Запах сырости и старых вещей ударил в нос, как только я открыла дверь на чердак. Пылинки закружились в солнечном луче, пробивающемся через маленькое окошко. После смерти деда прошло уже две недели, а я только сейчас решилась разобрать его вещи. Мама постоянно напоминала, что нужно привести дом в порядок перед продажей, но у меня всё не доходили руки. Точнее — духу не хватало.
Дедов дом хранил столько воспоминаний! Каждое лето я проводила здесь, в этой деревне под Рязанью. Дед Василий учил меня ловить рыбу, собирать грибы, мастерить скворечники. Никогда не повышал голоса, даже когда я разбила его любимую чашку или залезла в его письменный стол. Для шестилетней девчонки не было места интереснее, чем этот старый стол с множеством ящичков.
— Ариша, поторопись там! — донёсся снизу мамин голос. — Нам ещё в город возвращаться.
— Да, мам, я начала уже! — крикнула я в ответ, оглядывая чердак.
Куча хлама. Старые чемоданы, лыжи, какие-то инструменты, пожелтевшие газеты, перевязанные бечёвкой. Как всё это разгрести за один день?
Решила начать с книжных полок — дед был заядлым читателем. Библиотеку из гостиной мама уже разобрала, отложив то, что хотела забрать с собой. А здесь, видимо, хранились книги, которые он не перечитывал или считал менее ценными.
Перебирая пыльные томики, я наткнулась на потрёпанный ежедневник в кожаном переплёте. Раскрыла его — страницы были исписаны дедовым почерком, аккуратным, с лёгким наклоном вправо. Даты — конец восьмидесятых. Ничего особенного: заметки о погоде, записи о работе в колхозе, списки покупок.
Уже собиралась отложить ежедневник, как вдруг из него выпал конверт. Пожелтевший, но запечатанный. На лицевой стороне было написано: «Моим потомкам. Вскрыть после моей смерти».
Сердце ёкнуло. Я повертела конверт в руках. Дед писал завещание? Но ведь у него ничего особенного не было — дом, небольшой участок, старенькая машина. Всё это мама уже оформила на себя ещё при его жизни.
Аккуратно вскрыла конверт. Внутри лежал сложенный вчетверо тетрадный лист, исписанный тем же аккуратным почерком.
«Дорогие мои, — начиналось письмо. — Если вы читаете эти строки, значит, меня уже нет с вами. Я прожил достаточно долгую жизнь и не жалуюсь на судьбу. Но есть одна тайна, которую я хранил почти сорок лет. Пришло время рассказать о ней».
Я перевела дыхание и продолжила чтение.
«В 1978 году, когда я работал геологом в Красноярском крае, наша экспедиция обнаружила в тайге место крушения самолёта. По обломкам мы поняли, что это был небольшой частный самолёт, разбившийся, вероятно, за несколько лет до нашей находки. Среди обломков мы нашли чемодан. В нём были деньги — много денег, несколько пачек советских рублей. И документы на имя Игоря Леонидовича Савельева. Также там оказалась маленькая шкатулка с драгоценностями — кольцами, серьгами, ожерельями. Судя по всему, человек бежал от кого-то или чего-то и вёз с собой всё самое ценное».
Я оторвалась от чтения. Что за бред? Мой дед, простой деревенский мужик, нашёл сокровища в тайге? Звучало как сюжет дешёвого детектива. Но почерк был точно дедов, я хорошо его знала.
«Мы с ребятами решили никому не сообщать о находке. Время было такое — доложишь начальству, и всё исчезнет в неизвестном направлении. Мы поделили деньги между собой, а шкатулку с драгоценностями я забрал себе. Документы сначала хотел выбросить, но что-то остановило меня. Положил их в герметичный пакет и спрятал на чердаке дома, куда вернулся после экспедиции».
Мои руки задрожали. Неужели дед был вором? Или мародёром? Это совсем не вязалось с образом честного, принципиального человека, которого я знала всю жизнь.
«Я никогда не пользовался этими деньгами и драгоценностями. Сначала боялся, что нас найдут и арестуют. Потом пришла перестройка, деньги обесценились. А украшения... Я пытался найти родственников этого Савельева, но безуспешно. В конце концов, решил, что это всё проклято, и спрятал шкатулку в надёжном месте».
Я перевернула страницу.
«Только много лет спустя, уже в двухтысячных, я случайно увидел по телевизору передачу о нераскрытых преступлениях СССР. Там рассказывали о Игоре Савельеве — крупном хищнике, укравшем из государственной казны миллионы рублей и бесследно исчезнувшем в 1975 году. Я понял, что нашёл тогда не просто пропавшего человека, а преступника, причём не рядового».
— Арина! Ты что там застряла? — мамин голос снова прервал мои мысли.
— Сейчас спущусь! — крикнула я, не отрываясь от письма.
«Шкатулка с драгоценностями до сих пор спрятана в этом доме. Я не мог ею пользоваться — это всё-таки краденое. Но и сдать властям боялся — меня бы обвинили в соучастии или в сокрытии улик. Теперь это ваша проблема. Можете найти шкатулку и решить, как поступить с ней. Она спрятана...»
Дальше шло подробное описание тайника — в подвале, за третьей балкой от входа, за фальшивой стенкой.
Я ошарашенно смотрела на письмо. Значит, где-то в этом доме спрятаны драгоценности, которым больше сорока лет? И дед всё это время молчал? Никому не сказал?
Письмо заканчивалось словами: «Простите меня за то, что взваливаю на вас это бремя. Я просто не знал, как правильно поступить. Надеюсь, вы примете верное решение. С любовью, ваш отец и дед, Василий Андреевич».
— Арина! — мама уже стояла в дверях чердака, уперев руки в бока. — Ты что тут застряла? Я внизу все шкафы разобрала, а ты даже не...
Она осеклась, увидев моё лицо.
— Что случилось?
Молча протянула ей письмо. Мама нахмурилась, взяла листок, пробежала глазами первые строки. Её лицо стало каменным.
— Где ты это нашла? — спросила она глухо.
— В ежедневнике, вон там, — я кивнула на книжную полку. — Мам, ты что-нибудь знала об этом?
Она покачала головой, продолжая читать. Дочитав до конца, медленно опустилась на старый сундук.
— Ничего себе, — прошептала она. — Папа никогда... даже намёка не было...
— Думаешь, это правда? — я присела рядом. — Может, он выжил из ума на старости лет? Или решил нас разыграть?
— Папа не был склонен к розыгрышам, — задумчиво произнесла мама. — И с головой у него было всё в порядке до самого конца. Но это так на него не похоже — скрывать что-то такое...
— Так что, пойдём проверим тайник? — я почувствовала странное возбуждение.
Мама колебалась.
— Не знаю, Арина. Если там действительно что-то есть, это может быть опасно. Ценности украдены у государства...
— Сорок лет назад, мам! Какое государство? Того СССР уже давно нет.
— Всё равно это краденое, — нахмурилась она. — И потом, если этот Савельев был таким крупным преступником, его дело могут до сих пор числить нераскрытым. А мы вдруг объявимся с его добычей. Как думаешь, что с нами сделают?
Я прикусила губу. Мама была права. Но любопытство разбирало не на шутку.
— Давай хотя бы посмотрим, есть ли там что-нибудь, — предложила я. — А потом решим, что делать.
Мама нехотя согласилась. Мы спустились в подвал — сырой, тёмный, заставленный банками с соленьями и старым хламом. Нашли нужную балку, простучали стену рядом с ней. В одном месте звук был глуше.
— Похоже, здесь что-то есть, — я присела на корточки, рассматривая стену. — Но как это открыть?
Мама огляделась, взяла с полки отвёртку.
— Попробуй вот этим.
Я поковыряла швы между досками. Одна из них поддалась, за ней обнаружилась небольшая ниша. А в нише — жестяная коробка из-под печенья.
Мы переглянулись. Мама кивнула. Я достала коробку, открыла крышку.
Внутри действительно лежала шкатулка — старинная, с инкрустацией. А рядом — пожелтевший конверт с документами.
— Господи, — прошептала мама. — Он не шутил.
Я осторожно открыла шкатулку. На выцветшей бархатной подушечке лежали украшения — кольца, серьги, броши. Старомодные, но явно дорогие.
— Это же целое состояние, — выдохнула я.
— Краденое состояние, — напомнила мама, взяв конверт с документами. — Посмотрим, что здесь.
В конверте обнаружились паспорт на имя Игоря Леонидовича Савельева с фотографией сурового мужчины средних лет, какие-то справки и пожелтевшая газетная вырезка с заголовком «Хищение века: куда исчез Савельев?».
— Так это всё-таки правда, — пробормотала мама. — И что нам теперь делать?
Мы поднялись наверх, на кухню. Поставили шкатулку на стол, сели напротив.
— Может, в полицию сдать? — предложила я.
Мама покачала головой:
— И как мы объясним, откуда это у нас? Скажем, что отец почти сорок лет скрывал улики преступления? Его посмертно могут обвинить в соучастии.
— Но он же не был соучастником! Он просто нашёл это всё.
— И не сообщил властям, — напомнила мама. — Это называется укрывательство.
Мы молчали, глядя на шкатулку. Потом мама вздохнула:
— Знаешь, давай позвоним дяде Косте. Он бывший следователь, может что-то посоветует.
Константин Сергеевич, мамин двоюродный брат, всю жизнь проработал в прокуратуре. Я его плохо знала — он жил в Москве и редко появлялся в наших краях. Но мама ему доверяла.
Она набрала номер, включила громкую связь.
— Костя? Привет, это Лена. Ты можешь говорить?
— Лена, здравствуй! — раздался бодрый мужской голос. — Конечно, могу. Как твои дела? Как дом отцовский, продала уже?
— Нет ещё, — мама замялась. — Слушай, Костя, тут такое дело... Нам нужен твой совет. Профессиональный.
— Что случилось? — в голосе дяди Кости появились настороженные нотки.
Мама коротко пересказала историю с письмом и нашей находкой. В трубке повисла тишина.
— Костя? — позвала мама. — Ты здесь?
— Да-да, — отозвался он. — Просто пытаюсь осмыслить. Значит, Василий всё это время... — он хмыкнул. — Никогда бы не подумал.
— Что нам делать, Костя? — прямо спросила мама.
— Сложный вопрос, — протянул он. — С одной стороны, по закону вы должны сдать всё это. С другой — дело старое, наверняка давно закрыто за давностью лет. Да и Василия уже не привлечёшь к ответственности.
— Так что нам делать? — повторила мама.
— Знаешь что, — решительно сказал дядя Костя. — Не трогайте пока ничего. Я приеду к вам завтра. Посмотрю на всё своими глазами, поищу информацию по этому Савельеву. Тогда и решим.
Мы согласились. Убрали шкатулку и документы обратно в жестянку, а её спрятали в кладовке. Решили остаться в доме ещё на день-два, дождаться дядю Костю.
Вечером я не могла уснуть. Ворочалась на скрипучей кровати, думая о деде. Каково ему было жить с этой тайной? Каждый день смотреть на этот дом, зная, что в подвале спрятаны драгоценности? Почему он не воспользовался ими, когда были тяжёлые времена, когда бабушка болела и нужны были деньги на лекарства?
Мама тоже не спала. Я слышала, как она ходит по соседней комнате, то и дело вздыхая.
Утром мы обе были как сонные мухи. Мама варила кофе, я просматривала старые фотоальбомы, пытаясь отвлечься.
— Мам, а вот здесь дед с какими-то мужчинами, — я показала выцветший снимок. — Это та самая экспедиция?
Мама взглянула на фото:
— Возможно. Он редко рассказывал о работе в геологоразведке. Говорил, что это было скучно — камни да пробы.
— А теперь мы знаем, что не только камни, — пробормотала я.
Дядя Костя приехал после обеда на потрёпанной «Волге». Высокий, подтянутый, с военной выправкой, он мало походил на маму — свою двоюродную сестру.
— Ну, показывайте свои сокровища, — сказал он, едва поздоровавшись.
Мы достали жестянку, выложили на стол шкатулку и документы. Дядя Костя внимательно осмотрел всё, особенно долго изучал паспорт и газетную вырезку.
— Так-так, — бормотал он. — Савельев, Игорь Леонидович. Точно он.
— Ты его знаешь? — удивилась мама.
— Не лично, конечно, — усмехнулся дядя Костя. — Но это громкое дело было. Я ещё в школе учился, когда про него писали. Главбух Внешторга, украл миллионы и исчез. Его искали по всему Союзу.
— И что теперь? — спросила я. — Неужели его дело до сих пор открыто?
Дядя Костя покачал головой:
— Вряд ли. Скорее всего, давно закрыто за давностью лет. Но нужно проверить.
Он достал телефон, отошёл в другую комнату. Мы с мамой напряжённо ждали. Через десять минут дядя Костя вернулся, довольно улыбаясь:
— Ну, как я и думал. Дело закрыто ещё в девяностые. Савельев числится пропавшим без вести, вероятно погибшим. Государственные деньги давно списаны.
— И что это значит для нас? — спросила мама.
— Это значит, что вы можете оставить эти драгоценности себе, — пожал плечами дядя Костя. — Технически они, конечно, краденые. Но доказать это теперь невозможно. Да и претензии предъявлять некому — государства того уже нет.
— Но это же неправильно, — нахмурилась мама. — Эти ценности добыты нечестным путём.
— Лена, не будь святее Папы Римского, — отмахнулся дядя Костя. — Деньги, которые украл Савельев, давно уже превратились в пыль. А эти драгоценности — просто вещи. Они не виноваты, что их когда-то купили на краденые деньги.
— А если объявятся родственники Савельева? — спросила я.
— Какие родственники? — фыркнул дядя Костя. — Прошло сорок лет! Если бы они были, давно бы объявились.
Мы долго спорили. Мама всё никак не могла решиться. Дядя Костя предлагал продать драгоценности через надёжных людей, разделить деньги.
— Часть отдадим на благотворительность, если тебя так мучает совесть, — убеждал он.
К вечеру мама сдалась. Решили, что дядя Костя заберёт шкатулку в Москву, оценит содержимое у знакомого ювелира, а потом мы решим, что делать дальше.
На следующий день он уехал, увозя с собой жестянку с нашей находкой. Мы с мамой закончили уборку в доме, заколотили окна и двери. Уезжали с тяжёлым сердцем — казалось, что предаём деда, оставляя дом, в котором он прожил всю жизнь.
Прошло три месяца. Дядя Костя позвонил всего пару раз, сказал, что ищет покупателя, который даст хорошую цену, не задавая лишних вопросов. Мама нервничала, но я успокаивала её — всё будет хорошо.
А потом мы увидели дядю Костю по телевизору. В новостях показывали репортаж о задержании группы мошенников, продававших поддельные драгоценности. И среди задержанных был он — в наручниках, с опущенной головой.
— Господи, — прошептала мама, глядя на экран. — Он же сказал, что это надёжные люди...
В тот же вечер к нам домой пришли с обыском. Двое мужчин в штатском и женщина-следователь. Показали ордер, вежливо, но твёрдо попросили не мешать.
— В чём дело? — испуганно спросила мама. — Мы ничего не сделали.
— Константин Сергеевич Ларин — ваш родственник? — спросила следователь.
— Двоюродный брат, — кивнула мама. — Но мы с ним не очень близки.
— А это знакомо вам? — женщина показала фотографию шкатулки с драгоценностями. Той самой.
Мама побледнела:
— Откуда у вас это?
— Значит, знакомо, — кивнула следователь. — Присядьте, Елена Васильевна. Нам нужно поговорить.
Оказалось, что дядя Костя был не таким уж честным экс-прокурором. После выхода на пенсию он связался с группой мошенников, которые продавали состоятельным клиентам поддельные драгоценности под видом старинных украшений. А наша шкатулка подвернулась очень кстати — подлинные старинные вещи можно было показывать как образец, а потом подсовывать клиентам подделки.
— Мы нашли у него дома документы на имя Савельева, — сказала следователь. — И очень заинтересовались. Это же громкое нераскрытое дело времён СССР.
— Но дядя Костя сказал, что оно закрыто, — пролепетала я.
— Кто вам сказал такую глупость? — удивилась женщина. — Дело Савельева до сих пор числится в розыске. Его никто не закрывал. Просто активных действий не предпринимали — где искать человека, пропавшего сорок лет назад?
Мы с мамой переглянулись. Дядя Костя соврал нам, чтобы заполучить драгоценности.
— И что теперь? — тихо спросила мама. — Нас арестуют?
Следователь улыбнулась:
— За что? Вы обнаружили улики преступления и передали их... хм... бывшему сотруднику правоохранительных органов. То, что он оказался мошенником, не ваша вина.
— А дедушка? — спросила я. — Его могут посмертно обвинить в сокрытии улик?
— Вряд ли кто-то будет этим заниматься, — пожала плечами женщина. — Дело старое, свидетелей нет. Да и какой смысл?
Обыск не дал результатов — ничего связанного с делом Савельева у нас дома не нашли. Да и быть не могло — всё уже было у дяди Кости.
Когда полицейские ушли, мы с мамой долго сидели молча. Потом она вздохнула:
— Знаешь, а ведь папа был прав. Эти драгоценности действительно принесли одни проблемы. Сначала Савельеву, потом папе, теперь вот Косте...
— Думаешь, они прокляты? — невесело усмехнулась я.
— Не знаю, — мама покачала головой. — Но я рада, что мы от них избавились. И что нас не привлекли к ответственности.
Дядю Костю осудили на три года за мошенничество. Драгоценности Савельева признали вещественным доказательством по старому делу и отправили в хранилище. Мы больше никогда их не видели.
А дедов дом в деревне так и не продали. Мама решила оставить его себе — как память о человеке, который почти сорок лет хранил опасную тайну и унёс бы её с собой в могилу, если бы не решил в последний момент облегчить душу.
Иногда, приезжая туда на выходные, я спускаюсь в подвал, подхожу к той самой стене с тайником. Провожу пальцами по шершавым доскам и думаю: а что бы сделала я, найдя в тайге разбившийся самолёт с чемоданом, полным денег? Поступила бы так же, как дед? Или всё-таки сообщила бы властям?
И каждый раз понимаю, что не знаю ответа. Может быть, именно поэтому дед так долго молчал. Некоторые тайны слишком тяжело носить в себе, даже если их раскрытие не принесёт ничего, кроме новых проблем.