Лето в Тихоречье начиналось с запаха — влажного, тёплого, густого, как одеяло. С утра пораньше роса скатывалась по траве, по кожаным ремням, по голым ступням учеников, что выходили на тропы между корнями деревьев. Пение птиц здесь слышались иначе. То короткими криками, то долгими руладами, будто спорили о чём-то древнем, недоступном пониманию людей.
Мирослав всё ещё просыпался с осторожностью. Хотя прошёл уже месяц с тех пор, как его приютили в святилище друидов, он никак не мог привыкнуть к тишине. Тут всё было мягким, даже камни. Они не царапали, не рвали подошвы.
Каждое утро начиналось одинаково: глоток прохладной воды, корки хлеба с травами и первые упражнения на дыхание — «прислушайся к ветру, а не к себе».
Селарий редко говорил. Он больше показывал. Мог указать на траву, и Мирослав должен был догадаться: это не просто зелёный ковёр, а знак природы. Мог молча вытянуть руку — и в следующую секунду уже летел нож, который ты должен был поймать. Мог уйти на день и тогда приходилось самому решать, чему учиться, с кем говорить, где быть полезным.
Жизнь Мирослава редко походила на обучение. То ты помогал латать деревянный канал, по которому с холмов стекала вода к огородам. То вырезал руны на гладких дощечках. То просто сидел в тени и слушал рассказы старшего друида о том, как правильно собирать листья ползучей калемы, чтобы не обжечь пальцы.
Был ритм. И в этом ритме — покой.
И Мирослав чувствовал это всем телом.
После угля, гари, страданий, поисков, которые впитались в его память, — здесь было простая, настоящая жизнь.
Здесь никто не требовал больше, чем можешь дать поселению или жителям.
Поначалу Мирослав просыпался и не сразу понимал, где он. Потом слышал журчание воды за хижиной, хриплый голос Уртака, скрип доски под котлом — и чувствовал: да, я всё ещё здесь. И это реальность.
Уртак был эльфом, родившимся и выросшим в Тихоречье. Его волосы были тёмные, как у Селария, а голос — ровный, будто отточенный ветром. Он был примерно одного возраста с Мирославом, но в нём чувствовалась странная уверенность, будто он уже прожил жизнь. Он так же проходил обучение, как и Мирослав. Но учения ему давались легче. Это немного подначивало Мирослава.
В один из дней обучения они стояли полукругом — ученики, пришедшие из разных мест. Кто-то из лесных долин, кто-то из разбитых деревень у обратной стороны подножия Кристалла. Были юноши и старики, женщины с запавшими глазами, и даже молчаливый гном с мешком за плечами. Перед ними — Кристалл.
Высокий, гранёный, с мириадами трещинок и теней внутри. Свет солнца падал на него, и казалось, будто он пьёт свет, не отражая его.
Селарий стоял в центре полукруга.
— Это не источник. — начал он. — Это след. Как отпечаток на земле после того, как прошёл великан. Один из трёх. Остальные в других концах мира.
Он обвёл взглядом учеников:
— Мы не служим ему. Мы не подчиняемся. Мы… слушаем. Потому что он помнит то, что забыли боги.
Он провёл ладонью по шершавой поверхности Кристалла:
— Когда Творцы дали начало нашему миру, они не строили порядок. Они дали дыхание. Свет, воду, землю, ветер и… тень. Каждый аспект — это не правитель, а отклик. А мы — ухо, которое должно слышать, когда дыхание становится хрипом.
Мирослав не всё понял. Но эти слова на секунду вернули его в прошлое. Особенно последнее слово — «хрип». Он вспомнил последние дни своего отца, его тяжелое дыхание и тяжелый кашель каждое утро.
С того дня прошла неделя. Или две. Здесь никто не считал.
Утро начиналось с той же прохлады. Мир вокруг наполнился песнями птиц и звуками леса. Небольшая группа учеников ушла в дальние сады вместе — они учились плести защитные круги из лозы и пепла. Мирослав остался в Тихоречье. Его работа сегодня была простой: помощь Уртаку в сборе коры для настоек.
— Ты стал реже спать с мечом под подушкой, — сказал Уртак, ломая ветку с поваленного дерева.
— Отвыкаю от сложной жизни в Фьордгарде, — ответил Мирослав.
— Мне сложно представить, что где-то может быть другая жизнь. — сказал Уртак задумчиво вглядываясь лесной массив.
После короткого диалога каждый задумался о своем.
На секунду Мирослав перестал обдирать кору и сел на траву рядом с поваленной веткой. Слышал, как где-то дальше, у водопада, дети бросаются камнями в воду. Как Селарий спорит с кем-то по поводу обрядов посева. Как гном, пришедший неделю назад, поёт песню о подземном золоте — шепотом, себе под нос.
Он вспоминал свою старую жизнь, ту, что пахла углём, металлом, потом. Где каждый день был борьбой. Где всё приходилось заслуживать, выковывать, отвоёвывать. Вспомнил Лену, её огненно-рыжие волосы и несгибаемый оптимизм, который поддерживал тлеющий уголек надежды на новую жизнь в Мирославе.
Здесь всё было другим.
И это «другое» ему нравилось. Оно не тянуло вверх, не давило вниз. Оно держало, как держит родная земля, когда стоишь на ней босыми ногами.
Вечером, когда солнце сползло с небес и повисло между кронами, Селарий собрал учеников у подножия Кристалла.
— Сегодня вы ничего не будете делать, — сказал он, когда все сели на землю. — Никаких жестов, чар, знаков. Только дыхание. Только тишина.
Мирослав уселся между Уртаком и женщиной с алыми ожогами на руках. Почва под ним была тёплая, будто ещё не остыла от дневного жара. Он закрыл глаза.
Сначала — ничего. Листья шепчут. Капает вода. Кто-то поёт вдалеке. Но всё это — как шумок в кузне, к которому привыкаешь и перестаёшь слышать.
Потом — легкое давление в груди. Словно в него что-то смотрит.
Он вздрогнул. Но не открыл глаз.
Но что-то шевельнулось в нём — в Мирославе. Он не понял, что. Только вдруг вспомнился один момент — когда они с Леной были ещё совсем детьми и нашли у реки дохлого лося. Вода текла мимо, не замечая смерти. Солнце грело траву рядом. И он тогда подумал: мир не остановился. Жизнь вокруг все так же идет своим чередом.
После ритуала никто не делился ощущениями. Все молча разошлись. Но Мирослав шёл обратно в хижину и чувствовал, как внутри что-то успокоилось. Или, может, просто стало яснее.
В ту ночь ему не спалось.
Деревянная лежанка, мягкая подстилка из высушенного мха — всё было привычно. Но глаза не закрывались. Где-то рядом дыхание одного из учеников — глубокое, ровное. За стеной — кряхтит кто-то из старших, наверно, поворачивается. А в голове у Мирослава — слова Селария:
«Мы слушаем, потому что он помнит то, что забыли боги».
Он лежал и пытался представить себе — что могли забыть боги. Разве они не Творцы? Не те, кто дал этому миру дыхание? Как можно забыть то, что сам вдохнул?
Он тихо поднялся. Вышел на улицу в надежде прогнать эти мысли.
Лес не спал. Он жил ночной жизнью леса. Ветер ползал по листве, как зверь. Капли с деревьев падали точно и медленно, будто кто-то считал их вслух, а небо было усеяно мириадой звезд.
Уртак сидел под навесом, возле чаши с догорающими углями. Не спал. Лишь смотрел в огонь.
— Тоже не можешь уснуть? — спросил он, не оборачиваясь.
Мирослав сел рядом, обхватив колени руками.
— Иногда Кристалл зовёт во снах, — продолжил Уртак. — Не словами. Просто чувствуешь, что что-то под кожей шевелится. Как будто кто-то вспоминает тебя, а ты ещё не знаешь — зачем.
— У тебя было такое?
— Было. После первой недели. Снилась вода. Очень тёмная, почти чёрная. И я в ней. Не тонул. Просто плыл в никуда. А потом увидел, как на дне что-то светится.
— Что?
— Не знаю. Проснулся раньше.
Он усмехнулся, но не весело. Бросил в огонь ветку, и пламя вспыхнуло, высветив его профиль.
— У нас в Тихоречье говорят: «Слушай корни — они глубже взгляда».
— Это про Кристалл?
— Это про всё.
Мирослав кивнул. Огонь поглощал ветку и набирал силу. Лес дышал. Где-то вдалеке закричала ночная птица.
В эту ночь ему так и не приснилось ничего. Но почему-то на утро он был уверен: Кристалл всё-таки смотрел на него. Как равный, которому тоже не спалось.
Через несколько дней, когда дожди отступили, а ритуалы на равнине закончились, Селарий отпустил учеников на вольное время. Мирослав с Уртаком решили уйти на холмы.
Они шли долго — вверх, к хребту, где травы становились жёстче, ветер — резче, а деревья отступали, открывая вид на долину. Здесь, над Тихоречьем, небо было ближе.
— Родители приводили меня сюда каждое равноденствие, — сказал Уртак, опуская ладонь в траву. — Говорили: «Смотри не вверх, а вниз. Там — правда».
Он провёл пальцами по стеблям.
— Вот, смотри: они изгибаются на восток. Видишь?
Мирослав наклонился.
— Из-за ветра?
— Из-за воды. Ручей течёт под склоном, ближе к той границе. Там земля мягче. Вода оставляет следы не только в русле, но и в телах растений.
Он замолчал, потом добавил:
— Земля говорит не словами. Но если слушать долго, начинаешь понимать её.
Мирослав присел рядом, опираясь на ладони. Трава щекотала запястья, пахла горечью. Он смотрел вниз, туда, где солнце пятнами ложилось на лес.
— Вы и правда всё это… чувствуете?
— Не сразу, — отозвался Уртак. — Не все. Но если не торопиться — начинаешь слышать, как меняется мир.
Он указал вперёд, на соседний хребет.
— Видишь тени под теми камнями?
Мирослав кивнул.
— Они не просто падают. Они растут. Каждый день — чуть-чуть. Это не просто свет прячется. Это камень дышит.
Он улыбнулся.
— Мы чертим маршруты не пером, а ногами. Потому что у наших дорог нет памяти на бумаге. Только в земле. Поэтому и дороги у нас — живые.
Мирослав посмотрел в ту же сторону. Холмы казались шевелящейся спиной древнего зверя.
— А если кто-то всё-таки заблудится?
Уртак ответил не сразу.
— Тогда он плохой друид. Земля — как человек. Она говорит всем. Но не все хотят слушать.
Они замолчали. Лишь ветер шелестел в траве, и каждый порыв был как вздох.
Они сидели молча, наблюдая за облаками. Ветер шёл снизу вверх — с долины на склоны. И уносил с собой запахи костров, свежей древесины, сырой травы. Всё казалось вечным — но не застывшим. Как если бы сама природа дышала.
Мирослав задумался.
— Почему вы… не сражаетесь?
Уртак поднял бровь.
— С кем?
— С демонами. Или на стороне одной из империй?
Эльф усмехнулся.
— Потому что мы не те, кто идёт в лоб. Мы не рубим зло топором. Мы защищаем и сохраняем. То, что ценно. То, что может пережить бурю.
Он бросил в траву камешек.
— Кто-то строит стены. Кто-то ведёт армии. А кто-то лечит землю после того, как те ушли. Это и есть наша магия.
— Лечение?
— Нет. Восстановление. Память. Связь. Мы не ломаем, мы вплетаем. Не управляем, а слушаем.
Мирослав молчал. В его голове ещё шумели прежние понятия — сила, приказ, удар. А здесь всё текло мимо них — как вода мимо скалы. Не слабость. Мягкость. Но такая, что может затопить всё.
Уртак встал.
— Мы не молимся природе, но уважаем и ценим её. Мы не подчиняемся стихиям, но соблюдаем их правила. Мы помним. Потому что забытая земля — мёртвая.
Он сделал шаг вперёд и добавил:
— Сегодня вечером Селарий обещал провести новый урок у костра. Думаю ты получишь ответы на свои вопросы, Мирослав.
И они пошли вниз — к тёплому свету хижин, к аромату настоя из дикой рябины и вечеру, где мифы оживали в шепоте ветра.
Вечером деревня словно растворилась в дымке: не исчезла, но как будто сделалась тише, старше. Маленькие огоньки летали возле домов, кроны деревьев и между блуждающими жителями деревни. На центральной поляне вспыхнул костёр с золотыми искрами, поднимающимися ввысь.
Уртак велел Мирославу принести два пледа и присесть ближе к корням древнего дерева. Селарий уже был там — неподвижный, с чашей в руках вырезанной из древнего дерева.
Рядом, по кругу, расселись ученики. Кто-то с глиняными чашами, кто-то с влажными травами в ладонях. Никто не разговаривал. Только трещал огонь. Это была не тишина — это было ожидание.
И тогда Селарий заговорил.
— Никто не знает, откуда пришли Творцы, — сказал он негромко, но голос его, как дым, проникал везде. — Они не спустились с небес и не вышли из недр. Они появились, когда Элария даже не было.
Он поднял руку, будто держал невидимую нить.
— Астрия принесла свет. Не как оружие — как зов. Луна, чтобы помнить, солнце — чтобы идти. Звёзды — чтобы не сбиться.
Таэрон дал земле форму. Горы, корни, жила металла. Каждая скала — его след.
Найра — вода. Слёзы, реки, волны. Всё, что меняется, но не исчезает.
Велорн дал движение: птицам, облакам, дыханию. С ним пришёл язык.
Мордек пришёл последним. Он не строил. Он уравновешивал.
Мирослав слушал, затаив дыхание. Рядом Уртак не моргал, увлеченный историей, которую слышал уже не один раз.
— Но всё это было… дыханием. Не приказом, не волей. Они не были царями. Они были ритмом. И когда этот ритм был нарушен — были вбиты три якоря — три Кристалла. Это раны, через которые дышит мир и поддерживает баланс.
Селарий коснулся земли у костра.
— Один здесь. — Он указал на Кристалл за своей спиной. — Один далеко на Юге. Один в глубине лесов эльфов на западе за океаном. Вместе они держат равновесие. И все это связаны с Мировым Древом линиями глубоко под землей.
Он замолчал на миг. Огонь потрескивал, звёзды заглядывали между ветвей.
— Потом появились Аспекты. Тени Творцов. Их мысли. Их отклики. Мудрость, Сила, Выживание, Торговля, Свобода… Люди, гномы, эльфы, орки — все стали откликаться, как вода на дождь. И чем сильнее становилась вера, тем яснее становился голос Аспекта.
Кто-то у костра зашевелился. Ученик? Или просто тень?
Селарий сидел на корточках у костра, аккуратно раскладывая травы из чаши по узорчатому лоскуту. Над пламенем висел тонкий аромат — в нём смешались хвоя, смола и что-то горькое, напоминающее полынь.
— Нас часто спрашивают, — начал он негромко, — почему мы не берём в руки оружие. Почему не зовём зверей на войну. Почему, когда демоны жгут земли на юге, мы остаёмся здесь.
Он подбросил ветку в огонь.
— Ответ простой. Потому что мы — не армия. И не церковь. Мы — тихая ткань между слоями мира. Нас можно не заметить, но, если разорвать — вся структура начнёт трещать.
Он поднял взгляд на учеников. Вокруг него сидели трое молодых — двое девушек из степей, и гном, чьё лицо освещал огонь сбоку, делая черты резкими.
— Мы не молимся Творцам, — продолжил Селарий. — Но мы знаем их дыхание. Мы чувствуем, когда вода перестаёт слушаться ветра. Когда камень больше не хочет держать ростки. Когда лес, ещё зелёный, умирает изнутри.
Он постучал по груди.
— Магия друидов — это не заклинания. Это отклик. Мы не приказываем ветру. Мы даём ему повод шевельнуться. Мы не зовём дождь. Мы подсказываем, что его ждут.
Мирослав молчал. Он слушал — и в первый раз ловил в этих словах не загадку, а смысл.
Селарий посмотрел прямо на него.
— Демоны, которых ты видел, — не чудовища из-за грани. Они из зеркала мира, не из бездны. Они рождаются там, где перекос. Где боль и страдания заглушает всё остальное.
Он бросил в огонь сухой мох, и пламя треснуло, осветив его лицо.
— Если ты срубишь гнилую ветку, но не вылечишь дерево — оно всё равно умрёт.
Он помолчал, потом добавил:
— Быть друидом — это не выбирать сторону. Это помнить, что весь мир — живая сеть. И если рвёшь её в одном месте — дрожь идёт по всем другим.
Теперь говорил уже не наставник. Говорил тот, кто сам когда-то сделал выбор.
— Пока другие кричат, мы — слушаем. Пока воюют, мы — наблюдаем. И когда придёт время — мы исцелим этот мир.
Он встал, стряхнув траву с колен.
— Мы просто станем там, где земля тоньше. Чтобы напомнить — она ещё жива.
Мирослав долго смотрел в костёр. Пламя уже стало ровным, почти сонным, но внутри всё ещё жил жар. Как будто прятал в себе целую память о сожжённых деревнях, пепле и рёве демонов.
— Но если всё так, — сказал он вдруг, негромко, — зачем тогда мы учимся всему этому?
Селарий поднял голову.
— Ты о чём?
— О корнях, дыхании, о травах, что подсказывают, как течёт день… Мы учимся слышать землю. А что толку? Демоны, люди, бесконечные войны, всего этого не становится меньше в мире. Когда приходит война — никто не ждёт, что ты будешь… слушать.
Слова вышли не злыми, а усталыми. Не вопросом — болью. И Селарий это понял.
— Это не для войны, — ответил он. — Это для того, чтобы сохранить баланс жизни в мире.
Он встал, медленно прошёлся по кругу, словно собирая паузу.
— Когда ты идёшь с мечом — ты рубишь не только плоть. Ты вырубаешь дорогу, которую прошёл кто-то. И если никто не остановится, чтобы посмотреть, что он срубил — всё повторится.
Он подошёл ближе к Мирославу.
— Ты хочешь быть полезным. Это хорошо. Но пойми: ты не обязан быть тем, кто бежит с криком вперёд. Иногда самое трудное — быть тем, кто стоит в тени и помнит, что было до шума.
— А если никто слышит?
Селарий улыбнулся уголками губ.
— Тогда мы останемся последним эхом. Иногда эхо дольше живёт, чем крик.
Они замолчали. Огонь трещал. В темноте запел кто-то из учеников — что-то без слов, мелодия, как шелест листьев по воде.
И Мирослав подумал, что, может, быть эхом — не так уж и мало.
На следующий день Селарий отправил их с Уртаком на дальнюю сторону долины — в чащобу, где росли краснолистные келлы. Нужно было собрать их кору, пока она легко отходит от ствола. Настойка из неё укрепляла сердце, а высушенные полоски использовали для обрядов в дни осеннего солнцестояния.
Шли молча. Уртак, как всегда, не терял ни жеста — он знал, где наступить, как согнуть ветку, чтобы она не хлестнула в лицо и не нарушила песню леса. Мирослав старался идти также, но у него получалось только наполовину: где-то хрустнула сухая трава, где-то ветка царапнула щёку.
— Ты снова спешишь, — заметил Уртак. — Тут нельзя спешить. Здесь ты не враг и не добытчик. Здесь ты — гость.
Мирослав стиснул зубы, но промолчал. Он не хотел быть в тени легкости Уртака.
Они добрались до келл и начали снимать кору. Уртак объяснял: режь не вдоль волокон, а поперёк, иначе дерево заболит. И не больше трёх полос с одного ствола. Оно должно остаться живым.
Мирослав всё делал правильно. Но с каждым движением внутри росло странное раздражение.
Он резал осторожно — но чувствовал себя глупо. Не полезным, не мудрым, не частью мира, а... учеником, которого ставят на цыпочки, чтобы он тянулся к чему-то, чего не хочет.
— Ты злишься, — тихо сказал Уртак, не отрываясь от ствола.
— Я просто не понимаю, — буркнул Мирослав. — Все эти ритуалы, осторожности, традиции. А мир вон там — горит.
— И ты хочешь быть тем, кто тушит огонь?
— Хочу хотя бы знать, что делаю что-то, что влияет.
Уртак выпрямился. Его глаза были не гневны, но серьёзны.
— Знаешь, почему мы не тушим огонь?
Мирослав пожал плечами.
— Потому что вы его не видите?
— Потому что огонь не всегда враг. Иногда он выжигает, чтобы новое взошло. Иногда он нужен, чтобы что-то ушло. Мы учимся отличать одно от другого.
Он замолчал, потом добавил:
— Ты хочешь сражаться — это понятно. После того, что ты видел... — Уртак покачал головой. — Но ты пришёл сюда не чтобы стать воином. Ты пришёл сюда, чтобы выбрать, кем быть, когда меч уже опущен.
Мирослав отвёл взгляд. Он не хотел признавать, что в этих словах есть правда.
Но впервые за всё время он поймал себя на мысли: а может, он и правда не может быть друидом? Не потому, что не хочет, а потому что не умеет — не способен отдать себя покою, когда внутри всё ещё теплится сталь.
Лето шло к закату.
Ночи становились длиннее, воздух — суше, а листья в лесу начали менять цвет, будто кто-то осторожно касался их кистью, пробуя охру и золото.
Прошёл ещё месяц. Мирослав не вёл счёта дням, но по глазам Селария, по тону голосов, по мягкому ускорению ритуалов — он чувствовал: обучение близится к завершению. Что-то должно было измениться.
Он многому научился. Не только у друидов, но и у тишины. Он знал, как движется сок в ветках, как можно уговорить птицу сесть на плечо, как услышать в шорохе земли приближение незваного гостя. И всё же — кое-что внутри не менялось.
Вопросы. Те, что не принято задавать вслух. Почему они молчат, когда горят деревни? Почему верят в равновесие, но не вмешиваются, когда оно рушится? И кто, в конце концов, решает, где грань между терпением и равнодушием?
С этими мыслями он и встретил тот день.
Селарий сказал, что сегодня — день молчания. Никто не должен был говорить ни слова до заката. Ни между собой, ни с учителями, ни с землёй.
Мирослав не понимал смысла — поначалу. Но, как и всегда, подчинился. Ушёл один — вверх, к плато, откуда было видно все Тихоречье. Там, между гладкими камнями и корнями, что держали склоны, была одна из граней Кристалла.
Не тронутый временем. Ни капли мха. Ни трещины больше, ни трещины меньше. Будто его только что вогнали в землю молотом с небес.
Он подошёл ближе. Медленно.
Сел на камень. Положил ладони на колени. Закрыл глаза.
Долго не происходило ничего. Просто ветер. Просто влажность на коже. Просто звонкое безмолвие, от которого сжимались плечи.
Но потом...
Он почувствовал.
Не магию. Не жар, не силу.
Он почувствовал взгляд.
Будто нечто — не свет и не тьма — просто было рядом. Без давления. Без желания изменить. Просто наблюдало.
Как смотрит кто-то, кто не спрашивает, зачем ты здесь. Кто не заботится, в какую школу ты веришь. Кто не ждёт от тебя молитвы, поклона, крови или подвига.
Мирослав открыл глаза.
Кристалл сиял слабым, едва уловимым светом. И с этим светом Мирославу пришло озарение, ответы на все немые вопросы, которые так его беспокоили.
Мирослав встал. Пошёл вниз, не дожидаясь заката.
Потому что теперь он знал, что он должен делать.
Сумерки опустились быстро. Тихоречье дышало ровно, как спящий великан — ни скрипов, ни голосов, только стрёкот сверчков и лёгкое журчание воды где-то внизу.
Мирослав сидел на поваленном стволе, в пальцах вертел мешочек с сухой травы, которую дал ему старик Йорген перед уходом из Топорной равнины. Нашёл его в своем мешке несколько дней назад. Сначала хотел выбросить, но почему-то оставил.
— Сложно не заметить внутренние терзания на твоем лице, юноша, — прозвучал голос Селария за спиной. Тихо, без упрёка.
— Так и есть, Селарий. — ответил Мирослав, не оборачиваясь.
Он сел рядом.
— Ты знаешь что там? — спросил Селарий, указывая взглядом на мешочек в руках Мирослава.
— Сушеные травы, собранные в самую короткую ночь. — ответил Мирослав. — Мне его вручил один из стариков моей деревни, когда я уходил. Сказал, что это защитит меня от дурного.
Селарий не ответил сразу. Только взглянул на него чуть внимательнее.
— Это Куордан. Его просто так не найти и сорвать. Очень редкая и мощная трава. Тот, кто отдал тебе его, видимо очень уважал тебя. И явно обладал знанием и навыками сбора этой травы.
— Йорген. Безумный старик, который меня с детства гонял за лень и кривые гвозди. — Он усмехнулся, почти с теплом. — Я даже не подумал, что он мог знать про такие вещи. Мы ведь считали его просто ворчливым дедком с больной ногой.
Селарий улыбнулся уголками губ.
— Иногда в тех, кто выглядит сурово, прячется больше заботы, чем в самых ласковых. Возможно, он знал, что тебе предстоит не простая дорога. И захотел, чтобы у тебя был щит, пусть даже символический.
Мирослав кивнул. Несколько мгновений он молчал, глядя в узор прожилок на траве у ног. Потом, не поворачиваясь, произнёс:
— Я тогда ушёл, потому что не знал, кто я. Думал, что найду ответ в дороге… а теперь понял: я просто сменил одну деревню на другую. Там меня ждали молот и уголь, здесь — листья и тишина. И в обоих местах я будто не свой.
Селарий слушал, не перебивая.
— Здесь… я многому научился, — продолжил Мирослав. — Научился слушать. Чувствовать. Думать. И я вам благодарен — тебе, Уртаку, всем, кто принял меня, будто я родился среди вас. Но… я всё равно не могу остаться.
Теперь он поднял взгляд.
— Я всё ещё ищу. Не свою роль в каком-то порядке, не покой... — он помолчал, подбирая слово. — Вокруг меня огромный мир, который хочется увидеть.
Селарий опустил руку на колено, словно задумавшись, затем посмотрел на юношу с теплотой.
— Это самый честный ответ, который я слышал за много лет.
Он встал, медленно, как это делал всегда — будто тело его было уже частью дерева.
— Мы — не те, кто держит. Мы — те, кто сопровождает, пока не настанет пора идти. И ты прав: у каждого свой путь, Мирослав. Иногда оно совпадает с лесом. Иногда — с громом и пылью.
Мирослав встал вслед за ним.
— Я не знаю, куда дальше. Но теперь... мне не страшно, что я не знаю.
Селарий положил ему руку на плечо.
— Тогда ты готов.
Они молчали некоторое время. Где-то вдалеке звякнули колокольчики — кто-то возвращался с обрядов у источника. Лёгкий ветер пробежался по склону, раскачивая траву — будто провожал.
Селарий отпустил плечо и шагнул в сторону.
— Ты славный юноша. Я уверен, что впереди тебя ждет много увлекательных приключений и возможностей изменить этот мир. Лес запомнит тебя. И, если однажды ты захочешь вернуться — он услышит.
Мирослав смотрел ему вслед, пока фигура Селария не растворилась в зарослях у тропы. Потом снова сел на ствол, взглянул на мешочек в руке… и аккуратно убрал его вглубь сумки.
Небо над Тихоречьем было ясным. Впереди ждала осень — и путь, который он ещё не знал. Но как никогда он был готов ступить на него.
Каждый лайк, комментарий и подписка помогают "Хроникам Эларии" жить дальше.
Это не просто сказка — это мир, который растёт с каждой страницей и каждым читателем.
Если ты хочешь идти этим путём вместе — жми "нравится", делись главой и оставайся рядом.
🌿 Подписывайся, чтобы не пропустить:
– Продолжение пути Мирослава
– Тайны друидов и Кристаллов Силы
– И то, что скрывается за хрупким равновесием мира
Спасибо, что ты здесь. Твоя поддержка — как свет в чаще.
Не забываем про телеграм канал - https://t.me/hronikielarii