В кабинет нотариуса пахло старыми книгами и дорогим деревом. Алина нервно теребила край пиджака, украдкой поглядывая на брата. Максим сидел неподвижно, его лицо было каменным. Они не виделись полгода — с тех самых пор, как мать закрыла глаза навсегда.
Нотариус, сухопарый мужчина в очках, разложил перед ними документы.
— По завещанию Ольги Сергеевны, квартира, счет в банке и дача делятся поровну между вами двумя, — начал он, но тут же запнулся. — Однако есть нюанс.
Алина нахмурилась.
— Какой нюанс?
Нотариус перевел взгляд на Максима, словно спрашивая разрешения. Тот молча кивнул.
— Ваш брат написал официальный отказ от своей доли. Все имущество переходит к вам, Алина Геннадьевна.
Тишина.
Алина резко повернулась к Максиму, глаза ее горели.
— Ты что, издеваешься? Мама хотела, чтобы мы разделили поровну!
Максим не моргнул.
— Я не передумаю.
— Почему?! — голос Алины дрогнул.
Нотариус аккуратно кашлянул.
— Господин Волков сослался на… личные причины.
— Какие еще личные причины?! — Алина вскочила со стула. — Мы семья! Или ты так ненавидел мать, что даже ее деньги тебя бесят?
Максим медленно поднялся. Его лицо наконец ожило — в глазах вспыхнул холодный огонь.
— Ты ничего не понимаешь.
Он развернулся и вышел, хлопнув дверью.
Алина осталась стоять посреди кабинета, сжимая в руках не подписанные еще бумаги. В голове крутилось одно:
Что он скрывает?
Дождь стучал по подоконнику, когда Алина ворошила старые фотоальбомы в маминой спальне. После встречи у нотариуса прошло три дня, а Максим так и не отвечал на звонки.
Она перебирала пожелтевшие снимки: вот они с братом в детстве, вот мама молодая, улыбающаяся, вот отец...
Алина замерла. Под очередной фотографией торчал уголок другого снимка. Она осторожно вытащила его.
На фото была мать, но не с отцом. Рядом с ней стоял незнакомый мужчина в военной форме. Они обнимались, словно влюбленные. На обороте — дата: *"Июнь 1987"*.
— Что за черт...
Где-то внизу хлопнула дверь. Алина судорожно сунула фото в карман, когда в комнату вошла тетя Ира, мамина сестра.
— Ты все еще копаешься в вещах? — вздохнула женщина. — Надо уже решать, что оставить, что выбросить...
— Тетя, — Алина перебила ее, доставая фото. — Ты знаешь, кто это?
Тетя Ира побледнела.
— Откуда у тебя это?
— Нашла в альбоме. Кто он?
— Никто. Старая фотка, — тетя резко выхватила снимок. — Выбрось.
Но Алина уже видела ее реакцию.
— Ты врешь. Так же, как врет Максим.
Тетя Ира отвернулась к окну.
— Твой брат не просто так отказался от наследства. Спроси у него самого... если осмелишься.
Телефон в кармане Алины вдруг завибрировал. Неизвестный номер.
— Алло?
— Алина? — хриплый мужской голос. — Это Виктор Семенович... я был другом твоего отца. Нам нужно поговорить.
За окном грянул гром. Алина почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— О чем?
— О том, почему твой брат действительно отказался от денег. И почему твоя мать боялась этого фото.
Дождь застучал еще сильнее.
Грязный подъезд хрущевки пах сыростью и дешевым табаком. Алина трижды перепроверила адрес — неужели Максим живет здесь? Когда-то у него была шикарная квартира в центре...
Она резко нажала на звонок. Никто не отвечал. Тогда Алина достала телефон и набрала номер брата, который игнорировал ее неделю.
Из-за двери раздался хриплый звонок Nokia 3310 — мамин подарок на совершеннолетие.
Дверь распахнулась. Перед ней стоял Максим, но это был не тот ухоженный брат, которого она помнила. Мешки под глазами, щетина, мятая футболка. В руке — бутылка пива.
— Ну чего? — он хрипло рассмеялся. — Пришла наследство делить?
Алина без приглашения прошла в квартиру. Захламленная однушка, пепельницы с окурками, пустые бутылки на полу.
— Что с тобой происходит? — она развернулась к нему. — Ты спился из-за маминых денег?
Максим швырнул бутылку в угол, где она разбилась о кипу старых журналов.
— Ты вообще ничего не понимаешь! Ты всегда была ее золотой девочкой! А я... — он с силой ткнул себя в грудь. — Я для нее был ошибкой!
Алина увидела на столе знакомую фотографию — ту самую, с незнакомцем в военной форме.
— Так вот в чем дело... — она подняла снимок дрожащими руками. — Кто он?
Максим резко выхватил фото.
— Наш настоящий отец. Вернее, твой. Я-то оказался неродным.
Тишина повисла как нож.
— Что?..
— За месяц до смерти мать все рассказала, — Максим упал на диван, закрыв лицо руками. — Она изменяла папе. Ты — дочь этого подполковника. А я... я вообще не знаю, чей.
Алина почувствовала, как пол уходит из-под ног.
— Ты врешь...
— Проверь, если не веришь! — он дико засмеялся. — ДНК-тест сделай! Вот почему я не взял эти чертовы деньги. Они прокляты.
За окном завыла сирена скорой. Алина вдруг заметила шрам на руке брата — свежий, еще розовый.
— Что это?
Максим быстро закатал рукав.
— Не твое дело. Уходи.
Она сделала шаг вперед.
— Я не уйду, пока ты не...
— ВОН! — он внезапно взревел, швырнув в нее пепельницей.
Алина инстинктивно пригнулась. Фарфор разбился о стену, оставляя на обоях копоть.
Вдруг зазвонил телефон. Максим посмотрел на экран и резко побледнел.
— Алло? Да... Да, понимаю... Сейчас приду.
Он бросил на сестру странный взгляд.
— Это детдом. Говорят, нашлись документы... о моем рождении.
Дверь захлопнулась. Алина осталась одна среди осколков и беспорядка, с одной мыслью: мать унесла в могилу куда больше тайн, чем она могла представить.
Детский дом "Ласточка" находился на окраине города, в здании дореволюционной постройки с облупившейся краской. Алина припарковалась за углом, наблюдая, как Максим исчезает за тяжелыми дубовыми дверями.
Она не смогла усидеть дома после его слов. Нервы горели огнем — нужно было узнать правду любой ценой.
Через пять минут Алина уже стояла в приемной, представляясь социальным работником.
— Мне нужна информация об одном ребенке, которого здесь оставили в 1988 году, — она постучала пальцами по столешнице. — Волков Максим Геннадьевич.
Пожилая женщина с густыми очками на носу нахмурилась:
— А у вас есть официальный запрос?
— Вот, — Алина быстро достала из сумки мамину заграничную карточку. — Это срочно.
Карта подействовала. Архивариус зашуршала бумагами.
— Да, был у нас такой мальчик. Поступил в трехмесячном возрасте. Через полгода его забрала... — женщина прищурилась, разбирая почерк. — Волкова Ольга Сергеевна.
Алина похолодела.
— То есть... он не ее сын?
— Ну, юридически — ее. Она его усыновила.
— А биологические родители?
Архивариус перевернула страницу.
— Мать — неизвестна. Отец... — она вдруг замолчала. — Странно. Здесь пометка: "Отец — Волков Геннадий Петрович".
Алина вскочила со стула.
— Но это же... наш отец!
— Да нет, — женщина покачала головой. — Здесь явная ошибка. В графе "Примечания" указано: "Ребенок подкинут с запиской: Сын Геннадия. Простите'".
В коридоре раздались шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появился Максим с толстой папкой в руках. Увидев сестру, он остолбенел.
— Ты... как ты здесь?
— Я знаю правду, — Алина встала между ним и выходом. — Ты не чужой. Ты — родной сын отца.
Максим нервно засмеялся.
— Бред.
— Тогда почему мать усыновила тебя? Почему скрывала?
Он швырнул папку на стол.
— Потому что я — живое доказательство его измены! Он бросил беременную любовницу, а когда та подкинула меня — мать из жалости взяла.
Алина резко открыла папку. Среди бумаг был конверт с надписью "Вскрыть после моей смерти". Мамин почерк.
Она дрожащими руками разорвала конверт.
Две строчки. Всего две строчки перевернули все с ног на голову:
"Максим, прости. Твоя настоящая мать — это я. Твой отец не знал о твоем существовании. Я боялась разрушить семью."
Тишина.
Максим вырвал письмо, глаза его бешено бегали по строчкам.
— Не может... быть...
Алина медленно опустилась на стул.
Теперь все встало на свои места.
Мать не усыновляла чужого ребенка.
Она отдала своего.
Молчание в машине было таким густым, что его можно было резать ножом. Алина сжимала руль до побеления костяшек, боковым зрением наблюдая, как Максим методично рвет мамино письмо на мелкие кусочки.
— Останови машину.
— Что?
— ОСТАНОВИ, Я СКАЗАЛ!
Алина резко свернула на обочину. Максим вылетел из салона, как ошпаренный, и начал шагать вдоль леса, сгребая пальцами волосы.
— Она... она что, все эти годы... — его голос срывался. — Свою же кровь в детдом отправила? А потом притворялась благодетельницей?!
Алина молча подошла к нему. В голове крутились обрывки воспоминаний: мать, плачущая ночами, их редкие поездки в "Ласточку" с подарками для "бедных сироток"...
— Она просто боялась, — осторожно начала Алина. — Отец мог не простить измену...
Максим резко развернулся. Его глаза были мокрыми от ярости.
— Не защищай ее! Ты всю жизнь получала материнскую любовь, а я? Я вырос с мыслью, что я неродной! Что я ошибка!
Он с силой пнул придорожный камень.
— И знаешь что самое мерзкое? Она ведь могла сказать правду после смерти отца. Но нет! Лучше пусть я сойду с ума от вопросов!
Алина потянулась к нему, но он отшатнулся.
— Не трогай меня. Я не хочу иметь ничего общего с этой семьей. С этими враньем. С тобой.
— Максим...
— Наследство бери. Квартиру продавай. Мне ничего от вас не нужно.
Он достал из кармана ключи от маминой квартиры и швырнул их под ноги Алине.
— Я уезжаю. И чтобы мы больше никогда не виделись.
Алина смотрела, как его фигура уменьшается в пыльной дали. В груди было пусто.
Она вдруг вспомнила, как лет в десять Максим спас ее от бродячей собаки — заслонил собой, получив рваную рану на руке.
Тот самый шрам, что она увидела сегодня.
Капли дождя упали ей на лицо. Или это были слезы?
Алина медленно подобрала ключи.
Она не могла просто отпустить его.
Не сейчас, когда наконец узнала правду.
Дождь стучал по крыше маминой квартиры, когда Алина ворошила содержимое старой шкатулки. Руки сами тянулись к знакомым вещам — броши, потрёпанным открыткам, потускневшему от времени обручальному кольцу.
В углу, под бархатной подкладкой, пальцы наткнулись на ещё один конверт. На этот раз — с её именем.
Сердце бешено заколотилось, когда она развернула листок.
"Алина, если ты читаешь это, значит, правда открылась. И я уже не смогу объяснить..."
Голос матери будто звучал в тишине комнаты. Алина впитывала каждое слово.
Мать писала, как в восемнадцать лет влюбилась в женатого мужчину — того самого военного с фотографии. Как забеременела, а он, узнав, исчез.
"Когда я родила Максима, твой отец был в длительной командировке. Я сошла с ума от страха — он никогда не простит измену. И тогда я..."
Чернила в этом месте расплылись — вероятно, от слёз.
"Я подкинула собственного сына в детдом, оставив ложную записку. А через полгода, когда Геннадий вернулся, "усыновила" Максима. Я думала, так будет лучше..."
Алина перевернула страницу — там был вложен ещё один листок, пожелтевший от времени.
"Дорогая мамочка, простите, что я такая плохая дочь. Сегодня снова плакала в подушку. Максим говорит, я слишком мягкая. Но я не могу смотреть, как он мучается..."
Это было её собственное детское письмо, написанное в двенадцать лет.
Мать сохранила его.
Последние строки материнского послания сдавили горло:
"Я знаю, ты сейчас ненавидишь меня. Но пожалуйста — не дай брату сломаться. Всю жизнь я пыталась загладить вину, но лишь сделала хуже. Вы — моё самое большое счастье и самая страшная ошибка. Простите меня..."
За окном грянул гром.
Алина вдруг вспомнила, как в детстве Максим всегда спал с включённым светом — последствие года в детдоме. Как мать тайком платила за его дорогостоящее лечение после нервного срыва в институте.
Она схватила телефон и набрала номер брата.
— Максим, слушай...
— Поздно, — его голос звучал странно. — Всё кончено.
Щелчок. Гудки.
Алина в панике набрала номер ещё раз — абонент недоступен.
На столе лежал ключ от его новой квартиры — тот, что он оставил неделю назад.
Не думая, она схватила ключи и выбежала под дождь.
Осталось только понять — не опоздала ли она?
Лифт в новом доме Максима не работал. Алина взбегала по лестнице, сердце колотилось так, что казалось — вырвется наружу. На площадке перед его дверью валялись окурки и пустая бутылка из-под виски.
Она вставила ключ, но дверь не была заперта.
— Максим?
Тишина.
Гостинная была пуста. На кухне — нетронутая еда. В спальне — неразобранные коробки.
И только приоткрытая дверь ванной испускала узкую полоску света.
Алина замерла на пороге.
Максим сидел на полу, прислонившись к кафельной стене. В руке — мамин конверт. На запястье — свежий порез, но неглубокий, больше похожий на царапину.
— Ты... — голос Алины предательски дрогнул.
— Жив, — он хрипло усмехнулся. — Не переживай, не собираюсь повторять её ошибок.
Он показал на рану.
— Просто хотел почувствовать, каково это — выбирать между жизнью и смертью.
Алина опустилась рядом, осторожно взяв его руку.
— Я нашла письмо. Мамино. Ко мне.
— И?
— Она любила нас. Просто... не умела любить правильно.
Максим закрыл глаза.
— Знаешь, что самое смешное? Я ведь всегда чувствовал, что она мне не чужая. В детдоме, когда она впервые пришла... я сразу потянулся к ней.
Он разжал кулак. В ладони лежала старая пуговица от маминого пальто — ту самую, что он тайком унёс из детдома в четыре года.
Алина достала из кармана своё детское письмо.
— Она хранила это тридцать лет.
Тишина.
За окном дождь стих. Первые лучи утра пробивались сквозь тучи.
— Что будем делать с наследством? — спросила Алина.
Максим медленно поднялся, опираясь на её плечо.
— Знаешь, я передумал. Возьму свою долю.
Она удивлённо посмотрела на него.
— И что сделаешь?
— То, чего она так и не смогла. — Он подошёл к окну. — Открою центр помощи матерям-одиночкам. Чтобы ни один ребёнок не прошёл через то, что прошли мы.
Алина молча обняла брата.
Впервые за много лет они стояли вместе — не по разные стороны семейной тайны, а против неё.
— Думаю, мама была бы рада, — прошептала она.
Максим не ответил. Но когда они выходили из квартиры, он взял её за руку — как в далёком детстве, когда они вдвоём боялись темноты.
На лестничной клетке уже светило солнце.