Татьяна Николаевна позвонила в среду утром, когда я мыла посуду после завтрака. Голос у неё был какой-то усталый, жалобный.
— Леночка, дорогая, можно я к вам на денёк приеду? Что-то мне дома совсем тоскливо стало, одна как перст.
— Конечно, приезжайте, — ответила я, прижимая трубку плечом. — Мы будем рады.
Врала, конечно. Муж терпеть не мог, когда свекровь приезжала. Вечно что-то не так: то суп пересолен, то белье плохо выглажено, то внуки невоспитанные. Но что поделаешь — родная мать всё-таки.
Приехала она в пятницу вечером с одной сумкой и букетом увядающих хризантем.
— Вот, в киоске купила. Красивые были утром, — сказала, протягивая цветы.
Сергей встретил маму сдержанно, обнял формально. Дети радовались искренне — бабушка всегда привозила конфеты и мелкие подарки.
— Надолго к нам? — спросил муж за ужином.
— Да нет, Серёжа, дня на три-четыре. Соскучилась по вам.
Я заметила, как он облегчённо выдохнул.
Первую неделю всё шло относительно спокойно. Татьяна Николаевна помогала с домашними делами, читала внукам сказки, готовила борщ по своему особому рецепту. Правда, уже на третий день начались мелкие замечания.
— Лена, ты картошку как-то крупно режешь. Мужчины любят помельче.
— Серёжа, рубашку эту выбрось, вид у тебя неприличный.
— Дети совсем от рук отбились. В наше время такого не позволяли.
Я терпела, кивала, соглашалась. Гость в доме — закон.
Через неделю Сергей осторожно поинтересовался:
— Мам, а когда думаешь домой?
— Что, надоела уже? — обиделась Татьяна Николаевна. — Я же не мешаю никому. Наоборот, помогаю.
— Да нет, что ты. Просто спрашиваю.
— Вообще-то я думала ещё недельку побыть. Дома ремонт затеяли соседи снизу, шумят с утра до вечера. Невозможно находиться.
Сергей посмотрел на меня. Я пожала плечами — что тут поделаешь.
А недельки растягивались одна за другой. То соседи шумели, то в квартире сырость после их ремонта, то врач запретил нервничать, а дома одной нервы совсем расходятся.
Татьяна Николаевна постепенно осваивалась. Переставляла на кухне посуду, как ей удобнее. Заняла мое любимое кресло в гостиной. Включала телевизор с утра до вечера, смотрела сериалы и громко комментировала происходящее.
— Вот дура, зачем замуж за этого пьяницу шла! — возмущалась она, тыча пальцем в экран. — Видно же, что негодяй.
Дети привыкли к постоянному присутствию бабушки, но и им стало тесно. Маша, моя четырнадцатилетняя, жаловалась:
— Мам, бабушка всё время лезет в мою комнату. Говорит, что беспорядок. А у меня всё на своих местах.
— Потерпи, милая. Скоро уедет.
— Когда скоро? Она уже месяц живёт.
Да, действительно, месяц. Как незаметно пролетело время.
Сергей стал приходить домой позже, засиживался на работе. Говорил, что дел много, но я чувствовала — просто не хотел сталкиваться с ежедневными материнскими поучениями.
— Серёжа, ты совсем похудел. Лена тебя не кормит что ли? — встречала она сына.
— Кормит, мам. Просто много работаю.
— Работа работой, а здоровье дороже. Вот отец твой тоже всё работал, работал — и где теперь?
Отец умер два года назад от инфаркта. Татьяна Николаевна с тех пор стала особенно мнительной и тревожной.
Я старалась не обращать внимания на мелкие раздражители. Но когда свекровь начала переучивать меня готовить, терпение стало заканчиваться.
— Лена, зачем ты мясо так долго жаришь? Оно же резиновое будет.
— Так безопаснее, Татьяна Николаевна.
— Ерунда какая. Мы всю жизнь с кровью ели — и ничего.
Она отодвинула меня от плиты и принялась переворачивать котлеты.
— Смотри и учись. Вот так правильно.
Я отошла к окну, сжала кулаки. Сосчитала до десяти, потом до двадцати.
— Лена, что с тобой? Лицо какое-то бледное, — заметила Татьяна Николаевна.
— Всё нормально. Просто устала немного.
— Устала от чего? Я же всю работу на себя взяла. Готовлю, убираю, за детьми присматриваю.
Вот именно в этом и была проблема. Я стала чувствовать себя гостьей в собственном доме. Каждое утро просыпалась с мыслью: что сегодня будет не так? Что я делаю неправильно?
Вечером, когда дети легли спать, я решила поговорить с мужем.
— Сергей, нам нужно что-то решать с твоей мамой.
— Что именно решать?
— Она живёт у нас уже полтора месяца. Никаких признаков, что собирается уезжать.
— Ну и что? Она же не мешает особо.
— Как не мешает? Серёжа, она всё в доме переделала по-своему. Я на собственной кухне чувствую себя чужой.
— Лен, она пожилая, одинокая. Ей тяжело одной.
— Мне тоже тяжело. Мне нужно мое пространство, понимаешь?
Сергей вздохнул.
— Давай подождём ещё немного. Может, сама решит уехать.
Но Татьяна Николаевна не собиралась уезжать. Наоборот, она начала обустраиваться основательнее. Попросила Машу помочь переставить мебель в гостевой комнате.
— Бабушка, а долго ещё будешь жить с нами? — спросила внучка.
— А что, надоела?
— Да нет, просто интересно.
— Не знаю, дорогая. Может, до весны останусь. Зимой дома холодно, а здесь тепло и уютно.
Маша рассказала мне этот разговор. Я почувствовала, как внутри всё сжалось. До весны! Это же ещё четыре месяца.
Вечером я снова попыталась заговорить с мужем:
— Серёжа, твоя мама планирует остаться до весны.
— Откуда ты знаешь?
— Маше сказала.
— Может, она пошутила.
— Она не шутила. Сергей, пойми, я не выдержу. Мне нужна моя жизнь обратно.
— Лена, не драматизируй. Подумаешь, пожила немного.
— Немного? Два месяца! И собирается остаться ещё на четыре.
— Ну и что тут такого? Она же семья.
Я поняла, что разговор заходит в тупик. Муж не хотел понимать мою проблему. Для него было проще согласиться с мамой, чем конфликтовать.
Утром, когда Татьяна Николаевна в очередной раз переложила посуду в шкафу, я не выдержала:
— Татьяна Николаевна, а можно посуду оставить как было?
— Почему? Так же удобнее. Тарелки рядом с кастрюлями.
— Мне удобнее было по-другому.
— Лена, не упрямься. Опыта у меня больше, я лучше знаю, как правильно.
— Но это моя кухня.
— Как это твоя? Серёжина тоже. А он мой сын.
Я развернулась и вышла из кухни. Руки тряслись от злости.
В коридоре столкнулась с Машей.
— Мам, что случилось?
— Ничего, дорогая.
— Не ничего. Ты плачешь.
— Просто устала немного.
— Из-за бабушки?
Я кивнула.
— Мам, а можно я с тобой поговорю?
Мы прошли в мою комнату. Маша села на кровать, серьёзно посмотрела на меня.
— Мам, я понимаю, что тебе тяжело. Бабушка хорошая, но она... как бы это сказать... слишком много себе позволяет.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, она всё время говорит, что и как нужно делать. Как будто мы не умеем жить без неё.
— Машенька, она не со зла. Просто привыкла всё контролировать.
— Мам, а почему ты не скажешь папе, что тебе плохо?
— Говорю. Он не понимает.
— Тогда скажи самой бабушке.
— Как это?
— Ну, прямо скажи, что тебе нужно побыть дома одной. Что ты устала.
Из уст четырнадцатилетней дочери это звучало так просто и логично. Почему я сама не додумалась?
Вечером, когда дети делали уроки, а Сергей смотрел телевизор, я решилась на разговор со свекровью. Сердце колотилось, ладони были влажными.
— Татьяна Николаевна, можно с вами поговорить?
— Конечно, дорогая. Садись.
— Мне неловко об этом говорить, но... понимаете, я очень устала.
— От чего устала? Я же всё делаю.
— Именно в этом и проблема. Я привыкла всё делать сама. А теперь чувствую себя не нужной в собственном доме.
Татьяна Николаевна нахмурилась.
— То есть ты хочешь сказать, что я мешаю?
— Не мешаете. Просто... мне нужно иногда побыть одной. Подумать, отдохнуть.
— Странно. Я думала, тебе помощь нужна.
— Помощь нужна, но не постоянная. Понимаете, у каждого человека должно быть своё пространство.
— Лена, говори прямо. Ты хочешь, чтобы я уехала?
Я набрала воздуха в лёгкие.
— Да. Хочу.
Повисла тишина. Татьяна Николаевна смотрела на меня долго и внимательно.
— Понятно. Значит, надоела.
— Не надоели. Просто я привыкла жить по-своему.
— А Серёжа знает о твоих чувствах?
— Знает. Но он не понимает.
— Конечно, не понимает. Он нормальный человек, а не эгоистка.
— Татьяна Николаевна, я не эгоистка. Просто хочу, чтобы у каждого был свой дом.
— У меня свой дом есть. Но там холодно и одиноко.
— Может, стоит что-то изменить в своей жизни? Найти хобби, подруг?
— В моём возрасте подруг не находят.
— Почему же? Мама моя в семьдесят в танцевальный кружок пошла.
— Твоя мама всегда была легкомысленной.
Я почувствовала, как раздражение снова поднимается.
— Мою маму не трогайте.
— Ну вот, уже кричишь. Нервы никакие.
— Нервы как раз нормальные. Просто я имею право на мнение.
— Право, говоришь? — Татьяна Николаевна встала с кресла. — Хорошо. Завтра же уеду. Не буду мешать твоему праву.
— Не обижайтесь, пожалуйста. Я не хотела вас обидеть.
— Не обижаюсь. Просто поняла, где мне место.
Она ушла к себе в комнату. Я осталась сидеть в гостиной, чувствуя себя одновременно виноватой и облегчённой.
Сергей пришёл домой поздно. Узнав о разговоре, сильно расстроился.
— Лена, как ты могла? Она же обиделась.
— А что я должна была делать? Молчать до бесконечности?
— Мог бы я сам с ней поговорить.
— Когда? Ты же постоянно на работе.
— Работаю для семьи.
— Серёжа, давай не будем ссориться. Она сама сказала, что уедет завтра.
— Куда уедет? Дом у неё холодный, топления нет.
— Тогда пусть решает свои проблемы с домом, а не живёт у нас.
— Лена, ты жестокая.
— Не жестокая. Просто честная.
Утром Татьяна Николаевна собирала чемодан. Виду не показывала, но я чувствовала, что она расстроена.
— Бабушка, а почему ты уезжаешь? — спросил младший, Димка.
— Потому что здесь меня не очень ждут, внучок.
— Как не ждут? Я жду.
— Спасибо, дорогой. Но иногда взрослые принимают решения, которые детям не понятны.
Я стояла в дверях и слушала. Сердце сжималось от жалости, но я понимала — другого выхода не было.
Провожали всей семьёй. Сергей был мрачным, дети грустными. Только я чувствовала странное облегчение.
— Мам, приезжай ещё, — сказал Сергей на прощание.
— Посмотрим, — сухо ответила Татьяна Николаевна.
Такси уехало. Мы вернулись домой.
Дом показался удивительно тихим и просторным. Я прошла по комнатам, расставляя вещи по своим местам. На кухне переставила посуду как было раньше. Включила свою любимую музыку.
Маша подошла, обняла меня.
— Мам, тебе лучше?
— Да, дорогая. Намного лучше.
— А папа расстроился.
— Папа поймёт. Со временем.
Сергей не разговаривал со мной три дня. Приходил, ужинал молча, уходил к себе. Я не настаивала на разговоре, понимая, что ему нужно время.
На четвёртый день он сам заговорил:
— Мама звонила. Говорит, что дома очень холодно.
— Пусть коммунальщиков вызовет.
— Лена, может, она права? Может, я плохой сын?
— Серёжа, ты хороший сын. Но у тебя есть своя семья.
— Она же одна.
— Одиночество — это не повод вторгаться в чужую жизнь.
— Не чужую. Семейную.
— Семейную, но не её семейную.
Он вздохнул.
— Может, ты права. Просто мне её жаль.
— Мне тоже жаль. Но жалость — плохая основа для совместной жизни.
— Тогда что делать?
— Помочь ей наладить свою жизнь. Найти занятие, друзей.
— Она же не хочет.
— Потому что проще жить у нас. Но так нельзя.
Постепенно жизнь входила в привычное русло. Я снова чувствовала себя хозяйкой в доме. Могла готовить что хотела, смотреть свои передачи, сидеть в любимом кресле.
Дети тоже вздохнули свободнее. Маша призналась:
— Мам, я бабушку люблю, но с ней было тяжело. Она всё время что-то говорила.
— Она не со зла, просто привыкла всех поучать.
— А теперь она обиделась?
— Немного. Но это пройдёт.
Татьяна Николаевна действительно обиделась. Звонила редко, разговаривала сухо, в основном с сыном. Со мной здоровалась холодно.
Я понимала, что отношения испортились, но не жалела о своём решении. Каждый имеет право на собственную жизнь, даже если близкие этого не понимают.
Через месяц Сергей сказал:
— Мама записалась в клуб для пожилых людей. Там и хор, и танцы, и экскурсии.
— Вот видишь. Просто нужно было немного подтолкнуть.
— Может, ты была права.
— Может, и была.
Он обнял меня.
— Прости, что не понял сразу.
— Ничего. Главное, что понял.
Иногда приходится быть жёсткой, чтобы отстоять своё право на счастье. Даже если это не нравится окружающим.