Последние несколько месяцев для Нади были сплошной мукой. Сначала появились необъяснимые боли в суставах, потом — постоянная слабость, которая сковывала тело даже по утрам. Аппетит пропал, и вес таял на глазах, хотя Надя всегда была стройной и следила за питанием. Сначала она списывала все на усталость, на стресс от работы и бытовых забот. «Надо просто отдохнуть», — убеждала она себя и Сергея, своего мужа.
Но отдых не помогал. Становилось только хуже. Кожа стала бледной, под глазами залегли темные круги, а боли усиливались с каждым днем, превращаясь в невыносимые пытки. Наконец, Сергей настоял на обследовании. Они обошли несколько врачей, сдали бесчисленное количество анализов, прошли долгие и мучительные процедуры. Недавно Надя получила результаты. Диагноз прозвучал как приговор, хотя и не смертельный: редкое аутоиммунное заболевание, требующее сложного, очень дорогостоящего и длительного лечения.
— Доктор сказал, что это можно вылечить, — голос Нади дрожал, когда она рассказывала Сергею о визите к врачу. — Но это… это очень дорого. Курс лечения стоит почти все наши накопления. А ведь нужны еще лекарства, процедуры…
Сергей, ее муж, сидел рядом, обхватив голову руками. Он зарабатывал скромно, работал инженером на заводе. Их накоплений, которые они копили на новую машину или первоначальный взнос за дачу, хватало лишь на треть от необходимой суммы. Он старался, брал подработки, но этого было явно недостаточно.
— Я не знаю, Надя, — сказал он, его голос был полон отчаяния. — Откуда мы возьмеем столько денег?
Надя решилась. Оставался только один человек, у которого были значительные сбережения. Мария Петровна, свекровь. Несколько лет назад она продала старую дачу, доставшуюся ей от родителей, и получила приличную сумму. Надя знала, что Мария Петровна хранит эти деньги «на черный день» или «на старость». Она всегда была очень бережливой, даже скупой. Но ведь это был их черный день.
— Может быть, поговорим с твоей мамой? — осторожно предложила Надя. — У нее ведь есть… те деньги. Она продала дачу, помнишь?
Сергей колебался. Он знал свою мать. Она была непростым человеком. Но ради Нади он был готов попробовать.
На следующий день они поехали к Марии Петровне. Сергей осторожно начал разговор, рассказывая о болезни Нади, о ее страданиях, о дороговизне лечения. Мария Петровна слушала, ее лицо постепенно хмурилось. Она сидела, скрестив руки на груди, ее губы были сжаты в тонкую ниточку. Надя сидела рядом, нервно теребя край платья, пытаясь поймать взгляд свекрови, но та смотрела в окно.
Когда Сергей закончил, в комнате повисла тишина. Затем Мария Петровна повернулась к Наде, и ее глаза были холодны, как лед.
— И чего ты от меня хочешь? — спросила свекровь, ее голос звучал жестко, без тени сочувствия.
— Мария Петровна, — тихо сказала Надя, пытаясь подавить дрожь в голосе. — Нам нужны деньги на лечение. Хоть какая-то часть. Мы… мы потом обязательно все вернем. Как только я поправлюсь, я выйду на работу…
Мария Петровна усмехнулась.
— Ты думаешь о себе, Надя. А кто сына кормить будет? Кто ему обеды варить будет, пока ты тут по больницам мотаешься? Ты о нем подумала? Мой сын теперь пахать будет, как вол, чтобы тебя лечить? А я свои деньги на это тратить не собираюсь. У меня они на старость отложены. А старость, знаешь ли, дело такое — не ждет.
Надя почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Отказ был прямым, безапелляционным, жестоким. Свекровь не просто отказала в деньгах — она отказала в сочувствии.
***
Мария Петровна сидела одна в своей аккуратной, хоть и скромной, квартире, обдумывая визит сына и невестки. «Ну что за наглость?» — думала она, попивая крепкий чай. — «Приперлись, выставили свои счета, требуют денег. На ее лечение!»
Она всегда считала Надю «своенравной». С самого начала, с первого дня их знакомства, Надя вела себя как будто все вокруг должно крутиться вокруг нее. Слишком независимая, слишком умная, слишком занятая своей работой, чтобы «по-настоящему» заниматься домом и сыном. Мария Петровна всегда видела в невестке какую-то угрозу, конкурентку за внимание ее единственного сына, Сергея.
«Сейчас прикинулась больной, — злорадствовала свекровь про себя. — И лежи себе, а он, мой Сереженька, пусть пашет в три смены. А потом, когда она “вылечится”, будет еще больше капризничать».
Для Марии Петровны болезнь была синонимом слабости, а слабость — признаком инфантильности и неумения справляться с жизнью. Она помнила, как сама в молодости переболела тяжелым воспалением легких.
Лежала с температурой, но утром все равно шла на завод, потому что «надо было работать, а не разлеживаться». Ее поколение не знало таких «болезней от безделья», как эта аутоиммунная хворь, название которой Надя так долго произносила.
В глубине души Мария Петровна боялась. Боялась, что болезнь Нади нарушит привычный уклад ее жизни. Боялась, что Сергей, ее сын, начнет ухаживать за женой, тратить на нее свое время, свои силы, свои эмоции. Он перестанет уделять ей, матери, внимание.
Он забудет, кто его вырастил, кто заботился о нем всю жизнь. А Надя, эта «высокомерная» невестка, будет виться вокруг него, еще больше привязывая его к себе своей «болезнью».
Она вспомнила, как когда-то продала дачу. Эти деньги были ее подушкой безопасности, ее гарантией спокойной старости. Она никому не собиралась их отдавать. Особенно сейчас, когда они могли «утечь» на непонятное лечение «капризной» невестки.
Мария Петровна решила: лучше “отрезать” проблему сразу. Четкий, безапелляционный отказ. Чтобы Надя поняла: рассчитывать ей не на что. И чтобы Сергей тоже понял, что его мать не собирается участвовать в этом «цирке». Это было продиктовано не только жадностью, но и глубинным, бытовым эгоизмом и страхом потерять контроль над жизнью сына.
***
После отказа свекрови Надя попыталась справиться сама. Она искала более дешевые аналоги лекарств, отказывалась от некоторых процедур, чтобы хоть как-то сэкономить. Но болезнь не отступала.
Становилось только хуже. Постоянные, изматывающие боли не давали спать ночами. Слабость нарастала, превращая простые действия — такие как встать с кровати или приготовить еду — в настоящие испытания. Головокружения стали настолько сильными, что Надя боялась выходить из дома одна.
Сергей видел, как жена угасает. Он не мог сидеть сложа руки. Днем он работал на заводе, а ночами, после тяжелой смены, подрабатывал курьером, развозя заказы по городу. Он спал по несколько часов, его лицо осунулось, глаза покраснели от недосыпа. Он делал все, что мог, но этого было катастрофически мало. Деньги таяли, а состояние Нади ухудшалось.
Однажды днем, когда Миша играл в гостиной, Надя пошла на кухню, чтобы приготовить ему обед. Внезапно мир перед глазами поплыл. Голова закружилась, ноги подкосились. Она попыталась ухватиться за стол, но руки не слушались. Последнее, что она услышала, был испуганный крик Миши, прежде чем она потеряла сознание и рухнула на пол.
Миша заплакал. Его плач услышала соседка, которая забежала и вызвала скорую. Когда Надя пришла в себя, она уже лежала на диване, а вокруг суетились врачи. Сергей примчался с работы, бледный и перепуганный.
На следующий день, когда Надя едва поднялась с постели, в дверь позвонили. Это была Мария Петровна. Она вошла в квартиру без стука, ее взгляд тут же упал на бледную невестку, сидящую на диване.
— Ну что, разлежалась? — голос свекрови был полон презрения. Она даже не поздоровалась. — Допрыгалась? Сына своего загнала! Он ночами пашет, чтобы на твои прихоти заработать, а сама — лежишь тут, как барыня! На таблеточки ей!
Надя почувствовала, как внутри нее поднимается волна возмущения. Она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле. В этот момент из комнаты вышел Миша. Он посмотрел на бабушку, потом на маму, его маленькое личико исказилось от испуга. Он никогда не видел, чтобы взрослые так ругались.
— Мама, — тихо сказал Сергей, пытаясь унять дрожь в голосе. — Прекрати. При ребенке…
Но Мария Петровна не унималась. Она переключила свое внимание на сына.
— А ты что? Защищаешь ее? — воскликнула она. — Ты бы лучше о себе подумал! Или ты хочешь, чтобы она тебя до гробовой доски довела? Я свои деньги на это не потрачу. Пусть мать твоя лечит! У нее там наверняка что-то есть.
Надя не выдержала. Слезы хлынули из глаз. Она встала, пошатываясь, и, проигнорировав свекровь, ушла в комнату, громко хлопнув дверью. Обида, унижение и боль переполнили ее. Она слышала, как за дверью продолжается скандал, как свекровь обвиняет Сергея, как он пытается ее урезонить, но слишком слабо, слишком нерешительно. Она чувствовала себя брошенной, преданной.
***
Напряжение между Надей и Марией Петровной существовало задолго до болезни. Свекровь никогда не принимала невестку всерьез, считая ее недостаточно «домашней», недостаточно «удобной».
С самого начала, еще со времен первых свиданий Сергея и Нади, Мария Петровна демонстрировала свое недовольство.
— А почему она не готовит ему обеды? — спрашивала она сына. — Настоящая жена должна уметь накормить мужа!
Когда Надя получила хорошую должность в крупной компании, работая в офисе, а не на производстве, свекровь лишь фыркнула.
— В офисе? — ее голос был полон скепсиса. — Сидеть, бумажки перекладывать? Это что, работа? Борщи вот варить надо, а не по офисам шляться. Что с нее взять?
Мария Петровна всегда ворчала, если видела, что Сергей помогает Наде по дому.
— Ты что, Сереженька, носки свои сам стираешь? — восклицала она с показным ужасом. — Да настоящая жена должна сама все делать! Ты же мужчина, добытчик! Тебе не к лицу заниматься такой ерундой.
После свадьбы, когда молодые обсуждали совместный бюджет, свекровь наотрез отказалась перевести часть денег от продажи дачи на их совместный счет, хотя Сергей предлагал.
— Ни в коем случае! — твердо заявила она. — А вдруг вы разведетесь? Мои деньги должны быть при мне. Мало ли что.
Все это складывалось в одну большую, неприятную картину. Свекровь никогда не принимала невестку всерьез. Она видела в ней лишь чужого человека, который «забрал» ее сына. Она была уверена, что Надя «не пара» ее Сергею, что она «ненадежная», «нехозяйственная». И теперь, когда Надя заболела, Мария Петровна, казалось, радовалась. Для нее это было доказательством ее правоты.
«Вот, — думала она, глядя на бледную невестку, — я же говорила! Она слабая! Она не справится! А мой мальчик теперь будет мучиться из-за нее».
Она была рада «доказать», что была права все эти годы, что ее недоверие к Наде было оправданным. Болезнь невестки стала для свекрови не трагедией, а подтверждением ее давних предубеждений. И это делало ее отказ не просто жадностью, а актом жестокого триумфа.
***
Через несколько дней состояние Нади резко ухудшилось. Постоянные кровотечения и невыносимые боли привели к тому, что врачи настояли на немедленной госпитализации. Ее положили в больницу, и, несмотря на все усилия Сергея, лечение по-прежнему шло очень тяжело из-за нехватки средств.
Сергей продолжал работать на двух работах, пытаясь оплачивать хотя бы самые необходимые лекарства. Вечера и ночи он проводил с сыном, пытаясь совмещать заботы о Мише с работой и редкими визитами к Наде в больницу. Он был измотан, но держался.
Мария Петровна тоже приходила в больницу, но не к Наде. Она приносила еду Сергею, уговаривала его «думать о себе, а не о больной».
— Сереженька, — шептала она, когда они сидели в больничном коридоре. — Ты себя угробишь! Зачем тебе эта обуза? Ты же видишь, она не поправится! Подумай о себе, о своей жизни!
Сергей поднял на нее глаза. Его лицо было осунувшимся, но взгляд был твердым. Впервые за долгое время он не отводил глаз.
— Мама, — его голос был низким и резким, пробирая до дрожи. — Если бы ты хоть раз в жизни подумала о других… О ком-то, кроме себя. О Наде, о Мише, обо мне… У нас бы все было по-другому. Совсем по-другому.
Мария Петровна опешила. Она никогда не слышала от сына такого тона. Он встал и ушел, оставив ее одну в коридоре. С тех пор Сергей перестал с ней общаться. Он не брал ее звонки, не отвечал на сообщения. Он продолжал привозить ей продукты раз в неделю, оставляя их у двери, не заходя внутрь. Их связь, которую Мария Петровна так ценила и так боялась потерять, оборвалась.
Надя выписалась из больницы через несколько недель, но уже не могла восстановиться полностью. Время было упущено, болезнь прогрессировала. Она стала инвалидом, частично потеряла возможность двигаться и работать. Они с Сергеем продолжали бороться, но их жизнь уже никогда не стала прежней.
Мария Петровна осталась одна в своей квартире. Сбережения были при ней, но они не приносили ей радости. Телефон молчал. Звонков не было ни от сына, ни от внука. Она сидела у окна с чашкой чая, смотрела на двор, где играли чужие дети, и молчала. Ее эгоизм и страх сломали невестку, разрушили отношения с сыном, и в итоге оставили ее в полном одиночестве. Ее «черный день» настал, но он был совсем не таким, каким она его представляла. Он был серым и безмолвным.