Каждый вечер, когда солнце касалось горизонта, превращая небо в пепел и янтарь, она появлялась. Её платье, сотканное из серой пыли и забытых воспоминаний, шуршало, как страницы старых книг. На заброшенной площади, где трещины в брусчатке напоминали карту иных миров, она зажигала фонари. Не простые — те, что висели на ржавых цепях, вспыхивали алым, будто в них горели не свечи, а капли заката.
Местные шептались, что когда-то здесь кипела жизнь: смех, рынки, музыка. Теперь же площадь поглотила тишина, и только она, Танцующая, возвращала ей голос. Её движения были ритуалом: взмах рукой — пламя оживало, поворот тела — тени на стенах складывались в письмена, которые никто не мог прочесть. Говорили, что если осмелиться подойти ближе, можно услышать, как пепел её платья шепчет истории тех, кто исчез, последовав за огнями.
Однажды мальчик с лицом, изрезанным голодом и любопытством, шагнул за пределы страха. Он шёл за мерцающими огнями, которые вели сквозь арку, поросшую плющом. Там, где кончалась площадь, начиналась тропа из света, висящая над пропастью между мирами. Воздух дрожал, как нагретый солнцем асфальт, а вдалеке, за горизонтом, пылал закат, который не угасал.
Танцующая обернулась. Её глаза были как угли — тлеющие, без зрачков. «Ты готов увидеть вечность?» — спросил ветер её голосом. Мальчик кивнул. Она протянула руку, и пепел с её платья обвил его запястье, холодный и невесомый.
Они исчезли. На площади остались лишь фонари, горевшие чуть ярче обычного. А в мире, где закат не знает конца, двое силуэтов танцевали среди бескрайних полей, где время текло, как река, но не уносило ни секунды.
Говорят, иногда в сумерках можно услышать смех — тот, что звучит на границе между эхом и мечтой. Возможно, это ветер. Или те, кто нашёл путь туда, где пламя не гаснет, а длится — вечно, как обещание.