— Мам, теперь твоя пенсия пойдёт на кредит за машину, — сказал зять за воскресным ужином после того как я ушла с работы.
**
Никаких пышных проводов не было. Нина Петровна пошла на пенсию в прошлый вторник. Начальник архива пожал руку. Вручил грамоту в простой рамке и конверт с премией. Девочки-коллеги подарили красивый чайный сервиз.
Он одиноко стоял в коробке посреди комнаты. Такой нарядный. Такой ненужный.
Её жизнь теперь текла по-другому. Будильник молчал. Утренний кофе можно было пить не спеша. Разглядывая просыпающийся двор из окна кухни. Она жила одна в своей небольшой, но уютной квартире. Мужа давно не было рядом. Дочь Ольга выросла. Вышла замуж. Родила Петечку, обожаемого внука.
Жить для других стала её привычкой. Сначала для мужа. Потом для Оли. Теперь для Олиной семьи. Нина Петровна не жаловалась. В этом был её смысл.
Каждую субботу она ехала в другой район города с сумками. В них были домашние котлеты. Баночка наваристого супа. Пирожки с морковкой, которые так любил зять Виктор.
Ольга встречала её на пороге с неизменной фразой: «Мамочка, ты наше спасение!»
Виктор выходил из комнаты. Кивал. И сразу садился к телевизору.
Пенсия получилась неплохая. Она перебирала пыльные папки с судьбами чужих людей. Теперь появилось время подумать о своей. И немного свободных денег. Первую пенсию она почти всю отдала Ольге. «Вам нужнее, — сказала она. — Петечке на развивающие занятия».
Дочь деньги взяла. Даже не стала для вида отказываться.
В глубине души она хранила мечту. Солёную, как воздух в Кисловодске. Они были там с мужем сразу после свадьбы. Молодые. Счастливые. Обещали друг другу вернуться на серебряную свадьбу. Не получилось. А мечта осталась.
Она иногда доставала старый фотоальбом. Смотрела на выцветшие карточки. Вот она, молоденькая, в ситцевом платье. Щурится от солнца у Нарзанной галереи.
«Накоплю и поеду», — шептала она фотографиям. И прятала альбом обратно в шкаф.
Прошло два месяца. Жизнь вошла в новую колею. Теперь она сидела с Петей не только по выходным. Ольга могла позвонить вечером в среду.
«Мам, выручай! У нас с Витей билеты в кино. Посидишь с малышом пару часиков?»
Нина Петровна вздыхала. Отменяла свои планы. А какие у неё могли быть планы? Сериал по телевизору. Книжка. Она ехала в другой район. Возвращалась затемно. Уставшая. Но с чувством выполненного долга.
Деньги тоже стали общим делом. Виктор как-то за ужином рассуждал:
«Цены растут. Машина постоянно ломается. Одной зарплаты не хватает».
Он говорил это, глядя куда-то в стену. Но она всё поняла. В следующий раз привезла не только пирожки. Привезла тридцать тысяч. Почти всю пенсию.
«Вот, возьмите. На ремонт машины».
Виктор оживился. Даже улыбнулся. «Спасибо, мама! Вы у нас золото». Ольга обняла. «Мамочка, как неудобно… Но ты же знаешь, как нам тяжело».
Ей было не тяжело. Ей было странно. Будто её собственная жизнь стала филиалом их жизни. Неважным. Вспомогательным.
Тот самый вечер случился в воскресенье. Сидели на кухне. Пили чай с её пирогом. Петечка спал в своей комнате. Виктор был в хорошем настроении. Он только что вернулся с тест-драйва новой машины.
«Классная тачка, — вещал он, размахивая руками. — Просторная. Для семьи — то, что надо. Нам бы такую».
«Дорого, наверное».
«Кредит возьмём, — отмахнулся зять. — Часть погасим, когда твою квартиру продадим… Ой». Он осёкся. Ольга бросила на него суровый взгляд.
Она замерла с чашкой в руке. «Какую квартиру, Витя?»
«Да это я так… — заюлил он. — Просто размышляю. Вот вы, мама, одна в такой хорошей квартире. А мы в ипотечной тесноте. Было бы разумно…»
Ольга вмешалась. «Витя, перестань! Мама, не слушай его. Он просто мечтает».
Но слово уже прозвучало. Оно повисло в воздухе. Липкое. Неприятное. Продать её квартиру. Её крепость.
А потом Виктор добил её. Он отхлебнул чай и произнёс ту самую фразу. Легко. Буднично. Как о погоде.
«Мама, отлично, что вы теперь пенсионерка. Ваша пенсия — это наш общий котёл. Нам как раз на ежемесячный платёж по кредиту хватит».
Она ничего не ответила. Молча смотрела в свою чашку. На дне плавали чаинки. Они складывались в какой-то узор. Похожий на трещину. Трещину, которая в этот момент прошла по её сердцу.
Она не чувствовала обиды. Она вдруг увидела всё со стороны. Себя. Свою жизнь. Свои пирожки. Свой покладистый характер.
Она допила чай. Помогла Ольге убрать со стола. Поцеловала сонного Петечку. И поехала домой. Всю дорогу в автобусе она смотрела в тёмное окно. Но видела не огни города. Видела своё отражение. И в нём — незнакомую женщину с решительным взглядом.
Следующие дни она жила как в тумане. Делала всё на автомате. Ходила в магазин. Готовила себе ужин. Смотрела телевизор. Но внутри неё шла огромная работа. Мысли крутились, как жернова.
Окончательно всё решилось в четверг. Она приехала к дочери днём. Помочь погладить бельё. Дверь была приоткрыта. Ольга разговаривала с мужем по телефону на кухне. Громко. Не слышала, как вошла мать.
«Да успокойся ты! — говорила она в трубку. — Ну, сказал ты про квартиру. Ничего страшного. Мама всё поймёт. Пообижается и простит. Она же нас любит. Постепенно подготовим её к переезду.
Скажем, что нам так будет спокойнее. Что за ней нужен присмотр. Давление, возраст… Она у нас понимающая. Главное, действовать мягко. А её квартира — это же отличный стартовый капитал для нас!»
Нина Петровна замерла в коридоре. Прислонилась к холодной стене. Каждое слово дочери впивалось в неё, как осколок стекла. Понимающая. Нужен присмотр. Подготовим. Её не просто использовали. Её считали вещью. Старым креслом, которое можно передвинуть. Или вообще продать за ненадобностью.
Она тихонько, на цыпочках, вышла из квартиры. Закрыла за собой дверь. И пошла, сама не зная куда. Ноги принесли её к Сбербанку. К тому отделению, где у неё был вклад. На нем лежали деньги. Те, что остались от продажи дачи. Её заначка на нужный момент.
Кажется, этот момент настал.
На следующий день, в пятницу, она проснулась другим человеком. Надела платье. То, - для театра. Сделала укладку. И пошла не в банк. Пошла в турагентство.
Внутри пахло кофе и приключениями. Молоденькая девушка с улыбкой до ушей спросила: «Вам куда? Турция? Египет?»
«Мне в Кисловодск».
Девушка немного удивилась. «Кисловодск? Хороший выбор! У нас как раз есть отличные предложения по санаториям. На сколько дней смотрите?»
«На три недели», — не моргнув глазом, ответила она.
Выбрала лучший санаторий. С бассейном. С лечебными процедурами. С хорошим питанием. Путевка стоила почти всех её накоплений.
«Оплата картой или наличными?» — спросила девушка.
«Наличными», — сказала она и достала из сумки пачки денег.
Девушка-агент смотрела на неё с нескрываемым любопытством. Наверное, не каждый день пенсионерки покупают себе такие туры. Расплачиваясь наличными.
Когда она вышла на улицу с путевкой в руках, почувствовала головокружение. От переживаний. И от восторга. Билет был в один конец. Обратного не брала. Решила, что разберётся на месте. Этот маленький жест казался ей верхом смелости.
Вечером разбирала шкаф. Её обычная одежда. Серые юбки. Коричневые кофты. Удобные, но безликие вещи. Она сложила их в большой пакет. А потом пошла в магазин. И купила себе новое платье. Ярко-синее, как небо над Кисловодском с той старой фотографии. Купила удобные, но изящные туфли. И лёгкий шёлковый шарф.
В воскресенье она, как обычно, поехала к детям. Привезла пирог. Но не с капустой. А яблочную шарлотку. Свою любимую.
Они сидели за столом. Виктор опять завёл разговор про машину. Ольга его поддержала. Она молчала. Дала им выговориться. А потом, когда в разговоре возникла пауза, спокойно сказала:
«Я завтра уезжаю».
Ольга оторвалась от чашки. «Куда, мама? На дачу к тёте Вале?»
«Нет. Я уезжаю в Кисловодск. На три недели».
На кухне повисла тишина. Такая густая, что её можно было резать ножом.
Первым опомнился Виктор. «В какой Кисловодск? Вы что, шутите? А деньги откуда?» В его голосе звучал не интерес. А подозрение. Будто она украла что-то. Что-то, что принадлежало ему.
«Деньги мои. У меня были накопления».
«Накопления? — вскинулась Ольга. — Ты никогда не говорила! Ты же нам отдавала пенсию! Говорила, что тебе не нужно!» Её голос дрожал от обиды.
«Я отдавала, потому что хотела помочь. А теперь я хочу помочь себе».
Она встала. «Пирог вкусный. Ешьте. Мне пора. Нужно чемодан собрать».
Уходила под растерянные взгляды дочери и откровенно враждебный взгляд зятя. В его глазах она ясно прочитала: «Общий котёл дал течь».
***
Поезд тронулся плавно. Она стояла у окна. Проплывали дома, деревья, люди. Всё это уменьшалось. Отдалялось. Она не чувствовала ни сожаления, ни тоски. Только лёгкость.
Кисловодск встретил её солнцем. И воздухом, который хотелось пить. Чистым, прохладным, с запахом сосен. Санаторий был даже лучше, чем на картинках. Белоснежное здание. Ухоженная территория. Вежливый персонал.
Первые дни были непростыми. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Вокруг были люди. Они гуляли парами. Сидели компаниями в холле. Смеялись. А она была одна. Завтрак в огромной столовой в одиночестве. Процедуры по расписанию. Прогулки по парку в тишине.
Она начала думать: а не зря ли всё это? Может, надо было остаться? Терпеть. Молчать. Как привыкла. Зачем этот бунт, если прежняя жизнь — это всё, что у неё есть?
Перелом случился на пятый день. Она сидела на лавочке в парке. Рядом присела женщина. Примерно её возраста. Энергичная, с живыми, смеющимися глазами.
«Хорошая погода, правда?»
Она кивнула.
«А я вот гуляю и думаю, — продолжила незнакомка. — Какое же это счастье — просто сидеть. И чтобы никто не дёргал. Ни дети, ни внуки. Вы со мной согласны?»
Она так просто сказала то, о чём Нина Петровна боялась даже подумать. И она вдруг разговорилась. Рассказала всё. Про зятя. Про «общий котёл». Про подслушанный разговор.
Её новую знакомую звали Анна Борисовна. Она была бывшей учительницей русского языка и литературы.
«Милочка, — сказала она, выслушав всю историю. — Да вы не одна такая. У меня похожая ситуация. Сын решил, что моя дача — это его законное наследство. Уже при жизни. План построек составил. Бассейн, баня. А меня — в домик для гостей. Я тоже сначала расстраивалась. А потом взяла и переписала дачу на внучку. Напрямую. Сыну сказала: вот вырастет, сама решит, что с ней делать. Ох, что было! Но знаете что? Зато теперь сплю спокойно».
Они проговорили до самого вечера. И ей стало легче. Будто тяжёлый камень с души сняли.
С этого дня всё изменилось. Они с Анной Борисовной гуляли вместе. Ходили в Нарзанную галерею. Ездили на экскурсии. В Медовые водопады. На гору Кольцо. Она много смеялась. Вдруг обнаружила, что у неё отличное чувство юмора.
Она начала замечать, как на неё смотрят мужчины. Немолодые, конечно. Такие же отдыхающие. Но смотрели с интересом. Один, бывший военный, каждый день угощал её кислородным коктейлем. И читал стихи. Неумело, но от души. Это было так ново. И так приятно.
Она сменила причёску в местной парикмахерской. Купила на рынке несколько ярких кофточек. И то самое синее платье носила почти каждый вечер. Смотрела на себя в зеркало и не узнавала. На неё смотрела отдохнувшая, посвежевшая женщина. Со спокойной улыбкой. И искорками в глазах.
В санатории она познакомилась с Евгенией Сергеевной, бывшим врачом из Ростова. Женщина рассказала, как в шестьдесят лет впервые в жизни поехала в круиз. Одна. Муж был против, дети возмущались. «А я купила билет и поехала. Лучший месяц в моей жизни», — смеялась она.
Ещё была Людмила Ивановна, бывшая швея. Она в шестьдесят пять лет записалась на курсы рисования. «Всю жизнь хотела. Всё руки не доходили. А теперь — дошли. Рисую натюрморты. Соседи удивляются: что это бабушка вдруг художницей стала?»
Эти истории вдохновляли. Оказывается, жизнь не заканчивается в шестьдесят. Она только начинается по-настоящему. Когда ты наконец можешь жить для себя.
Иногда она думала: а может, это всё нереально? Просто выдумка, красивый сон. Разве может обычная женщина, прожившая всю жизнь для других, вот так всё изменить? Или это реальная история, которая может случиться с каждой из нас?
За три недели дочь позвонила дважды. Первый раз её голос был полон слёз и упрёков. «Мама, как ты могла! Мы за тебя волнуемся! Ты эгоистка!» В трубке был слышен голос Виктора. Он что-то злобно шипел на фоне.
Она впервые в жизни не стала оправдываться. Спокойно сказала: «Оля, у меня всё хорошо. Я отдыхаю. Поговорим, когда я вернусь». И положила трубку.
Второй раз Ольга позвонила через неделю. Голос был уже другой. Тихий. Растерянный. «Мам, как ты? У Петечки температура была… Мы не справлялись».
«Надо было на дом вызвать».
«Вызвали… Мам, ты когда вернёшься? Нам тебя не хватает».
В этой фразе она услышала не любовь. А тоску по удобству. По бесплатной няне. По горячим пирожкам. И ей не стало больно. Ей стало ясно.
В последний день она проснулась рано. Встала на балконе с чашкой кофе. Смотрела на горы. Они были такими же, как сорок лет назад. Неизменными. Мудрыми. Она поняла, что тоже стала другой. Неизменной в своём решении. Мудрой в своём выборе.
Она купила себе на память небольшую картину местного художника. Горы в утреннем тумане. Красивую. Дорогую. Впервые в жизни она потратила деньги на что-то, что просто нравилось. Без практической пользы. Только для радости.
Домой она вернулась в субботу. Поезд прибыл утром. Не стала никому звонить. Взяла такси и поехала к себе.
Как же хорошо было дома! Тишина. Покой. Её любимое кресло. Её книги. Она разобрала чемодан. Разложила сувениры. Повесила картину на стену. И позвонила дочери.
«Оля, привет. Я вернулась. Приезжайте с Виктором завтра ко мне. Часам к трём. Нужно поговорить».
Они приехали ровно в три. Ольга — с виноватым видом. Виктор — насупленный, как грозовая туча. Она усадила их на диван. Сама села в кресло напротив. Кофе и пирогов на столе не было.
«Я рада вас видеть. Я хорошо отдохнула. И много думала. Я хочу, чтобы вы меня выслушали. И поняли».
Она говорила минут десять. Спокойно. Чётко. Без слёз и обвинений. Сказала, что любит их. И внука. Но себя она теперь тоже любит.
«Моя пенсия — это мои деньги. Я буду тратить их так, как считаю нужным. Моя квартира — это мой дом. Никаких продаж и переездов не будет. Я с радостью буду помогать вам с Петей. Но тогда, когда я смогу. И когда захочу. А не по первому звонку. Я больше не ваша палочка-выручалочка. Я — ваша мама. И я хочу, чтобы вы это уважали».
Виктор слушал, стиснув зубы. Когда она закончила, он вскочил.
«Я так и знал! Набралась там всякого! Значит, общего котла больше не будет? Ну и ладно! Справлялись без вас и дальше справимся!»
Он бросился в коридор. Хлопнул дверью так, что стены содрогнулись.
Ольга сидела, не двигаясь. По её щекам текли слёзы. «Мама… прости…»
«Я тебя прощаю, дочка. Но теперь мы будем жить по-другому. Или не будем жить никак».
Ольга посидела ещё немного. И тоже ушла.
Она осталась одна в своей тихой квартире. Подошла к окну. На улице начинался вечер. Зажигались фонари. Ей не было одиноко. Было немного грустно. И очень спокойно.
Она знала, что отношения с дочерью изменились. И неизвестно, наладятся ли они снова. Но она также знала, что сегодня впервые за много лет будет засыпать не удобная для всех Нина Петровна. А просто Нина. Женщина, которая купила себе билет в новую жизнь.
Через месяц Ольга позвонила сама. Голос был другой. Тёплый. Почти детский.
«Мам, я тут подумала… Может, приеду к тебе в гости? Просто так. Поговорить. Чаю попить. Давно мы с тобой не общались. По-настоящему».
«Приезжай, дочка. Я буду рада».
Она положила трубку и улыбнулась. Смотрела на картину с горами. Они напоминали ей о том, что есть вещи, которые не изменить. Но есть и те, которые можно изменить. Главное — найти в себе смелость начать.
И она начала. В шестьдесят два года. Лучше позднее, чем никогда.
***
Друзья, а у вас есть такая Нина Петровна среди знакомых?
Подписывайтесь на канал. Если хотите больше правдивых историй о том, как мы учимся жить для себя в любом возрасте.
***