В том лесу берёзы стоят, будто призраки былых жизней. Их стволы белее костей, обглоданных временем, а шелест листьев звучит как шёпот забытых клятв. Меж них прячется часовня — древняя, с колоннами из векового льда, что не тает даже в летний зной. Внутри, на алтаре, сверкающем холодной синевой, лежит фата. Когда-то она была белоснежной, но теперь пропитана соляными узорами — слезами той, что сбежала сюда, сорвав фату с головы, чтобы никогда больше не стать чьей-то женою. Теперь её зовут Ведьмой. И она собирает тех, чьи сердца разбиты на осколки.
Сегодня к часовне бредёт девушка в платье цвета увядших роз. Её зовут Лилия, её ноги в кровь избиты и исцарапаны о камни дороги, что привела сюда. Ведьма встречает её у входа, её лицо — маска из теней и лунного света.
— Ты любила слишком сильно, — говорит Ведьма, и это не вопрос. Её голос похож на хруст льда под ногой.
Лилия кивает. Её возлюбленный оказался миражом, исчезнувшим утром после свадьбы, оставив лишь письмо: «Ты утомляешь меня».
Ведьма ведёт её к алтарю. На льду два предмета: чаша, сплетённая из берёзовой коры, с дымящимся отваром, пахнущим маком и пустотой, и нож — тонкий, с рукоятью, обёрнутой шёлком от старой фаты.
— Выпьешь — забудешь его лицо, голос, даже имя. Станешь лёгкой, как первый снег, — Ведьма проводит пальцем по краю чаши. — Возьмёшь нож — боль уйдёт в него, как в сосуд. Но тогда ты сохранишь всё: его смех, его тепло по утрам, его предательство.
Лилия смотрит на нож. Помнит, как он учил её танцевать под дождём, как целовал шрамы на её запястьях. Но помнит и пустую постель, и тиканье часов в ночи. Её рука тянется к чаше… но вдруг останавливается.
— А что выбрали другие? — шепчет она.
Ведьма улыбается, и в её улыбке — горькая правда.
— Те, кто пьёт, возвращаются в мир, будто новорождённые. Те, кто режут — остаются со мной.
Ледяной алтарь мерцает. Лилия замечает, что фата Ведьмы не совсем белая — на ней пятна, похожие на кровь.
— А вы? — осмеливается спросить она. — Что выбрали вы тогда?
Молчание. Потом Ведьма поднимает рукав. На её предплечье — шрам в форме кольца.
— Я хотела забыть. Но выбрала нож. Потому что даже боль — это доказательство: я любила. Я существовала.
Лилия берёт нож. Лезвие вонзается в ладонь, но крови нет — только чёрный дым, который вьётся вокруг запястья, как браслет. Она плачет, но это слёзы облегчения. Она оставляет в алтаре свою фату — ту самую, с кружевами, которые он когда-то называл «крыльями ангела».
На рассвете Ведьма стоит у часовни и смотрит, как Лилия уходит в лес, обняв свою боль как единственное, что осталось от любви. А в алтаре, рядом с десятками других, теперь лежит новый нож — с рукоятью, обмотанной шёлком цвета увядших роз.
И Ведьма ждёт следующую. Всегда ждёт.