Триенс — слово, будто придумано бухгалтером с чувством юмора. На самом деле — это монета. Бронзовая. Древнеримская. Стоила ровно треть асса — то есть четыре унции. Почему четыре? А потому что триенс. Отсюда и символ: четыре аккуратные точки. ••••
Выглядит скромно, но с достоинством.
Сначала всё было просто: Минерва на одной стороне, нос корабля — на другой. Богиня разума и кусок флотилии. Такая себе древнеримская концепция баланса — мысль и мощь.
Потом триенс пошёл в золото. И в название добавились нюансы. В Риме звали его тремисс. В Византии — тремиссис. Стали чеканить уже не только бронзой, но и золотом, блестяще и тонко, весом чуть больше полутора граммов. Один третий ауреуса или солида — не так, чтобы разбогатеть, но всё же приятно.
При Гордиане III, например, эти триенсы производились ударными темпами. Потом был Карин — чеканил до тех пор, пока не перестал быть императором. Константин Великий, Валентиниан, Феодосий — все приложили руку. Или, точнее, штамп.
А потом случилось Средневековье. Монеты начали подражать, копировать, имитировать. Даже варвары не удержались — клепали свои «триенсы» по образу и подобию. Выглядело не всегда аккуратно, но зато с душой.
Так монета, начавшаяся с четырёх точек и бронзы, прожила длинную, насыщенную жизнь. Видела богинь, корабли, варваров и бухгалтеров. Триенс — он как старый знакомый, которого встречаешь в самых неожиданных местах. Уже не помнишь, откуда знаете друг друга, но почему-то рад его видеть.
Триенс в раннесредневековой Европе
Если римляне относились к деньгам серьёзно, то германцы — с творческим подходом. У них, как это часто бывало, всё начиналось с подражания. Триенс — почти единственная золотая монета, которую варвары признали за нужное не только копировать, но и адаптировать.
На реверсе обычно красовалась Виктория — римская богиня победы, не путать с поздней английской королевой.
Вандалы и остготы старались держаться ближе к оригиналу. Франки, бургунды, вестготы и лангобарды — творчески перерабатывали. Император на монете всё больше напоминал местного старосту, а надписи — каракули из дневника, написанные пером дрожащей рукой.
Королевские триенсы — дело редкое. Да и те — не от государства, а как бы «на дому», будто бабушка на кухне чеканила монеты между варкой бульона и молитвой.
Вестготы и Леовигильд
Настоящий монетный реформатор вестготов — Леовигильд. Жил, правил и чеканил в шестом веке. В какой-то момент ему надоело, что имя короля неизвестно даже на его собственных монетах. И он сделал радикальный шаг — подписался. Причём на аверсе, большими буквами.
Потом он вообще начал лепить своё лицо с двух сторон монеты. Чтобы никто не перепутал, чья валюта. Портрет — анфас. Прямо глядя в глаза. Схематично, но искренне.
После Леовигильда
Его преемники решили: "Зачем менять то, что уже и так похоже на нас?" И продолжили в том же графическом стиле. Правитель — анфас, текст — кругом, сзади — крест или снова он же, любимый король, только чуть сбоку.
В годы совместного правления Эгики и Витицы, вероятно, в порыве дипломатии, на монете изобразили сразу две головы. Лица смотрели друг на друга с лёгким подозрением. Монетные дворы обозначались монограммами, будто псевдонимы у уличных граффитистов.
Триенсы у франков
Франки к делу подошли прагматично. Солид был официальной валютой, но именно триенс оказался монетой, которой действительно пользовались. Практика — вещь упрямая.
До 584 года всё было как у людей: солид — 4,55 г, триенс — 1,52. Потом экономика, как это бывает, сказала "хватит", и вес уменьшили. Монеты похудели, но продолжили жить.
Теодеберт I первым додумался подписать монеты своим именем — эпоха самобытности пришла и сюда. Хлотарь II снизил вес солида до 3,18 г, и этот облегчённый солид с пафосным названием solidus gallicus дожил до середины VII века. Потом остался только триенс. Как старый добрый приятель, проверенный в трудные времена.
Лангобарды
Лангобарды — народ крепкий, итальянский. У них чеканили монеты в Милане, Павии, Пизе и ещё десятке городов. Основной товар — триенс. Последние из них делались уже от имени Карла Великого, но с таким качеством, что Карлу было бы неловко.
Первым королём, появившимся на триенсе, был Ариперт I. Девяносто лет после основания королевства понадобилось, чтобы понять: монета без имени — это как подпись без автора.
На лицевой стороне — король в профиль, на обороте — всё та же непобедимая Виктория. Или то, что от неё осталось в воображении провинциального гравёра.
А что потом?
Да потом всё как обычно: империи рушатся, монеты исчезают, но имена остаются. В XII–XIII веках во фризских законах золотой триенс ещё упоминается — уже как denarius, что-то вроде уважаемого пенсионера среди монет.
В Византии триенс жил под именем тремисс. Вроде как не то же самое, но все всё понимали.
И наконец, в 2011 году Испания выпустила монету в честь Леовигильда. Золотую, разумеется. 20 евро. Признание пришло — спустя полторы тысячи лет. Но ведь главное — прийти.
Послесловие
История триенса — это не просто рассказ о золоте, весе и крестах. Это хроника забвения. Монета, начавшаяся с императоров, закончила в руках варваров, а потом перекочевала в фризские законы — как старое слово в семейном разговоре, смысл которого давно утерян, но выбросить жалко.
В этом что-то есть. Монеты живут дольше королей, дольше государств. В какой-то момент они перестают быть деньгами и становятся памятью. Такой, которую можно подержать в руках. Или потерять в пыльной коробке среди пуговиц и ржавых ключей.
А ведь триенс старался. Он менял вес, портреты, символы, даже лица рисовал анфасом и в паре. Он был честен — в своих попытках остаться нужным. И это, наверное, всё, что можно потребовать от монеты. Да и от нас, если вдуматься.