Четыре года. Тысяча четыреста шестьдесят дней. Кажется, целая вечность, а пролетели как один миг. Я помню каждый из этих дней. Помню, как мы с Лешей впервые столкнулись в кофейне, и он, извиняясь за пролитый на мое пальто латте, так очаровательно улыбнулся, что я забыла, как дышать. Помню наши ночные прогулки, когда мы говорили обо всем на свете, и казалось, что мы знаем друг друга не пару недель, а всю жизнь. Помню, как он приехал ко мне с дурацким букетом ромашек посреди ночи, потому что я написала ему, что мне грустно. Он всегда чувствовал меня. Он был моим человеком.
За эти четыре года мы прошли через многое. Съемные квартиры, поиски работы, болезни, мелкие ссоры и большие примирения. Мы стали одним целым, вросли друг в друга, как два дерева, чьи корни переплелись так тесно, что уже не разобрать, где чьи. Его мама, Светлана Петровна, всегда была где-то на фоне. Энергичная, властная женщина с мнением по любому вопросу. Я старалась ей нравиться. Смеялась над ее шутками, хвалила ее борщи, которые, честно говоря, были пересолены, и терпеливо выслушивала советы о том, как «правильно» строить отношения с ее сыном. Леша всегда говорил: «Ну, ты же знаешь маму. Она просто очень меня любит. Потерпи». И я терпела. Ради него. Ради нас.
Предложение он сделал на четвертую годовщину. Это было так, как я и мечтала. Не на публике, не с фанфарами. Мы были на нашей любимой скамейке в парке, где состоялось наше первое настоящее свидание. Он достал коробочку с тонким колечком, встал на одно колено и сказал те самые слова, от которых сердце замерло и рухнуло куда-то в пятки. Конечно, я сказала «да». Я плакала от счастья, целуя его, и в тот момент мне казалось, что я самый счастливый человек на планете. Впереди нас ждала целая жизнь. И первым шагом в эту жизнь должна была стать наша свадьба.
О, как я ее представляла! Маленький, уютный ресторанчик за городом, с верандой, увитой плющом. Живая музыка, скрипка и гитара. Только самые близкие люди. Мои родители, пара тетушек, мои две лучшие подруги, которых я считаю сестрами, и несколько коллег, ставших настоящими друзьями. Всего человек пятнадцать. Я хотела видеть каждое лицо, иметь возможность подойти к каждому, обнять, разделить свою радость. Я хотела, чтобы это был наш день. Интимный, теплый, настоящий.
Леша сначала согласился. «Да, малыш, как скажешь. Главное, чтобы тебе нравилось». Мы начали просматривать каталоги, выбирать фотографов, спорить о цвете салфеток. Это было веселое и беззаботное время. Первые тучи на нашем ясном небе сгустились, когда в процесс планирования активно включилась Светлана Петровна.
«Свадьба — это не для вас, дети, это для родственников! — заявила она безапелляционным тоном во время очередного семейного ужина. — Нужно всех позвать, чтобы люди порадовались, чтобы все было как у людей!»
Я вежливо улыбнулась, пытаясь свести все к шутке: «Светлана Петровна, мы как раз и хотим, чтобы все было для людей, но для самых близких».
Она пропустила мои слова мимо ушей. «Лешенька, надо составить список. Я тебе помогу, а то ты забудешь кого-нибудь, люди обидятся на всю жизнь».
Через пару дней Леша пришел домой с виноватым видом и протянул мне несколько листов формата А4, исписанных убористым почерком его матери. Это был «Список». Я взяла его в руки, еще не осознавая масштабов катастрофы.
Первые десять имен я знала — это были ближайшие родственники Леши. Дальше начался парад незнакомцев. Тетя Валя из Сызрани с мужем и двумя взрослыми детьми. Двоюродный племянник деда Степана, дядя Коля, с которым Леша виделся последний раз в пятилетнем возрасте. Семья маминой коллеги по работе, «очень хорошие люди». Соседи по даче. Соседи по лестничной клетке. Какая-то троюродная сестра, которую сама Светлана Петровна не видела лет двадцать, но «позвать надо, неудобно».
Я листала страницы, и у меня холодели руки. Имя за именем, фамилия за фамилией. Я насчитала восемьдесят пять человек. Восемьдесят пять незнакомых мне людей.
«Леш, что это?» — мой голос был тихим, но в нем уже звенел металл.
«Марин, ну… это мамин список. Она сказала, это все самые нужные люди».
«Нужные кому? Ей? Леш, я не знаю девяносто процентов этих людей! Зачем они на нашей свадьбе?»
«Ну как зачем? — он начал нервничать, ходить по комнате. — Они придут нас поздравить. Мама говорит, это традиции. Свадьба должна быть большой, богатой».
«Чьей свадьбой? Нашей или твоей мамы? Я думала, мы договорились. Маленький ужин для самых близких».
«Мариш, ну не начинай. Ты же знаешь маму. Если мы их не позовем, она обидится. Это будет скандал на всю жизнь. Она же для нас старается».
«Старается устроить праздник для себя и своих знакомых за наш счет?» — я уже не сдерживалась.
«Почему сразу за наш? Родители помогут…»
Этот разговор стал первым серьезным расколом. Я смотрела на своего любимого мужчину, с которым мы четыре года были единым целым, и видела перед собой маменькиного сынка, который боится сказать «нет» своей властной родительнице. Он не хотел меня слышать. Он твердил одно: «мама обидится», «так принято», «не будь эгоисткой». В тот вечер мы впервые легли спать, отвернувшись друг от друга. Холодная пустота между нами на кровати казалась бездонной пропастью.
Я решила, что нужно поговорить с его матерью напрямую. Вежливо, но твердо. Я позвонила ей и предложила встретиться в кафе, обсудить детали.
Светлана Петровна пришла во всеоружии. С милой улыбкой и стальным взглядом. Я начала издалека. Рассказала ей о нашей с Лешей мечте, о маленьком и уютном празднике.
«Деточка, — перебила она меня, положив свою ладонь на мою. — Мечты — это прекрасно. Но есть жизнь. А в жизни нужно думать о людях, о семье. Свадьба — это показатель статуса семьи. Что люди скажут, если вы отметите втихую, как будто вам есть что скрывать? Подумают, что невеста с причудами. Или, не дай бог, по залету».
От последнего пассажа у меня задергался глаз.
«С моей стороны будет всего пятнадцать человек, — я решила перейти к конкретике. — У меня очень маленькая семья. И я бы хотела, чтобы на нашей свадьбе были только те, кто искренне нас любит, а не те, кого позвали из вежливости».
«Пятнадцать? — она картинно всплеснула руками. — Бедненькая моя. Ну ничего, теперь у тебя будет большая и дружная семья! Мои родственники тебя полюбят. Они все очень хотят с тобой познакомиться».
Я поняла, что это стена. Непробиваемая стена из совковых традиций, показухи и эгоизма. Я ушла с той встречи опустошенная. Леша встретил меня дома с надеждой в глазах: «Ну что, вы поговорили? Все хорошо?»
«Нет, Леш, не хорошо. Твоя мама хочет устроить бенефис для своих родственников и соседей. А где в этом празднике мы?»
«Марина, хватит! Это и наша свадьба тоже! Что плохого в том, что будет много гостей? Будет весело!»
«Весело будет оплачивать банкет на сто человек?» — вырвалось у меня.
И тут мы подошли к самому главному. К вопросу, который разрушил все. К деньгам.
Мы сели с калькулятором. Я, Леша и приехавшая «помочь с подсчетами» Светлана Петровна. Ресторан, который мог вместить сто человек, стоил в три раза дороже той уютной веранды, о которой я мечтала. Ведущий, фотограф, декор, транспорт для гостей из Сызрани… Сумма набегала такая, что у меня темнело в глазах. Мои родители, простые инженеры, всю жизнь копили мне на квартиру. Они были готовы помочь со свадьбой, но они рассчитывали на скромное торжество на 15-20 человек, а не на пир горой для целого аула.
Я сидела, смотрела на итоговую цифру с шестью нулями и молчала.
«Ну вот, — довольно произнесла Светлана Петровна, отодвигая калькулятор. — Вполне подъемная сумма. Мы с отцом свою половину дадим. Остальное — за вами».
Я медленно подняла на нее глаза. «Что значит "за нами"?»
«Ну, за твоей семьей, деточка. Свадьбу же пополам оплачивают. Пятьдесят на пятьдесят. Всегда так было».
В комнате повисла тишина. Я слышала, как стучит кровь у меня в висках. Я посмотрела на Лешу. Он сидел, вжав голову в плечи, и старательно разглядывал узор на скатерти. Он молчал.
«Подождите, — мой голос дрогнул, но я взяла себя в руки. — Давайте посчитаем по-другому. С моей стороны пятнадцать гостей. С вашей — восемьдесят пять. Это соотношение один к шести. Почему мы должны платить половину?»
Светлана Петровна поджала губы. «Мариночка, ты что, начинаешь считать копейки? Это же некрасиво. Мы же теперь одна семья. Какие могут быть счеты?»
«Это не копейки! — я почти кричала. — И это не счеты, это справедливость! Вы хотите, чтобы мои родители оплатили банкет для пятидесяти совершенно незнакомых им людей? Для ваших соседей и троюродных племянников? Вы считаете это нормальным?»
«А ты считаешь нормальным выставлять моего сына и всю нашу родню посмешищем? — ее голос тоже поднялся на октаву. — Привести на свадьбу полтора человека? У тебя что, и подруг нормальных нет? Что ты за человек такой нелюдимый?»
Это был удар под дых. Я посмотрела на Лешу, умоляя его взглядом вмешаться, сказать хоть слово, защитить меня. Он наконец поднял голову.
«Марин, мама права, — сказал он тихо, но отчетливо. — Не надо устраивать сцен. Это же просто деньги. Один раз в жизни можно и потратиться. Мои родители дают половину, твои — половину. Все честно. Давай не будем ссориться из-за ерунды».
Ерунда. Он назвал это ерундой. Четыре года наших отношений. Мои мечты. Уважение к моим родителям. Все это было для него ерундой по сравнению со страхом обидеть маму и желанием «чтобы все было как у людей».
В этот момент что-то внутри меня оборвалось. Стеклянная стена, которую я выстраивала вокруг своего терпения, разлетелась на миллион осколков. Я смотрела на него, на своего любимого, родного Лешу, и видела перед собой чужого, слабого, безвольного человека. Предателя.
«Засранец», — прошептала я.
Я не знаю, услышали ли они. Наверное, нет. Я встала, молча взяла свою сумку и пошла к выходу.
«Ты куда? — крикнул Леша мне в спину. — Марина, вернись! Мы не договорили!»
«Мы все договорили, Леша», — сказала я, не оборачиваясь, и захлопнула за собой дверь.
Я шла по улице, не разбирая дороги. Слезы текли по щекам, смешиваясь с тушью. Дело было не в деньгах. Я бы нашла эти деньги. Взяла бы кредит, продала бы что-нибудь. Дело было в чудовищной, вселенской несправедливости. В том, что меня, мои чувства, мою семью просто растоптали. Меня не видели как личность, как будущую жену и партнера. Меня видели как функцию. Как приложение к их сыну, которое должно молча выполнять предписанные ритуалы и оплачивать счета.
А он… он даже не попытался меня понять. Он выбрал не меня. Он выбрал свою маму, ее амбиции, дурацкие традиции и страх «что люди скажут». Четыре года он был моим миром, а оказалось, что я была лишь временной остановкой в его путешествии под маминым крылом.
Прошла неделя. Он звонил, писал. Сначала требовал вернуться и «перестать дуться». Потом начал извиняться, но как-то вяло, неубедительно. «Мариш, ну я погорячился. Но и ты пойми, это моя семья. Я не могу пойти против них». Он так и не понял. Он думал, что я злюсь из-за денег. А я оплакивала нашу любовь, которую он так легко променял на спокойствие своей мамы.
Я позвала его, чтобы отдать кольцо. Он приехал с букетом моих любимых пионов, надеясь, что это все исправит. Он не понимал, что цветы не могут склеить разбитое вдребезги доверие.
Мы сидели в той самой кофейне, где познакомились. Я положила на стол коробочку с кольцом.
«Я не могу, Леш. Я не могу выйти замуж за человека, для которого я всегда буду на втором месте после его мамы. Я не могу войти в семью, где меня не уважают. Это не просто свадьба. Это модель нашей будущей жизни. Сегодня — гости и деньги. Завтра — имя для нашего ребенка, школа, в которую он пойдет, квартира, которую мы купим. И решать всегда будете вы с мамой, а я должна буду просто согласиться и заплатить свою половину. Я так не хочу».
Он смотрел на меня, и я впервые увидела в его глазах не растерянность, а настоящее отчаяние. Кажется, до него начало доходить.
«Марина… я люблю тебя».
«Я знаю, — сказала я, и новая волна слез подступила к горлу. — И я тебя люблю. Наверное, еще долго буду любить. Но иногда одной любви недостаточно».
Я встала и ушла. В этот раз я не плакала. Внутри была звенящая, холодная пустота. Я потеряла четыре года своей жизни. Я потеряла человека, которого считала своей судьбой. Но, может быть, я обрела нечто большее. Я обрела себя. И право строить свою жизнь не по указке чужих традиций, а по велению собственного сердца. И это право стоило любых денег и любых потерянных иллюзий.
