Марина прижала ворот куртки к лицу — ветер был ледяным, хоть и середина марта. Зима никак не хотела уходить. Аптека светилась уютным светом, и она ускорила шаг: надо было купить витамины для детей, себе — крем от раздражения и, может быть, пару таблеток от тревожности. Хотя лучше бы таблетку от Артёма. Но таких не продавали.
Она зашла, сняла шапку, выдохнула. Тепло. И музыка тихо играет. «Вот бы всё было так просто», — подумала Марина. Она листала список покупок в телефоне, когда он позвонил.
— Ты где шляешься? — голос мужа был не просто раздражён, в нём уже закипало раздражение, замешанное на обиде.
— В аптеке. Сказала же — хочу зайти перед встречей с Леной.
— А дома кто должен сидеть с детьми?! Они орут, кашляют, я ничего не понимаю. И твоя дурацкая собака опять на ковёр нассала!
Марина прижала трубку к уху, отойдя в сторону. В ней вскипело.
— Дети твои тоже. Мы оба родители, если ты вдруг забыл. Я ушла на час. Что за истерика?
— А ты куда намылилась вообще? Косметику покупать?! Кто сейчас за кремами таскается, когда дети больные? Ну-ну. Пусть у тебя морда будет в креме, а дети хрипят, как старики!
Она вздохнула. Была бы не в аптеке — перешла бы на крик.
— Я куплю всё, что нужно, и приду. Сиди с ними. Ты взрослый человек.
— Я-то взрослый. А вот ты — дурында. Не дождался — сам приехал. Надо же, мать у нас на шопинге, пока дети с ума сходят!
Марина уже повернулась к фармацевту, когда дверь с грохотом распахнулась. Он и вправду приехал.
Артём ввалился в аптеку, на руках — младший сын в куртке, которой явно не хватало молнии. Ребёнок капризничал, на щёчках — красные пятна.
— Вот она! Смотрим, дамочки! Это мать года! Пока ребёнок задыхается, она тут кремушки выбирает!
Очередь замерла. Люди повернулись. Одна женщина даже прижала к себе упаковку нурофена.
— Артём, ты что творишь? — Марина шагнула к нему, лицо налилось краской.
— А что?! Что мне остаётся?! Дома кошмар, дочь орёт, у этого температура, я как идиот по квартире мечусь, а она... красится!
— Я тебе сказала, что буду на час. Ты не мог дать нурофен и включить увлажнитель?!
— Я тебе кто? Медсестра? Пусть теперь аптекари лечат, раз ты так сильно доверяешь их советам!
Он швырнул на прилавок бутылочку микстуры — той самой, что лежала дома. Мальчик заплакал. Фармацевт растерялась.
— Давайте мы выйдем, вы мешаете людям, — тихо сказала Марина.
— А вот и выйдем! Пошли, артистка!
Он схватил сына крепче, выдернул Марину из очереди. В ушах у неё гудело. Кто-то что-то говорил, кто-то снимал на телефон. Аптека качалась, как в дурном сне.
На улице он прошипел:
— Пошла бы ты... И без крема обойдёшься. Хотя чего это я — тебе без него уже не поможет.
Марина смотрела, как он садится в машину, хлопает дверью, и ловила себя на странном ощущении. Не злость, не страх. Отстранённость. Она, будто наблюдатель, просто запоминала каждую реплику. Для себя. На будущее.
***
В подъезде было душно. Мальчик в руках Артёма всхлипывал. Марина шла сзади, не чувствуя ни пальцев, ни лица. Всё тело будто закрылось бронёй. Она не плакала. Не кричала. Только смотрела, как муж дергает двери, кидает рюкзак в коридор и начинает шарить по аптечке.
— Где жаропонижающее? Или ты и его себе в косметичку сунула?!
— Артём, ты вообще посмотри на ребёнка. Он тёплый? У него температура?!
Он потрогал лоб сына тыльной стороной руки — неуверенно, как чужого.
— Орёт же. Значит, болеет.
Марина присела рядом с сыном, стянула куртку, коснулась щек. Тело обычное. Нос чуть заложен. Просто устал, перевозбудился, и... подгузник вздулся, как воздушный шар. Она сжала губы. Всё понятно.
— Ты его ни разу не переодел?
— А что я, нянька?! Ты сказала на час. Час — это шестьдесят минут, а не два с половиной часа твоего тура по аптекам и болтовне с подружками!
— Подгузник надо было поменять!
— А ты не могла это до ухода сделать?! Мне, взрослому мужику, что, в дерьме копаться?!
Вот и всё. Марина кивнула. Молча. Она знала этот взгляд в зеркале — когда глаза не злые, не испуганные, а просто… чужие. В них больше нет ни любви, ни ожидания.
…Марина сняла подгузник с ребёнка, вытерла его, аккуратно положила на кровать. Рядом на полу сидела Лиза — старшая, пятилетняя. Смотрела на мать с тревогой. Наверное, слышала, как отец кричал в аптеке. Девочка молчала, лишь прижимала к себе плюшевого медведя.
— Пойдём, Лизонька, собираемся. — Марина погладила её по голове. — Возьмём книжки, мишку, всё, что нужно.
Девочка кивнула, всё поняв по-своему — как дети чувствуют.
Потом Марина подошла к Артёму. Без предупреждения — ловко, точно, решительно — надела на его голову подгузник. Прямо поверх его дорогого геля и самоуверенности.
— Вот теперь точно видно, кто в этом доме взрослый.
А она уже собирала рюкзаки: смену одежды, детские карточки, игрушки, аптечку. Всё — в две сумки.
— Ты куда?! — орал он. — Ты же не можешь просто… унести детей!
— К маме твоей. Или к сестре. Или куда угодно, где меня не унижают на глазах у людей и не боятся грязных пелёнок сильнее, чем потерять семью.
— Я — мать. А ты пока — просто человек с памперсом на голове.
Она ушла, не оборачиваясь. А на лестничной клетке впервые за долгое время облегчённо выдохнула.
***
— Я не знала, куда идти, — говорила Марина, сидя на кухне у Тамары Петровны, свекрови. Дети мирно играли в соседней комнате, а чайник весело шумел на плите.
— И правильно сделала, что пришла, — кивнула свекровь, наливая чай. — Артём у нас всё думал, что корона у него на голове. Вот и получил урок. Давно пора было.
Марина не верила ушам. Всегда думала, что свекровь будет на стороне сына. Но вместо упрёков — тишина, поддержка, тёплые носки и пирожки с капустой.
— Он… он же меня на всю аптеку опозорил. С ребёнком в руках, как с доказательством. А сам подгузник не сменил…
— Я знаю, соседка моя там была. Уже рассказала. И видео мне показала, — усмехнулась Тамара Петровна. — Не волнуйся, в нашем районе теперь у него слава та ещё — «папаша года». А ты… ты умница. Ты не сорвалась. Не опустилась до его уровня.
— Подгузник на голове — это было сильно, — усмехнулась Тамара Петровна.
— Простите…
— За что? За то, что наконец себя защитила? — свекровь посмотрела серьёзно. — Ты не игрушка, не бесплатная нянька. Ты человек. И если Артём этого не понял — это его потеря.
***
Спустя пару дней в квартире стало слишком тихо. Не визжала Лиза, не хныкал Ванечка, не звучал голос Марины, поющий песни на кухне. Никто не спотыкался об игрушки. Не пахло супом. Пахло… пустотой.
Артём сначала наслаждался свободой — спал допоздна, включал телевизор громко, заказывал доставку. Но теперь начал ловить себя на том, что просто сидит в тишине. Смотрит в потолок. Или листает телефон, надеясь, что Марина что-нибудь напишет.
Вечером он заехал в магазин, на автомате взял любимую пиццу Марины и букет. Приехал к матери. Открыл дверь своим ключом. На кухне — свет. Стук чашек. Смех Лизы.
Марина обернулась, увидела его, и будто не удивилась.
— Привет, — сказал он, поднимая коробку и цветы. — Я… ну, решил поговорить. Может, начнём сначала?
Марина молча взяла у него пиццу. Поставила на стол.
— Тебе тарелку дать? Или ты пришёл не есть, а думать?
— Марин, ты чего? Это всё уже в прошлом. Ну поругались. Бывает.
— Ты устроил мне скандал в аптеке, — спокойно сказала она, стоя у двери. — Ты унизил меня как мать, как женщину, как человека. А теперь хочешь всё вернуть коробкой с пиццей?
— Я… ну… просто психанул. Прости.
— Прости — это ребёнку скажи, когда будешь объяснять, почему он тебя больше не видит каждый день. А мне не надо. Я уже освободилась. И — нет, обратно не вернусь.
Артём сжал кулаки.
— Ну и хорошо! Без тебя даже лучше! Найду нормальную бабу, а ты останешься одна! Никому не нужная разведенка с двумя детьми!
— Попробуй, — раздался голос из глубины квартиры. Тамара Петровна. — Только я всем твоим бабам покажу ролик, где ты орёшь в аптеке с красным лицом и рассказываешь, как боишься подгузника. Посмотрим, кто подпишется под «папу года». А квартиру… не забудь: она теперь детям принадлежит. Я уже начала оформление.
Артём ушёл хлопнув дверью, забыв пиццу. Даже лилии на ковре остались. Завяли через день. Марина — нет.
***
После того как Марина ушла, Артём поначалу изображал безразличие. Гулял. Завёл аккаунт на сайте знакомств. Стал выкладывать фото у барбекю с друзьями, делал вид, что живёт «новой жизнью».
Марина не вмешивалась. Она подала на алименты спокойно, без истерик. Указала нужные суммы, собрала все документы. Суд всё утвердил за одно заседание. Больше она с Артёмом не спорила — только официально. Счёт. Переводы. Подписи. Всё чётко.
Жить с Тамарой Петровной оказалось даже уютно. Странно, но по-настоящему уютно. Вечерами они смотрели старые фильмы, делили обязанности, иногда пили чай с вареньем и говорили о детях — просто, по-женски. Свекровь передала квартиру в дар внукам: «Чтобы никто не посмел вышвырнуть вас, если со мной что». А Марина и дети были в ней прописаны официально.
— Дом — это там, где никто не орёт, — как-то сказала Тамара. — Вот и пусть у вас будет настоящий дом.
Артём продолжал «искать себя». Приводил женщин в старую квартиру. Но они не задерживались. Тамара Петровна не забывала о сыне. Навещала время от времени: с банками солений, пакетами с продуктами — и жёсткой правдой.
Если в квартире была очередная «подруга», она здоровалась вежливо, шла на кухню и начинала говорить. Про то, как сын внучка любит мультики, как младший внучок по ночам просыпается с кашлем, как Марина сама всё тянет — и ни на что не жалуется.
— А ещё, — добавляла Тамара, глядя прямо, — он кричал на мать своих детей в аптеке, при чужих. — Видите, милочка, мой сын — это не только улыбка и квартира. Это ещё скандалы, страх перед подгузниками и ноль ответственности. А квартира… мы её скоро продадим. Всё оформляется на внуков. Так что если вы ради жилплощади — зря стараетесь.
Обычно после таких разговоров женщины уходили. Не со скандалом. Просто больше не появлялись.
Артём злился. Потом обижался. Потом — тихо привык к одиночеству.
А Марина… Марина жила. Работала удалённо, водила детей в кружки, начала ходить на фитнес. Иногда с ней заговаривал сосед по площадке — Сергей, инженер, спокойный и не разговорчивый. Он однажды починил ей карниз, Тамара Петровна позвала, а потом и на чай предложила остаться. И через он неделю пригласил Марину в театр.
И Марина пошла. Не для кого-то. А для себя.
***
💬 Конечно, кто-то скажет — да это всё утрировано, памперс на голову, да ну! Но сколько таких историй на самом деле? Где женщина тащит всё на себе, а потом оказывается виноватой — и за грязный подгузник, и за аптеку, и за то, что посмела жить своей жизнью.
Иногда в рассказе есть доля шутки. А иногда — только правда, завернутая в образ. Но суть одна: уважение, поддержка и человеческое отношение — это не прихоть. Это — норма.
Подписывайтесь на канал, если вам близки такие истории — реальные, острые, жизненные. Здесь вас точно поймут ❤️