Это несколько лет назад было. Пришла ко мне под вечер Анисья Ивановна, соседка моя через два дома. Женщина она кремень, за всю жизнь слезы ее никто не видел, а тут гляжу - глаза на мокром месте, а руки в узел на переднике связаны, так что костяшки белые.
- Семёновна, - говорит тихо так, будто боится, что кто услышит. - Беда у меня. Помоги советом, Христа ради.
Я ее в медпункт свой провела, усадила на кушетку, стакан воды протянула.
- Что стряслось, Ивановна? Кто захворал?
- Внучка, - выдохнула она, и плечи ее как-то сразу опустились. - Иринка моя приехала. Из города своего. Я-то ждала ее, пирогов напекла, горницу прибрала… А она приехала - и не она будто. Ходит, как тень, бледная, под глазами синева. Уткнется в свой этот… телефончик, и молчит. Я ей слово - она мне два, и все вежливые такие, городские, а тепла в них нет ни капельки. Не ест почти, не спит, слышу по ночам, как по комнате ходит, вздыхает. Чахнет девка на глазах, Семёновна. Душа не на месте. Может, таблеток каких ей дать? Для сна, для аппетита?
Смотрю я на Анисью, а у самой сердце сжимается. Знаю я эти «городские» хвори. От них таблетки не лечат, тут другое лекарство нужно.
- Не торопись ты с таблетками, Ивановна, - говорю ей ласково. - Давай-ка я сама на нее погляжу. Зайду завтра утром, будто за солью. А ты виду не подавай.
На следующее утро, едва солнце из-за леса показалось, я уже стояла у калитки Анисьиной. Скрипнула она по-родному, а в доме тишина. На крыльце сидит Иринка эта. Худенькая, в модном каком-то халате шелковом, а сама вся сжалась, будто ей холодно. В руках телефон этот проклятущий, пальцем по экрану водит, а глаза пустые, в одну точку смотрят.
- Здравствуй, милая, - говорю.
Она вздрогнула, подняла на меня взгляд. Усталый такой, замученный.
- Здравствуйте.
- Я Валентина Семёновна, фельдшер тутошний. К бабушке твоей за солью зашла.
- Она в доме, проходите.
И снова в телефон свой уткнулась. А я стою и смотрю. И вижу не модный халат и не столичные манеры. Вижу девочку заблудившуюся, которая забыла, как дышать полной грудью. От нее даже пахло не деревней, не травой, а какими-то духами резкими и пылью городской, что в волосах запуталась.
Вышла Анисья, мы с ней пошептались на кухне. Пахнет у нее чабрецом и свежеиспеченным хлебом. Ходики на стене тикают мерно, спокойно. А за стеной - эта тишина напряженная.
- Ну что, Семёновна? - шепчет Ивановна. - Видишь?
- Вижу, - киваю. - Не телесная это хворь, а душевная. Устала она. Загнала себя в городе вашем, вот душа и просит отдыха. Есть у меня одно лекарство. Старое, бабкино. Только слушать меня надо беспрекословно.
Глаза у Анисьи загорелись надеждой.
- Всё сделаю, Семёновна, всё, что скажешь!
- Вот что, Ивановна. Завтра, как только светать начнет, будишь свою Ирину. Тихонько так, ласково. И веди ее на луг, за огороды. И пусть она туфли свои снимет и походит босиком по росе. Недолго, минут десять для начала. И чтобы никакого телефона. Просто ходить и под ноги смотреть.
Ивановна на меня уставилась, как на полоумную.
- По росе? Семёновна, ты в своем уме? Она ж простудится! Холодрыга какая утром!
- Не простудится, - говорю твердо. - Земля из нее всё дурное вытянет, а роса силой своей напитает. Это посильнее любых капельниц будет. Ты просто доверься мне. Утром - роса, днем - чай с мятой и медом, а вечером - никаких новостей, только разговоры ваши тихие. Спрашивай ее про детство, как она тут у тебя летом гостила, как с мальчишками на речку бегала. Буди в ней память сердца. Поняла?
Она кивнула, хоть в глазах и сомнение стояло.
Что там у них в то утро было, я не видела, но Анисья потом рассказывала. Иринка, говорит, поначалу руками и ногами отбивалась. «Бабушка, ты с ума сошла? Какая роса? Я спать хочу! Там же мокро и холодно!» А Ивановна моя - кремень. Взяла ее за руку и повела.
И вот, знаете, я утром вышла на крыльцо своего медпункта, смотрю в сторону их огородов. И вижу. Стоит на лугу тоненькая фигурка в длинной ночной рубашке. Сперва на одной ноге попрыгала, потом на другой. Видно, как от холода съежилась. А потом… потом шагнула. Раз, другой. И замерла.
А я стою и смотрю. И мне кажется, я прямо отсюда вижу, как ее плечи потихоньку расправляются. Как она голову поднимает и смотрит не в землю, а на небо, где заря разгорается. Роса на траве, как миллионы бриллиантов, горит на солнце, и ножки ее в этих бриллиантах тонут.
В тот день Ирина впервые за неделю попросила добавки за обедом. А вечером сама отложила телефон и спросила:
- Бабуль, а помнишь, как мы с тобой варенье из одуванчиков варили?
Сердце у Анисьи, рассказывала она мне потом, чуть из груди не выпрыгнуло от радости.
И так пошло день за днем. Каждое утро, без уговоров, Ирина шла на свой луг. Сначала ходила, потом бегать потихоньку начала, смеялась, когда холодные капли на ноги брызгали. Смыла она свои городские духи, и стала пахнуть полем и утренней свежестью. Пропала синева под глазами, на щеках румянец появился, живой, настоящий. А глаза… Ох, милые мои, какими стали ее глаза! Чистыми, как вода в нашем роднике, и светлыми.
Через неделю я снова зашла к ним, уже без предлога, просто так. А они на крыльце сидят вдвоем. Иринка в простом ситцевом платье, босая, чистит молодую картошку в ведро. Анисья рядом сидит, платок поправляет и что-то рассказывает ей, а сама улыбается так, как я ее лет десять улыбающейся не видела.
Ирина меня увидела, вскочила, подбежала. Обняла меня крепко-крепко.
- Спасибо вам, Валентина Семёновна.
- За что же, милая? Я ведь тебе ни одной таблетки не дала.
- За росу, - шепчет она мне на ухо. - Я будто снова дышать научилась. Будто домой вернулась, к себе настоящей.
И я поняла, что вылечилась не только Иринка. Вылечилась и душа ее бабушки, которая от страха за внучку иссохла вся. Вот они, сидят рядышком, и между ними такая нежность, такое тихое счастье разлито, что хоть ложкой черпай. Жили душа в душу.
Вот ведь как, милые мои, устроено. Ищем мы лекарства от всех болезней, пьем горстями пилюли, а самое главное лекарство - оно ведь у нас под ногами. Простое, бесплатное, от самой земли-матушки. Оно в тишине утренней, в капельке росы, в теплом прикосновении родной руки.
А вы как считаете, дорогие мои, может, и правда, мы в погоне за чем-то большим разучились замечать вот это простое, тихое счастье? Когда вы в последний раз вот так, босиком, по траве ходили? Напишите в комментариях, мне всегда интересно их читать и подписывайтесь на мой канал, у меня таких историй - на целую жизнь хватит.
Всем большое спасибо за лайки, комментарии и подписку❤️
Ваша Валентина Семёновна.