Когда Нина вернулась домой после ночной смены в больнице, на кухонном столе стояли две тарелки. В одной — засохшие макароны со вчерашнего ужина, в другой — следы от кетчупа и вилка. Он снова поел и не убрал. Ни спасибо, ни смс. Просто жил тут. Её муж. Гриша.
Они расписались полтора года назад. Свадьба была скромной, как и всё в их жизни. Нина тогда только устроилась медсестрой в приёмный покой, а Гриша переживал неудачный бизнес. Потом — восстановление. Потом — якобы новая идея. Потом — долги. Теперь — просто тишина и тарелки.
Квартира досталась Нине от деда, бывшего геолога. Он умер за полгода до её окончания медколледжа, и это было как спасательный круг — не пришлось жить в общаге. Местечко в хрущёвке, зато своё. Когда появился Гриша, он восхищался её "дедовским бункером", говорил, что из этого можно сделать "лофт", только бы немного вложиться. Но ни ремонта, ни даже нового смесителя не появилось. Только Гриша. И его проблемы.
Она сняла куртку, устало прислонилась к косяку и услышала его голос из комнаты:
— О, ты уже дома? Как смена?
— Тяжёлая. Как всегда, — буркнула она и прошла в ванную.
Гриша валялся на диване в трениках, с ноутбуком на коленях. Экран светился чем-то, что якобы называлось "курс по крипте".
— Ты ел? — спросила она, уже зная ответ.
— Ага. Подогрел. Спасибо, кстати, — кивнул он в сторону кухни, не отрывая взгляда от экрана.
— Было бы неплохо, если бы ты за собой убирал. Я не домработница.
— О, опять началось... — закатил глаза Гриша. — Я просто забыл. Не специально же.
Она села на край стула, вгляделась в его лицо. Опухшие веки, небритость, бегающий взгляд.
— Гриш... Мы вообще... Всё нормально?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты нигде не работаешь. Деньги закончились ещё неделю назад. Я тяну всё — и продукты, и квартплату...
Он захлопнул ноут.
— Да, да, виноват. Я занимаюсь этим. Просто есть шанс... Мне предложили дело, реальную штуку. И нужно немного вложиться — всего сто тысяч. Потом будет выхлоп. Два месяца — и мы на Бали.
— Сто тысяч? — голос Нины прозвучал тише, чем ей хотелось. — Откуда?
— Я думал... может, ты у своих возьмёшь? У мамы?
— У моей мамы пенсия. У твоей — кредит на холодильник.
Гриша смутился, почесал нос.
— А квартира? Мы могли бы взять займ под залог. Только временно. Всё равно потом всё отдадим.
Нина резко встала.
— Нет. Даже не начинай. Это квартира моего деда.
— Ну, вообще-то, мы женаты. А значит, всё общее.
— Не всё, — холодно сказала она. — Наследство — это не совместно нажитое имущество.
Гриша встал, подошёл к ней. Его голос стал мягким, почти шелковым.
— Нин... ну, ты же знаешь, я не ради себя. Я хочу нас вытащить. Я муж. Я должен...
Она отошла, будто от горячей плиты.
— Ты должен хотя бы мусор вынести. Потом поговорим о “вытащить”.
Вечером она услышала, как он говорит по телефону. Тихо, в коридоре. Но акустика старой квартиры работала лучше любого прослушивающего устройства:
— Да, я с ней поговорил... Нет, не сдаётся... Говорю, квартира хорошая... Угловая, кирпич... Да, есть выход. Главное — времени немного. Устроим всё через знакомого, она даже не поймёт...
Нина сжала кружку в руках. Горячий чай не спасал от холода в груди.
На следующее утро она пошла в ЖЭК — проверить документы. Интуиция, старая добрая паранойя, как у деда.
— А вы знаете, что тут подана предварительная заявка на оформление доверенности? — спросила заспанная тётенька с грязными ногтями, листая журналы.
— Чего?
— Ну, муж ваш был. Сказал, что вы дадите ему доверенность на оформление кредита. Вот он и уточнял список бумаг. Не хотите — напишите отказ от любых операций. Лучше так, — и протянула бланк.
Нина подписала.
А вечером Гриша снова заговорил ласково. Обнимал. Готовил ужин. Даже принёс цветы — три гвоздики, как на похороны.
— Давай съездим куда-нибудь, а? В выходные. Хоть на денёк. Отдохнём.
— У меня смена. Ты ж знаешь.
— Можно отпроситься. Это важно, Нин. Я хочу, чтобы мы снова стали как раньше.
Нина смотрела, как он выкладывает вилки. Две. Одна напротив другой.
Как будто это снова был семейный ужин.
Она не ответила. Но уже знала: начинается игра.
Утро началось с тишины. Гриша ещё спал. Нина стояла у окна, закутавшись в дедов старый халат. Он был ей велик, но в нём было что-то — надёжное. Как броня. Она сделала глоток кофе. Горький. Без сахара. Как последние месяцы её брака.
Смена была во вторую, и это дало ей время — не для отдыха, а для хода номер один.
Она направилась в банк, где когда-то открывала счёт. Очередь, запах пластика и кофе из автомата. Менеджер, худая девушка в очках, смотрела на Нину с деловым вниманием.
— Я хотела бы получить выписку по всем операциям за последние три месяца. И… Подскажите, возможно ли, чтобы кто-то без моего ведома оформил на меня кредит?
Девушка вздохнула.
— Если вы не подписывали ничего лично или не выдавали нотариальной доверенности — нет. Но если доверенность оформлена и заверена, возможны операции. Вы подозреваете что-то?
Нина задумалась. «Подозреваете» — это мягко сказано.
— Просто проверьте, пожалуйста.
Через 10 минут девушка вернулась с распечаткой и тревожной вежливостью в голосе:
— Вот список. Пока ничего не оформлено. Но буквально вчера к нам поступал запрос о подготовке анкеты на экспресс-залог под недвижимость. С фамилией вашего супруга.
— Он оформляет залог на мою квартиру?
— Там нет конкретного адреса. Только ФИО созаемщика — ваше. Вы не подписывали никакой совместной заявки?
Нина покачала головой. Документы она подписывала только на работе — журналы, лекарства, приемы. Но не судьбы.
— Могу я оформить запрет на любые действия с моей стороны?
— Да, конечно. Напишем заявление.
На следующий день Гриша встретил её у подъезда.
— Привет! — сиял он, как первокурсник. — У нас сегодня ужин! Я заказал суши! Настроение супер!
— Что случилось? Тебе наследство упало? — усмехнулась она, стараясь говорить легко.
— Почти, — подмигнул он. — Просто хорошая новость. Скоро всё наладится.
— Правда? Прямо всё-всё?
— Абсолютно. И, кстати… — он потянулся к ней, взял за руки. — Прости за тот разговор про квартиру. Я перегнул. Просто нервничал.
Она кивнула. Как актриса, входящая в роль: «Нина — добрая, наивная жена, которая просто хочет спасти брак».
— Понимаю. Я тоже, наверное, слишком резко реагирую… Просто устала. И боюсь.
— Больше не надо бояться, — сказал он и поцеловал её в лоб. — Скоро всё будет хорошо. Очень скоро.
Когда он ушёл на встречу с «партнёрами» (он теперь так называл своих мутных приятелей), Нина набрала номер своей коллеги Светки из приёмного.
— Свет, слушай… Мне надо на завтра поменяться сменой. Очень надо. Сможешь прикрыть?
— Конечно, Нин. Что-то случилось?
— Пока нет, — ответила она. — Но может случиться.
Вместо больницы она пошла в юридическую консультацию. Лена, та самая подруга, с которой они раньше учились, теперь работала там.
— О, ты как раз вовремя, — сказала Лена, оглядываясь. — У меня окно. Что стряслось?
— Мне нужно переоформить квартиру. На маму. Срочно.
— Нина… ты точно хочешь так? Это же твоё единственное жильё.
— Хочу. Мне нужно защитить её от… скажем, от возможной аферы.
Лена присвистнула:
— Гриша?
Нина кивнула.
— Документы на квартиру, паспорт, копия маминой пенсии — у тебя всё?
— Да. Всё в сумке.
Оформление шло полтора часа. Нина подписывала бумаги и чувствовала, как её руки дрожат. Не от страха — от концентрации.
Лена внимательно посмотрела на неё.
— Ты уверена, что не хочешь сначала поговорить с ним?
— Он уже всё сказал. Просто словами через риелторов, банки и каких-то мутных людей.
Через два дня Гриша принёс шампанское.
— Празднуем?
— Что? — Нина нарочно включила наивность.
— Нас! — сиял он. — Я нашёл решение. Всё будет отлично. Мне дали предварительное одобрение. Осталось только подписать бумажки. Я вписал тебя как созаемщика. Ну, формально. Ты же ничего не теряешь.
— Бумажки? — Нина села, сложив руки на столе.
— Ну да. Просто для оформления залога. Нужно будет ещё разок в банк съездить, подтвердить подпись.
Она кивнула.
— А когда? У меня смены…
— Послезавтра. Я уже записался. Удобно?
— Вполне.
Он был счастлив. Уверенный, что она клюнула.
Вечером Нина встретилась с мамой. Та была сбита с толку.
— Доченька, ты уверена? Ты ведь там живёшь!
— Мам, это ненадолго. Просто подстраховка. Квартира всё равно останется в семье. Главное — чтобы никто посторонний не успел ничего провернуть.
— Ты о Грише?
— Да. Но прошу, мам… пока ничего не говори. Просто... побудь хозяйкой. На бумаге.
Мать кивнула. В её глазах было и недоумение, и тревога, и гордость.
Накануне поездки в банк Гриша снова был чересчур заботлив. Подал ей кофе в постель, гладил волосы, шептал, как он счастлив, что у него такая «мудрая» жена. А ночью он даже впервые за долгое время вымыл за собой посуду. Сами по себе эти поступки казались милыми. Но Нина чувствовала: всё это — пыль, чтобы закрыть ей глаза.
На следующее утро она встала раньше него. Надела рубашку, деловой жакет, убрала волосы в хвост. На вид — как банковский служащий, и только глаза выдавали — они были острыми, как скальпель.
Они подошли к банку вместе. Гриша бодро вошёл, махнул менеджеру.
— Добрый день! Мы по поводу кредита.
Менеджер улыбнулся, но был сдержан.
— Здравствуйте. Прежде чем продолжим, хочу уточнить... Дело в том, что объект, указанный в заявке, уже не принадлежит созаемщику. Она не является собственником.
Гриша замер.
— Что?
— Квартира на Лесной, 17. Она сейчас оформлена на Соколову Галину Тимофеевну. Это ваша… тёща, я правильно понимаю?
Нина встала.
— Я просто побеспокоилась, Гриш. Не хотелось, чтобы ты случайно потерял мою квартиру.
Он смотрел на неё, не моргая. В его глазах вспыхнуло что-то тёмное. Не ярость. Глубже. Разбитая ставка.
— Ты… Ты всё знала?
— Конечно. С того самого дня, как ты пытался оформить доверенность. И с тех пор, как говорил по телефону, думая, что я не слышу.
Он открыл рот, но слов не нашёл. Впервые за долгое время.
— Мы поговорим дома, — выдавил он.
— Нет. Мы не будем говорить дома. Ты сегодня ночуешь у своих партнёров. Или у мамы.
— Ты серьёзно? — прохрипел он.
— Абсолютно.
Она взяла сумку и вышла. Позади остался банк, фальшивые слова, пыльная забота.
На улице капал дождь. Легкий, почти ласковый.
Нина не ускорила шаг. У неё был день. День без страха.
Прошла неделя. Гриша исчез. Ни звонков, ни сообщений, ни даже грязных носков на полу. Только молчание — тягучее, как сироп, и такое же липкое.
Нина сначала вздыхала с облегчением. Потом — с тревогой. А потом вдруг заметила, что дома стало легче дышать. Как будто в квартире стало больше воздуха. Не физически — энергетически. Исчезло что-то тяжёлое, как пыль под диваном, которую годами никто не вытирал.
Она приходила со смены, ставила чайник, резала хлеб, и её больше не спрашивали, где деньги, почему нет колбасы и что за выражение у неё на лице. Быть одной оказалось не страшно. Страшно было раньше — когда она была «вдвоём» с тем, кто видел в ней не человека, а актив.
Но Гриша не мог просто так уйти. Он был как прилипчивый долг — исчезает с горизонта, но всегда возвращается в виде пени.
На девятый день его отсутствие прервалось. Сначала — звонок. Не его. Звонила свекровь.
— Это что за цирк, Нина?
— Ирина Сергеевна, здравствуйте. Вы о чём?
— Ты прекрасно знаешь. Мой сын как шелковый ходит, как в воду опущенный. Квартиру ты переписала, человека на улицу выгнала. Это у тебя такое семейное воспитание?
Нина аккуратно поставила чашку на подоконник.
— А у вас такое — финансовое?
— Не дерзи! Он твой муж!
— Уже нет, — спокойно сказала Нина. — Документы поданы. Скоро будет официально.
— Это ты его довела!
— Он сам себя туда довёл. Я лишь отказалась оплачивать его билет.
На том конце было молчание. Тяжёлое. Потом — короткие гудки.
В тот же вечер Гриша вернулся. Постучал, как чужой.
Нина открыла. На пороге стоял человек, которого она больше не узнавала. Осунувшийся, с потухшими глазами, небритый.
— Можно?
— Только не надолго.
Он вошёл. Молчал. Сел за стол. Пустой. Без тарелок.
— Я думал, ты… передумаешь, — сказал он наконец.
— Я думала, ты извиниться придёшь. Или хотя бы объяснишь, зачем пытался оформить кредит на мою квартиру за моей спиной.
Он уставился в пол.
— Всё из-за долгов. Мне дали шанс. Сказали — или деньги, или...
— Или что?
— Или будут проблемы.
— И ты решил, что мою квартиру можно положить на алтарь твоих "шансов"?
Он вздрогнул. Как будто только сейчас понял, что проиграл.
— Я не хотел, чтобы всё так вышло…
— Ты хотел получить деньги. И думал, что я не замечу. Ты поставил свою удачу выше нашей семьи. А потом ещё и обижался, что я «не верю в тебя».
Он поднял глаза. А потом — вдруг — заплакал. Настояще. Без слов. Без крика.
— Я всё просрал, Нина. Всё.
Она смотрела на него и не чувствовала злорадства. Ни мстительного удовольствия. Только тихое, тёплое «всё». Как будто это была квитанция. За прожитые иллюзии.
— Гриш… Мы оба старались. Но ты сделал выбор. Я тоже.
Он кивнул. Встал. У дверей замер.
— Могу я хотя бы иногда звонить? Просто… знать, как ты?
— Нет, — сказала она твёрдо. — Это как с таблетками. Прекращаешь пить — и должен вывести всё из системы.
Он молча вышел.
Через месяц пришли документы. Развод оформлен. Всё официально. Без истерик. Без споров. Сухая бумага, как сводка с фронта, где никто не победил.
Нина снова вошла в ЖЭК. Тот же запах. Та же тётенька с ногтями.
— А, Соколова? Всё, документы по квартире у нас. Перепись прошла. Хотите вернуть на себя?
Нина кивнула.
— Хочу.
В тот же день она вернула жильё обратно на своё имя. Мать всплакнула, обняв её.
— Ты стала взрослой, доча. Совсем взрослой.
Нина улыбнулась. Это стоило слишком дорого. Но дешевле, чем навсегда потерять себя.
Сейчас по утрам она просыпалась от солнца, а не от чужого дыхания. Завтракала, включив радио. Чайник свистел, как и раньше, но теперь это не раздражало. В кухне было чисто. На столе — одна тарелка. Её. Только её.
А вечером она написала деду письмо. Мысленно. Без бумаги.
«Дед, твоя квартира в порядке. Я её защитила.
И себя — тоже.
Спасибо, что научил копать глубже, даже когда кажется, что земля твёрдая.
У меня всё хорошо. Правда».
Финал.