— Ешь, ешь, пока тёплые... — сказала Мария, протягивая ему тарелку с печёными яблоками, начинёнными творогом и мёдом. Ложка дрожала в её узловатых пальцах. Он улыбнулся: те же пальцы, что когда-то гладили его волосы после экзаменов, те же, что таскали в авоське картошку, когда денег хватало только на картошку, те же, что теперь — сморщенные, старые — всё так же аккуратно вытирали с его подбородка каплю варенья.
— Спасибо, Машенька... — пробормотал он, и вдруг всё исчезло. Стол, тарелка, мятая скатерть, их маленькая кухня с облупившейся плиткой. Он снова стоял на платформе станции Клин, пахло дождём и яблоками, которыми торговала полусонная бабка у вагона. Она вышла — длинное серое пальто, смешная шапочка с помпоном, и глаза — глаза, в которых было что-то ненасытное, голодное, как у всех тогда.
Он моргнул, вернулся. Мария уже сидела напротив, ссутулившись, склонившись над чашкой, покачиваясь чуть вперёд-назад.
— Маш, ты помнишь, как мы встретились? — неожиданно для себя спросил он.
Она подняла глаза — мутные, но ещё цепкие.
— А то... — хрипло сказала она и усмехнулась. — Ты в грязных ботинках и с букетом гвоздик. А я — мокрая, как мышь. И всё равно — счастливая.
Он рассмеялся. Где-то внутри. Снаружи только хриплое:
— Вот-вот...
Они замолчали. Часы на стене тикали как капельница. На плите остывал чайник, пахло яблоками. И вдруг — как порыв, как ток — он ощутил: она здесь, та Мария, из прошлого, молодая, быстрая, неуверенная, как девчонка, что дрожала в ту ночь на станции.
— А ты помнишь, что я тогда сказал? — спросил он.
— Сказал? Да ты молчал, как рыба. Только глазел. — Она хохотнула.
Он зажмурился. Нет, не так. Он подошёл, сказал: «Давай я помогу», и взял у неё чемодан.
И всё завертелось.
— И яблоки. — Он кивнул. — Помнишь, я купил тебе яблок?
Она наклонилась вперёд:
— Ты не мне. Ты себе. Я тогда подумала: вот жулик, даже яблоками не поделился. — И рассмеялась, хрипло, но звонко.
Он посмотрел на неё — и вдруг заплакал. Тихо, почти незаметно. Просто капли текли по щекам. Она заметила, конечно, но ничего не сказала.
За окном шёл дождь. На кухне пахло яблоками, чаем и прошлым, таким густым, что его можно было намазывать на хлеб.
Позже они сидели на диване. Телевизор показывал какой-то концерт, звук был выключен. Он поглаживал её руку, по которой проходили голубые реки вен. В голове вертелись обрывки: как она смеялась на кухне, когда они впервые жарили картошку вместе; как они ругались из-за того, кто будет мыть окна; как он смотрел на неё, когда узнал о её диагнозе.
Она уснула, положив голову ему на плечо. Он сидел, смотрел на экран и слушал — слышал, как капает вода в раковине, как стучит сердце в груди, как что-то внутри него шепчет: «Запомни. Запомни всё.»
И запах яблок, запах счастья, который всё ещё держал их вместе.
Они сидели в тишине, пока вечер медленно сдвигался в ночь. По стене ползла тень старого буфета, чашки в нём поблёскивали, как чужие глаза. Вдруг Мария пошевелилась, что-то пробормотала сквозь сон. Он наклонился — шёпот:
— Помнишь, как ты меня ждал после роддома? С цветами, замёрзший...
Он кивнул. Тогда шёл снег. Он держал три гвоздики — больше не было денег, и эти он купил, продав свой обед. А она вышла — маленький свёрток, и глаза — не её, другие, новые, как будто в них поселился кто-то ещё.
— Я боялся... — сказал он вдруг. — Боялся, что не справлюсь. С тобой, с ребёнком... с этой жизнью.
Мария открыла глаза, посмотрела на него — долго, прямо, без улыбки.
— А справился же. Мы справились.
И вдруг воспоминания хлынули: как они снимали комнату с протекающим потолком; как он таскал её на руках, когда она вывихнула ногу на лестнице; как они плакали вместе, когда сын сказал, что уезжает в Канаду — «навсегда, мама, навсегда». Как они ждали его звонков, и она говорила: «Петя написал», и он делал вид, что рад, хотя сердце болело: так далеко, так редко...
Он вспоминал, как она заболела — медленно, подло, с утра, с обмороков, потом таблетки, потом больницы. Он помнил свой страх: не потому, что она уйдёт — потому, что останется, но другой, не её, непохожей.
— А яблоки? — вдруг спросила она, почти весело. — Ты помнишь, как я с балкона орала на тебя: «Принеси яблок!»? Ты злился, а всё равно тащил.
Он рассмеялся — хрипло, устало.
— Принести?
— Нет, сиди. Теперь ты сиди.
Она погладила его по щеке. Рука была лёгкая, почти прозрачная.
Он смотрел, как она засыпает. Мир вокруг медленно затихал: телевизор мерцал пустыми картинками, чай остывал, дождь переставал. Только запах яблок оставался — тёплый, сладкий, терпкий. Запах их жизни. Запах, который держал его в этом мире.
Он подумал: «Вот она — любовь. Не слова, не цветы, не клятвы. А вот это: сидеть рядом. Держать за руку. Молчать вместе.»
И вдруг ему стало страшно. Он наклонился к ней, коснулся плеча:
— Машенька...
Она открыла глаза. Улыбнулась — едва, уголками губ. И он понял: она ещё здесь.
Он сел рядом, взял её ладонь в свою. И сидел так, пока ночь обнимала их старый дом, пока тикали часы, пока пахло яблоками.
Он сидел и шептал: «Запомни. Запомни всё.»
Понравился рассказ? Оставьте комментарий — Ваше мнение вдохновляет! И не забудьте поставить лайк, чтобы поддержать мой мир историй.