Когда мне поставили диагноз — рак, родные вдруг вспомнили о моём существовании. Только не ради поддержки. Их интересовали две квартиры, доставшиеся мне от отца, и мой гражданский муж. Они боялись, что я «успею выйти замуж» и лишу их наследства. А я взяла и выжила. Назло. 12 лет в ремиссии — и каждый год как личная победа.
Диагноз
Я узнала о раке случайно. Рутинный осмотр, стандартные анализы, а потом — взгляд врача, который не спутаешь ни с чем. Этот взгляд уже сам по себе диагноз.
— Надо срочно начинать лечение, — сказал он.
Мир сузился до коридора, белой бумаги, которую я сжимала в руке, и одной мысли: «Я умираю».
И вот в этот момент, когда ты ждёшь поддержки, на сцену выходят те, кого не было в твоей жизни годами.
«Заботливые» родные
Мать. Сводная сестра. Я не видела их годами. Мы расстались после смерти отца. Они считали, что мне «несправедливо» достались две его квартиры.
Но завещание было на моё имя. Я тогда ещё не поняла, почему отец так настаивал, чтобы все документы были оформлены сразу. Теперь понимаю.
Когда они пришли, я подумала — неужели всё забыто? Неужели они здесь, чтобы обнять, сказать, «держись»?
Нет. Они были здесь, чтобы следить. Следить, не вышла ли я замуж. Следить, не подписала ли я что-то в пользу моего парня.
— По закону, если она замужем, всё переходит ему…
— А если не успеет — наследство наше…
Я это слышала своими ушами в палате, куда я их пустила.
Любовь — как угроза
Мы с моим мужчиной были вместе три года. Не расписаны. Просто жили. Любили.
Он мыл мне голову, когда я теряла волосы. Он держал таз, когда я не могла дойти до туалета. Он носил меня на руках, когда я не могла встать с постели. Он предлагал пожениться. По-настоящему.
Но они решили, что он охотится за наследством.
Когда я рассказала им о его предложении, они переглянулись. А потом — шёпот на кухне, разговоры в коридоре, холодные взгляды.
— Только через мой труп она выйдет за него, — сказала мать.
— Надо всё оформить, пока она не подписала ничего лишнего, — добавила сестра.
Мой рак был для них инвестиционной возможностью. И если я умру раньше, чем распишусь, они в плюсе.
Я плюнула. И выжила
В какой-то момент я отключила телефон. Закрыла двери. Перестала пускать их к себе. Я осталась с ним — с единственным, кто был рядом не ради квадратных метров. Я вырывалась из ада — с капельницами, рвотой, судорогами, слезами, с утра до вечера.
И выжила. Не потому что была сильной. А потому, что была злой. Злой на них. Злой на то, как легко родство превращается в жадность.
Злой на мир, в котором ради квартиры можно желать человеку смерти и называть это «семейной заботой».
12 лет спустя
С тех пор прошло 12 лет. Я в ремиссии. Полной.
Мы всё же поженились. Без ЗАГСа, без свидетелей, без белого платья. Просто расписались — и поехали в онкодиспансер, сдать анализы. Квартиры мои. Муж — рядом.
Мать и сестра? Они однажды написал, когда узнали, что я выжила.
Спросили:
— Не хочешь отдать одну из квартир, раз у тебя теперь муж есть?..
Я не ответила. Выгнала рак. Выгнала их.
И живу. Назло.