Отрывок из романа "ФЛЕШБЭК"
За окном тихо угасало лето: замерзало инеем в предрассветные часы, запутывалось в желтеющей листве, поднималось туманом к сизым тучам. Там, за забором, за унылым бетоном, что скрывает от пленников остальной мир, настоящую жизнь, за пустырем, за перелеском, полем, оврагом – там течет река. Тихая, неширокая, вяло петляет между холмами. За гладью реки – высокий берег, испещренный норками стрижей, дальше не видно, неизвестно, что там дальше, но, несомненно, там что-то есть.
А здесь нет ничего. Ничего хорошего, красивого. Родного. Здесь она пропадает, тает, скоро растворится совсем и не будет ее больше, она просто умрёт, она уверена в этом. А так хочется жить! Как раньше: беззаботно, весело, с мечтами, надеждами, с кучей планов, с шалостями и безобидными хитростями. С неудачами, пусть будут те неудачи, прежние, теперь они кажутся такими смешными, пусть будут они! Она всё бы сейчас отдала за те минуты, которые раньше считала несчастливыми.
Как она была счастлива, любима, нужна, полна жизнью! Дыхание перехватило от спазма, от обиды: почему так? Почему все разрушилось, за что ей всё это? Ей нужно туда, за реку, вырваться, сбежать, там её цель, там спасение!
Алька не могла больше ждать, и, забыв о беспокоившей её вчера так некстати появившейся простуде, свесила ноги с подоконника и, оттолкнувшись как следует, чтобы не наткнуться на пластиковый заборчик, спрыгнула вниз. Она упала неудачно, но не почувствовала боли, уткнулась коленями во влажную землю, а руками в драгоценный цветник, выращенный завхозом вопреки стараниям «маленьких вандалов», как та причитала, подвязывая очередной затоптанный гладиолус.
Алька вскочила и, пытаясь отряхнуть с ночной рубашки чернозем, понеслась к реке вслед за рвущейся, стонущей и рыдающей своей душой. Через дыру в заборе, по пустырю, по почти осенней, жёсткой от инея траве, задыхаясь от слишком насыщенного и свежего воздуха. Невыплаканное горе саднило простуженное горло.
Девочка бежала сквозь туман, ворвалась в полумрак леса, ветви хлестали по лицу, рвали её роскошные волосы цвета темной меди, она не замечала, ветер уносил её слёзы. Быстрее, туда, где за рекой поднимается мутный диск солнца, где свобода! Алька уже выбивалась из сил, казалось, её преследуют: страх, горе, её плен. Она вырвалась из леса, иней таял под босыми ступнями, она потеряла свои тапочки.
Вот овраг, вот небо, бескрайнее, река в дымке... и крик, отчаянный и безнадежный, во всю силу её лёгких, этот крик вырвался вдруг, отразился эхом от глади густой воды, от высокого противоположного берега, от свободы там, за холмом, свободы, до которой ей не добраться. Этот крик, без слов, без смысла, он не мог изменить ничего, это просто стон отчаяния, бесполезный, бессильный.
От невозможности перенести всё то горе, что переполняло её маленькое тело, Алька упала на умирающую траву, тут, на краю оврага, перерезающего путь, её жизнь на «до» и «после». Иней под ней моментально растаял, стало сыро. Подуло холодным ветром, она невольно зажмурилась, это холод одиночества.
Девочка чувствовала как что-то уходит, прямо сейчас, вот отсюда, из груди, она не может это удержать, никак не остановить, не спасти, и от неотвратимости этой потери ей становилось жутко. Она сжала руки, боль утраты уже поселилась в ней вместо ускользнувшего в туман, теперь такого безнадежно далекого счастья. Она не плакала, слёзы тоже ушли, она больше не слышала набата собственного сердцебиения. Стало тихо, одинокая синица тоскливо пиликала где-то вдалеке.
Теперь у Альки ничего нет: ни дома, ни бабушки, ни даже воспоминаний о маме, ничего. Она опустошена. Она не в силах ничего изменить. У нее больше нет планов, нет желаний, нет мечты. Кроме одной: чтобы всё вернулось, стало как прежде.
Может, это всё не на самом деле? Неправда? Может, это дурной сон? Кошмар? Она опять зажмурилась, крепко-крепко, даже кулаки сжала. Боялась открыть глаза, всё убеждала себя: вот сейчас я окажусь в своей комнате, а на кухне бабушка печет ватрушку (Алька даже почувствовала запах сдобы и творога), потихоньку бормочет радио и поддакивает рекламе попугай Кеша. Альке отчаянно не хотелось открывать глаза, но она ощущала холод сырой земли, и запах горькой травы, и ветер с реки остужал ее горячие щеки.
Это невозможно. Ничего не вернуть. Совсем. У нее всё отобрали. Она одна. Беззащитна, никому не нужна, понимаете, никому! Она не вырвется отсюда, все обман! И эта река, этот простор и бескрайний туман и вся её прежняя и счастливая жизнь, её внезапно оборвавшееся детство – не принадлежат ей больше, она уже не с ними, у неё нет больше ничего.
Только то ужасное место и бетонный забор.
Она заложник теперь.
Надо возвращаться в детдом.
©Мария Листок, 2025г