух и свежий порывистый ветер вынес остатки сна. К тому же вокруг было на что посмотреть. Не зря Шумак называют долиной ста источников. Они тянутся друг за другом по извилистой ложбинке. Под каждым камушком слышалось мелодичное журчание. Тёплые и прохладные, сладковатые и солоноватые, чуть газированные и пресные. Источники были едва различимыми на вкус, но каждый неуловимо отличался от своего собрата, расположенного в каком-то метре друг от друга. Над булькающими и струящимися водяными гейзерками висела табличка, извещавшая нас о названии источника лаконично и просто. На каждом шагу мы встречали ухо, горло, нос, глаза, сердце и почки, печень или селезёнку. По названиям источников можно было составлять атлас человеческого тела. Мы с интересом бродили по ложбине, рассматривая и жадно впитывая новые впечатления, делясь наблюдениями и замечаниями. Кроме названий источники отличались оформлением. Сотни благодарных туристов многие годы оставляли здесь своё творчество. Каждый источник имел чётко узнаваемое «лицо» и украшен в своём индивидуальном стиле. Алексий беспрерывно фотографировал, и по ходу съёмки бурчал что-то под нос. Видимо, комментировал увиденное. А мы пили. Пили и пили. Невозможно было напиться этой вкусной водой. В животах урчало и булькало, но мы продолжали двигаться от источника к источнику, отпивая из каждого понемногу. Ребятишки носились по всем источникам, рассматривали вырезанные из дерева поделки, громко читали по слогам надписи и восторженно вопили. Потом, напившись воды, пускали деревянные кораблики в многочисленных ручейках, в изобилии стекающих вниз по ложбине. Струйки источников внизу соединялись в один широкий и полноводный ручей, торопливо сбегающий по рукотворному ложу в просторный деревянный домик. Мы, недолго думая кинулись к нему всей оравой. В домике нас ждала глубокая чаша-ванная, наполненная проточной лечебной водой. Быстро поскидывали одежду и залезли по самую шею в эту вкусную, пахнущую солями прозрачную тёплую жидкость.
Все, кто не поместился в импровизированную ванную, с тем же удовольствием погрузились в воду чуть ниже по течению ручья. Здесь вода его разливалась, образуя неглубокое чистое озерцо, заросшее по краям буйной живой растительностью. Там и здесь торчали живописные коряжки. И за каждой коряжкой из воды торчали головы немногочисленных отдыхающих. В молчании с наслаждением мы плавали в лечебной воде, погружали свои истерзанные тела в жидкую ароматную грязь. И с каждой минутой казалось, будто вода, словно живыми руками смывала всё напряжение и боль. Мы откровенно делились своими наблюдениями, удивляясь столь быстрому и яркому лечебному эффекту, когда из-за очередной коряги показалась облепленная тиной лысина красноносого здоровяка. Мы взвизгнули от неожиданности, настолько похож был незнакомец на выплывшего из омута водяного, готового утащить на дно заигравшуюся молодушку. Но наш водяной оказался всего лишь немолодым лысеющим дядькой. Услышав нашу беседу, он тоже решил вставить свои «пять копеек» в наши рассуждения. По-деловому оттерев с лысины тину (надеялся, наверное, что новые волосы отрастут) рассказал о легенде, которая повествовала об обнаружении источников. Официальная история, принятая на источниках, гласила, что молодой охотник, ранивший оленя, долго гнал его по тайге. Затем, якобы, этот олень бултыхнулся прямо в это озерцо, натёкшее с источников, после чего выскочил абсолютно здоровым. Удивившись чуду, охотник и сам напился волшебной воды и стал сильнее и здоровее всех. Так и открыли воду удивительных источников, и стали приезжать из всех краёв люди, чтобы лечиться и выздоравливать. Как-то слабо верилось в легенду. Хотя, несомненно, она была красивой и романтичной. Сидя в тёплой, приятно обтекающей тело воде, я думала, что, скорее всего охотники сами обнаружили лечебные свойства, когда ранки и ссадины, неминуемо получаемые в тайге, легко и быстро заживали после промывания в целебных водах.
Голод выгнал нас из воды достаточно быстро. Воздух был свеж и прохладен, поэтому мы рысцой понеслись к своему шалашу, надеясь нажеваться досыта сухих мюслей. Каково было наше изумление, когда уже на подходе к временному жилищу мы почуяли восхитительный аромат домашней выпечки. Тамара с Димой, вооружившись сковородками, экспроприированными с соседнего пустого балагана, жарили оладьи. С пылу-жару их расхватали прямо с огня. Удивительных размеров и вкуса оладьи поразили нас. Оказывается, замешаны они были на целебной газированной воде. Такая вода действует почище соды, отчего выпечка получается необыкновенно пышной. На этот кулинарный шедевр ушёл почти весь наш немногочисленный запас муки. Но мы не сокрушались. Консервы у нас были, а хлеб, как мы знали, продавался в магазине, на другом берегу Шумака. Магазин, как мы понимали, ценами удивлял. Они были размером почище наших великанских оладий. Это было естественно, так как продукты сюда завозились только вертолетом. К этим расходам мы были готовы. Но оказались не совсем готовы к окончательной гибели стратегических запасов мяса и колбасы «дубль-два НЗ», которые вскладчину покупали всем табором и надеялись растянуть до самого отъезда, поделив на две порции в разные седельные сумки. Вторая часть «мяски-колбаски» были навьючены на ту самую печально невезучую лошадь, чуть не утонувшую в омуте. Груз был безнадёжно испорчен водой и без сожаления прикопан мужчинами в ближайшем прибрежном овражке.
- А теперь переходим к лечебному голоданию, - грустно и скрипуче изрёк Алексий, разравнивая песочек над погибшим и явно припахивающим мяском. Дима особенно печально вздохнул. Ему голод давался с большим трудом. Будучи от воспитания гурманом, Дима особенно ценил не просто вкусно покушать, но именно сытно закусить мясными деликатесами. И вот теперь привычный рацион лежал погребённый под слоем прибрежного песочка. Женщины к потере мяса отнеслись равнодушно. Круп было в избытке, и погибнуть от голодной смерти нам не грозило. Ребятишки же, набегавшись вдосталь вдоль ручья, обнаружили в сотнях метрах ниже течения огромные поляны с зарослями дикого ревеня. Наелись его до оскомины, и притащили целую охапку кислых розоватых стеблей на кухоньку. Дежурные по кухне очистили лесное богатство от кожуры и наварили полную кастрюлю вкуснейшего таёжного киселя, в который по всеобщему согласию «на здоровье» были кинуты веточки можжевельника и листочки брусники.
К вечеру мы всем гуртом отправились исследовать окрестности, а заодно в магазин за хлебушком. Побродив по всему стойбищу, были очень удивлены малым количеством отдыхающих. Дима вернулся от управляющего и рассказал, что в преддверии непогоды большая часть туристов покинула долину ещё неделю назад. А сейчас по рации передали, что перевал закрыт на несколько дней для переходов. Там кругом лежит снег, а реки разлились настолько, что теперь форсировать их может разве что сумасшедший. Так что нам очень повезло, что мы вообще дошли. Не иначе, как нас духи на руках донесли.
Кстати, до магазина мы так и не добрались. Полноводный Шумак снёс мосты на протяжении всего поселения. Теперь всё немногочисленное мужское население было рекрутировано на восстановление дорог и мостов. Алексий, оставив своё ненаглядное сокровище на хранение моей дочке, с энтузиазмом бросился на помощь мужчинам таскать брёвна. Женщины расположились в первых рядах по берегам Шумака и поддерживали возгласами одобрения своих героев. Мужские крики «Взяли!», и «Ещё раааааз взяяяяяли!» разносились громогласным эхом окрест, заглушая рёв озверевшей реки. Моя дочура, высунув от напряжения кончик язычка, старательно фиксировала все события на камеру, комментируя их бурчанием под нос на манер своего учителя. Дима какое-то время внимательно рассматривал хмурое, затянутое тучами небо, потом огорчённо махнул рукой и незаметно рассосался где-то в прибрежных кустах, видимо полагая, что целителей не судят.
Очередная ночь прошла под знаком Большой Воды. Дождь лил, как из ведра. Наутро наш мелкий ручеёк, аккуратно огибавший шалаш в десятках метрах от жилья, постучался в гости. А затем и откровенно затёк за порог, да так и остался незваным гостем. Вода была вокруг. Сырость пробиралась в каждую щель. Мокрые дрова чадили и коптили. Весь день мы просидели верхом на нарах, травили байки и правдивые истории из жизни, потихоньку приканчивая сухие мюсли и сухарики. Вооружившись импровизированными вениками, выгоняли воду за порог. А мужское население было снова рекрутировано на восстановление унесённых за ночь мостов. Дима рекрутировался в добровольно-принудительном порядке. К вечеру вернулись наши уставшие мужчины. Довольный Алексей, успевший в промежутках между работой отснять замечательный материал и злой голодный Дима, осунувшийся с лица. Мужчин согрели, накормили сухариками и ревневым киселем. И тут Дима нас удивил. Ни слова не говоря, он начал какие-то странные приготовления. Тамара молча помогала ему. И вместе они толкли какие-то смеси, крутили травяные пирамидки и шептали что-то на своём языке. Затем Дима из объёмистого вещевого мешка достал потрёпанную книжицу и фиолетово-вишнёвое одеяние ламы. Мы с интересом наблюдали за действиями. Тамара помогла ему переодеться, а затем мы стали свидетелями удивительного ритуала. Дима заклинал дождь. Он пел нараспев на санскрите, бил поклоны и молился, возжигал травы и снова пел. Тамара иногда включалась и подпевала на том же необычном красивом языке, льющимся нараспев, будто долгая песня на одном дыхании. Пот градом стекал по Диминому лицу и собирался мутными тяжелыми каплями на подбородке. Капли срывались вниз при каждом поклоне. Затем лама закрыл глаза, начал раскачиваться вперёд и назад всё быстрее. Напевная молитва превратилась в бесконечный речитатив на выдохе, прерываемый раз в минуту для долгого глубокого вздоха. Мы сидели в молчании, боясь даже тихо разговаривать, чтобы не спугнуть, не помешать творившемуся таинству. Мне казалось, что молитва эта, несмотря на то, что возносится Будде, по смыслу и исполнению мало чем отличается от шаманских ритуалов. Дима впал в транс, вполне приличествующий потомственному шаману. Тамара отошла от него и тихо вполголоса объяснила нам смысл молитв. Затем сказала, что духи собрались на молитву тоже. Мне почему-то вдруг представилось, что духи похожи на ночных мотыльков, которые притянулись к Диминым молитвам, словно на пламя свечи. Стало немного неуютно. Казалось, что кроме нас, собравшихся в сгустившихся сумерках, в углах шалаша, там, куда не достают отблески огня из печки, наблюдают за молитвами незрячими глазами десятки духов Шумакской долины.
Между тем, Тамара взяла пару травяных пирамидок и свечку, установила их на жестяной крышечке, подожгла и сказала, что энергетически почистит всех нас. Раз уж идёт такой глубокий ритуал, грех не воспользоваться его священными плодами. Потом последовательно прошлась по всем углам, шепча слова молитвы. После этого с той же отчаянно дымящей композицией обошла каждого, по часовой стрелке обрабатывая священным дымом наши тела вкруговую от головы до пяток, нараспев читая на санскрите бесконечную молитву. После процедуры мне казалось, что я теперь стала духовно чистенькая, будто новорожденный младенец. Видимо, такой ритуал больше требовался для успокоения духов, а не для очистки ауры, потому как после него стало действительно легче дышать, исчез навязчивый взгляд со стороны. А возможно потому, что Дима, наконец, завершил молитвы, а Тамара приоткрыла дверь наружу, впустив в задымлённое помещение струю свежего воздуха. Пирамидки ещё потихоньку чадили, испуская вокруг причудливо извивающиеся ароматные дымки. Дима некоторое время сидел молча, раскачиваясь вперед-назад, а затем завалился набок и, скрутившись в калачик тотчас же уснул. Тамара заботливо укутала его одеялом. Мы тоже, покрутившись на нарах, улеглись на боковую. Усыпил меня мерный шум ливня и тяжёлые шлепки дождевых капель, ритмично стучавшихся в крышу балагана.