Король конвейера и каучуковая лихорадка
Генри Форд был человеком, который верил в машины больше, чем в людей. Его конвейер, эта гениальная система по превращению живых рабочих в придаток к механизму, изменил мир. Он дал Америке дешёвый автомобиль, а своим рабочим — невиданную по тем временам зарплату в пять долларов в день. Но за этой щедростью скрывался холодный расчёт и тотальное желание всё контролировать. Форд платил пять долларов не из доброты душевной. Он платил за право лезть в личную жизнь своих рабочих. Его «социологический отдел» был, по сути, корпоративной инквизицией, которая проверяла, достаточно ли рабочие трезвы, опрятны и морально устойчивы, чтобы быть достойными винтиками в его великой машине. Форд не просто строил автомобили. Он строил идеальное общество по своим чертежам. И он искренне верил, что его модель можно экспортировать куда угодно.
К концу 1920-х годов у этого промышленного мессии появилась новая головная боль. Его гигантская автомобильная империя, производившая миллионы шин, прокладок и ремней, полностью зависела от одного ресурса — каучука. А весь каучук контролировали британцы и голландцы, владевшие плантациями в Малайзии. Они создали картель и взвинтили цены до небес. Для Генри Форда, который исповедовал принцип «вертикальной интеграции» — то есть полного контроля над производством от руды до готового автомобиля, — эта зависимость от капризов британских колонизаторов была как личное оскорбление. Он не привык, чтобы ему диктовали условия. Он решил, что если ему нужен каучук, он будет его выращивать сам.
Идея была простой и логичной для человека, привыкшего мыслить в масштабах континентов. Нужно было найти землю, где растёт каучуковое дерево гевея, купить её и построить там свои плантации и заводы. Идеальным местом казалась родина гевеи — бассейн реки Амазонки в Бразилии. Форд, недолго думая, заключил сделку с бразильским правительством, которое было только радо отдать американскому магнату огромный кусок никому не нужных джунглей в обмен на обещания процветания. Он получил в концессию территорию размером с небольшой европейский штат — около 10 000 квадратных километров — на берегу реки Тапажос. Здесь, в самом сердце зелёного ада, он и решил построить свой новый мир. Проект получил гордое имя — Фордландия.
Дирборн в джунглях: утопия на экспорт
Логистика этого проекта была кошмаром. В место, где не было ни дорог, ни инфраструктуры, нужно было доставить всё: бульдозеры, генераторы, лесопилки, сборные дома, больничное оборудование, школьные парты. Из Америки по реке приплыли два грузовых судна, набитые всем необходимым для строительства идеального города. Это была высадка промышленного десанта в дикие джунгли. Первым делом машины Форда начали делать то, что они умели лучше всего, — уничтожать природу. Тысячи гектаров девственного тропического леса были вырублены и сожжены, чтобы освободить место для плантаций и города.
Сам город строился по образу и подобию Дирборна, штат Мичиган, — родного города компании Форда. Это была попытка пересадить американскую субурбию в амазонскую сельву. Здесь были аккуратные домики с белыми заборчиками для американских менеджеров и типовые бараки для бразильских рабочих. Была построена современная больница, электростанция, водонапорная башня, поля для гольфа, бассейны и, конечно, танцевальный зал, где местных жителей должны были учить американским танцам вроде фокстрота и кадрили.
Но Форд хотел экспортировать не только архитектуру, но и образ жизни. Он верил, что сможет превратить «примитивных» бразильских туземцев в образцовых американских рабочих. Для них была введена строгая система правил. Полный запрет на алкоголь — в городе не было ни одного бара. Обятельное медицинское обслуживание. Обязательное школьное образование для детей. Каждой семье выдавался участок земли для ведения сада — Форд верил, что работа на земле облагораживает. А в столовых рабочих кормили американской едой: гамбургерами, консервированными персиками, овсянкой.
Это была утопия, рождённая в голове промышленного диктатора. Форд искренне верил, что несёт дикарям свет цивилизации. Он не понимал и не хотел понимать, что у этих людей была своя культура, свои привычки, свой уклад жизни, который складывался веками. Он пытался загнать живую, хаотичную жизнь амазонских джунглей в прокрустово ложе своих представлений об эффективности и порядке. Он строил свой Дирборн посреди Амазонки, не замечая, что джунгли молча наблюдают за этим безумием и готовятся нанести ответный удар.
Польки, гамбургеры и бунт на консервных банках
Первыми взбунтовались не джунгли, а люди. Бразильские рабочие, нанятые на плантации, смотрели на порядки, заведённые американскими менеджерами, с тихим ужасом. Их заставляли жить в тесных бараках, носить американскую спецодежду и бэйджики с именами. Их заставляли работать с девяти до пяти, в самое пекло, хотя любой местный житель знал, что работать нужно либо ранним утром, либо вечером, а в полдень — прятаться в тени. Но самое страшное начиналось в столовой.
Их кормили едой, которую они никогда не видели и не хотели видеть. Вместо привычных бобов, риса и маниоки им давали консервированные овощи, овсянку и гамбургеры. Эта диета казалась им несъедобной и оскорбительной. Терпение лопнуло в 1930 году. Конфликт начался из-за того, что администрация решила ввести систему самообслуживания. Для американцев это было нормой, для бразильцев — унижением. Вспыхнул бунт. Рабочие, вооружённые мачете, разгромили столовую, перевернули автомобили и начали громить всё, что попадалось под руку. Американские менеджеры в панике бежали на корабли и прятались в джунглях. Бунт удалось подавить только с помощью бразильской армии.
Но проблемы на этом не закончились. Сухой закон, введённый Фордом, привёл лишь к тому, что вокруг Фордландии, как грибы, выросли подпольные бары и бордели. На реке постоянно курсировали лодки, доставлявшие рабочим кашасу и женщин. Этот плавучий город греха получил ироничное название «Остров Невинности». Попытки привить американскую культуру тоже провалились. Бразильцы не хотели танцевать польку и слушать лекции о гигиене. Они хотели жить так, как жили их предки.
Город постоянно страдал от болезней. Малярия и жёлтая лихорадка косили и рабочих, и менеджеров. Несмотря на современную больницу, справиться с тропическими болезнями не удавалось. Рабочие, получив зарплату, часто просто уходили, и приходилось нанимать новых. Текучка кадров была чудовищной. Фордландия, которая задумывалась как образец порядка и эффективности, на деле превратилась в рассадник болезней, пьянства и социального недовольства. Мечта о создании идеального рабочего из «примитивного» туземца разбивалась о простую человеческую природу, которая не хотела жить по расписанию и питаться консервированными персиками.
Когда джунгли смеются последними
Но даже если бы Форду удалось превратить бразильцев в американцев, его проект всё равно был обречён. Потому что главный удар нанесли не люди, а природа. Американские агрономы, приехавшие в Амазонку, были специалистами по выращиванию кукурузы и пшеницы. О каучуковых деревьях они не знали ничего. И они совершили фатальную ошибку, порождённую их промышленным мышлением. Они решили, что если в Мичигане можно сажать кукурузу ровными рядами, то и в Амазонке можно так же сажать гевею.
Они вырубили джунгли и засадили огромные плантации каучуковыми деревьями, посадив их близко друг к другу. Это было воплощение фордовского конвейера, перенесённое в сельское хозяйство. Но они не учли одного. В дикой природе гевея растёт разрозненно, поодаль друг от друга. Это естественный механизм защиты. Такая разреженная посадка не даёт распространяться болезням и вредителям. Американцы же, создав монокультурную плантацию, по сути, накрыли шведский стол для всех местных паразитов.
И они не заставили себя ждать. На плантации обрушилась южноамериканская листовая болезнь — грибок, который был главным врагом гевеи. В условиях плотной посадки он распространялся с молниеносной скоростью. К нему присоединились полчища гусениц, муравьёв-листорезов и других насекомых, для которых плантация стала настоящим раем. Деревья гибли тысячами. Агрономы пытались бороться с напастью, опрыскивая деревья ядохимикатами, но это не помогало. Джунгли смеялись над их попытками навести здесь свой порядок.
Более того, оказалось, что почва на холмистой местности, выбранной для Фордландии, была каменистой и малопригодной для выращивания гевеи. Урожаи каучука были мизерными. Проект, который должен был обеспечить империю Форда дешёвым сырьём, превратился в чёрную дыру, которая пожирала миллионы долларов, не давая ничего взамен. Это был полный и безоговорочный провал. Природа оказалась куда более сложным и упрямым противником, чем британский каучуковый картель. Она не хотела жить по законам конвейера.
Ржавчина в раю: эпилог для города-призрака
Несмотря на очевидный провал, Форд не сдавался. Он был слишком упрям, чтобы признать поражение. Он решил, что проблема в неправильном месте, и перенёс проект ниже по реке, основав новый город — Бельтерру. Там земля была более плодородной, и дела пошли немного лучше. Но время было упущено. В мире произошли изменения, которые сделали весь проект бессмысленным.
Во-первых, британский каучуковый картель рухнул, и цены на азиатский каучук упали. Во-вторых, во время Второй мировой войны, когда Япония захватила плантации в Юго-Восточной Азии, американские химики в срочном порядке разработали синтетический каучук. Автомобильная промышленность больше не зависела от натурального сырья. Великая каучуковая лихорадка закончилась.
В 1945 году, после смерти Генри Форда, его внук, Генри Форд II, провёл ревизию активов компании. Увидев цифры убытков от бразильского проекта, он пришёл в ужас. За всё время существования Фордландия и Бельтерра поглотили более 20 миллионов долларов (астрономическая сумма по тем временам), не произведя ни капли каучука для заводов Форда. Проект был немедленно закрыт. Всю территорию, со всеми постройками, больницами и электростанциями, продали бразильскому правительству за бесценок — меньше чем за 250 тысяч долларов.
Фордландия опустела. Американские менеджеры уехали домой. Бразильские рабочие разбрелись по джунглям. Город-утопия, мечта промышленного гения, превратился в город-призрак. Время и джунгли начали свою медленную, но верную работу. Краска на белых заборчиках облупилась. Сборные домики, не рассчитанные на тропическую влажность, начали гнить. Металлические конструкции покрылись ржавчиной. Лианы оплели стены, а в заброшенных зданиях поселились летучие мыши и змеи.
Сегодня Фордландия — это сюрреалистическое зрелище. Ржавеющий остов электростанции, заросшее поле для гольфа, пустые глазницы окон в американских коттеджах — всё это посреди бескрайних джунглей. Это памятник человеческой гордыне. Памятник идее о том, что можно силой переделать мир, не пытаясь его понять. Генри Форд, который смог поставить на конвейер производство автомобилей, потерпел сокрушительное поражение, пытаясь поставить на конвейер производство людей и природы. И теперь его ржавеющая мечта медленно растворяется в зелёном мареве Амазонки, служа вечным напоминанием о том, что даже самые великие промышленные короли бессильны перед тихой, упрямой силой тропического леса.