Найти в Дзене

Любовь, чай и персидский гнев

Моё знакомство с Ираном началось с желания выпить настоящий чай. Ну, не этот пакетик из супермаркета, а такой, чтобы с самоваром, с шафраном и с философией. Купил билет в Тегеран, нацепил улыбку туриста и отправился искать аутентичность. На третий день моего путешествия, когда я уже выучил пять слов по-персидски (четыре из которых были «здравствуйте», но с разной интонацией), судьба столкнула меня с ней — Лейлой. Она стояла у книжной лавки в районе Дарбанд, одетая скромно, но стильно: длинное пальто, аккуратный хиджаб и глаза, в которых можно было утонуть, как в оазисе посреди пустыни. — Hi, do you speak English? — спросил я, потому что до "Do you want to drink tea with a foreigner?" моя фарси ещё не доросла. Она улыбнулась, и это была та самая улыбка, которую обычно рисуют на обложках романов с заголовками вроде «Любовь в тени минарета». Оказалось, что Лейла — студентка, изучает английский и французский, а по вечерам помогает отцу в чайной лавке. Как ты понимаешь, чай — это судьба.

Моё знакомство с Ираном началось с желания выпить настоящий чай. Ну, не этот пакетик из супермаркета, а такой, чтобы с самоваром, с шафраном и с философией. Купил билет в Тегеран, нацепил улыбку туриста и отправился искать аутентичность.

На третий день моего путешествия, когда я уже выучил пять слов по-персидски (четыре из которых были «здравствуйте», но с разной интонацией), судьба столкнула меня с ней — Лейлой. Она стояла у книжной лавки в районе Дарбанд, одетая скромно, но стильно: длинное пальто, аккуратный хиджаб и глаза, в которых можно было утонуть, как в оазисе посреди пустыни.

— Hi, do you speak English? — спросил я, потому что до "Do you want to drink tea with a foreigner?" моя фарси ещё не доросла.

Она улыбнулась, и это была та самая улыбка, которую обычно рисуют на обложках романов с заголовками вроде «Любовь в тени минарета». Оказалось, что Лейла — студентка, изучает английский и французский, а по вечерам помогает отцу в чайной лавке. Как ты понимаешь, чай — это судьба.

-2

Мы начали гулять. Она рассказывала мне о древних персидских поэтах, а я в ответ цитировал Есенина, но с акцентом, как у турецкого официанта, пересмотревшего слишком много русских сериалов. Мы бродили по базарам, смеялись над тем, как я не могу отличить куркуму от шафрана, и вот, поддавшись мгновению, я взял её за руку.

И в этот момент пространство вокруг нас застыло. Даже верблюд, проходивший неподалёку, резко прекратил жевать, словно понял, что запах жареного уже в воздухе.

— Что ты делаешь?! — прошептала Лейла, в глазах которой поселился ужас, сравнимый только с тем, что испытываешь, когда случайно отправляешь начальнику свой мем про работу.

-3

— Это... эм... акт международной дружбы? — неуверенно предположил я.

Но было поздно. Один из старших мужчин, стоящих у чайной лавки, начал что-то кричать. Я не понял слов, но интонация говорила: «Вы оскорбили мою бабушку, моего кота и всю историю династии Сефевидов!»

Лейла испуганно отпрыгнула и прошептала:

"Boro, boro!" — уходи!

А толпа уже собиралась. Несколько бабушек, вооружённых авоськами и гневом предков, подошли ближе. Один дед достал чётки и начал ими угрожающе греметь. Как ни странно, один мальчик даже снял тапок — видимо, на всякий случай, если дойдёт до рукопашной.

И вот я, европейский турист в кроссовках и с рюкзаком в виде арбуза, оказался в эпицентре персидского социального шторма. Мне грозило не физическое избиение, а нечто хуже — культурное порицание!

— Мы просто друзья! — пробормотал я, отступая, словно участвуя в иранской версии танго с возмущённой толпой.

— Друзья не держатся за руки! — крикнула одна женщина. Или, возможно, она сказала: "У тебя кроссовки не подходят к этим штанам", — но смысл был тот же.

К счастью, ситуация разрешилась неожиданно. Один из прохожих, судя по всему, местный преподаватель английского, подошёл, вмешался и начал объяснять: мол, турист, не в курсе, пусть идёт с миром. Толпа поворчала, покрутила чётками, но, в конце концов, разошлась, оставив после себя лишь лёгкий аромат кумина и острого неодобрения.

Я нашёл Лейлу позже в чайной. Она смотрела в чашку, как будто пыталась прочитать там судьбу или хотя бы прогноз погоды на следующую неделю.

— Прости, — сказал я, — не хотел тебе навредить.

— Я знаю, — ответила она. — Просто у нас так нельзя. Особенно на улице. Особенно днём. Особенно когда вокруг мои соседи, их бабушки и тот самый учитель, который однажды поставил мне двойку за неправильное ударение в слове «lettuce».

Мы пили чай в тишине. Точнее, под звуки радио, которое играло какую-то старую персидскую балладу про несчастную любовь, кебаб и запретные чувства.

— Может, просто перестанем трогать друг друга? — предложил я с нервной улыбкой.

— Окей, — сказала она. — Но если захочешь снова подержаться за руку — делай это мысленно.

С тех пор мы гуляли на расстоянии вытянутой философии: вместе, но порознь. Иногда в её глазах я видел, что она мысленно всё-таки берёт меня за руку. А иногда — что мысленно даёт подзатыльник.

Прошло несколько дней, и мне пришлось уехать. На прощание я махнул ей рукой из автобуса. Она махнула в ответ. И даже это, кажется, вызвало лёгкое покашливание у бабушки через дорогу.

Теперь, каждый раз, когда я пью чай, я вспоминаю Лейлу. И вспоминаю тот день, когда чуть не стал причиной гражданского митинга только за то, что дотронулся до чьей-то руки.

Мораль истории?

Когда едешь в Иран — уважай традиции.

Когда держишься за руку — смотри по сторонам.

А если любишь — люби умно, культурно и желательно с документами.