— Ну и кто мне за это спасибо скажет? — Елена Михайловна, втиснувшись между двумя пакетами из «Магнита», тяжело опустилась на диван. — Я свою трёшку в центре продала, чтобы помочь вам, а вы даже пирога не испекли!
Катя стояла в дверях кухни и стискивала зубы. Пирог… Чёртов пирог. Как будто из-за отсутствия пирога рушатся семьи. Хотя, может, и рушатся. Вон у них с Павлом уже неделю как холодная война — с тех пор как его мать переехала к ним без предупреждения.
— Мы ж не договаривались, Елена Михайловна, — осторожно сказала Катя, закручивая руки в узел на фартуке. — Вы же обещали Павлу, что снимете квартиру, пока ремонт в вашей новой делаете.
— Сниму, конечно. Но ты сама видела цены! Это ж грабёж среди бела дня. А тут у вас комната свободная. Я тихо-мирно, месяцок-другой, — она развела руками, как бы говоря: «Ну что я, мешаю вам?»
«Тихо-мирно» означало, что в их спальне теперь стоит шкаф-купе с её платьями в цветочек, в ванной — её бесконечные пузырьки кремов, а на кухне — пахнет её любимым горелым луком, который Катя терпеть не могла.
Вечером Павел, как обычно, выбрал тактику страуса.
— Катюш, ну это же ненадолго, — пробормотал он, снимая ботинки. — Мама сама от всего устала, понимаешь? Она просто… — Он осёкся, заметив её взгляд.
— Просто что? Просто решила влезть в нашу жизнь? Или просто решила, что я тут никто?
Он тяжело вздохнул и ушёл в душ, оставив Катю один на один с нарастающим чувством, что её собственная квартира больше ей не принадлежит.
Утро следующего дня началось с того, что Елена Михайловна громко критиковала Катину куртку.
— Ты куда собралась в этом мешке? Женщина должна выглядеть женственно. Вот я в твои годы…
— Да что ж вы всё сравниваете? — сорвалась Катя, резко натягивая шарф. — У меня работа, мне удобнее в «мешке».
— Работа… — Елена Михайловна закатила глаза. — А готовка? Мужа надо кормить. Не дошираками же.
Катя вышла, хлопнув дверью так, что на вешалке зазвенели ключи. В маршрутке она сидела с комком в горле, прокручивая утренний диалог. Она почти физически ощущала, как из неё выжимают терпение, как мокрую тряпку.
Вечером ситуация обострилась.
— Катя, а Павел любит борщ с говядиной. Я сварила, поешь, — Елена Михайловна ловко выудила ложку из кастрюли. — А то у тебя всё какая-то фитнес-еда.
— Спасибо, я не голодна, — Катя постаралась улыбнуться, но уголки губ дрожали.
— Не голодна она… Вот и Павлик весь осунулся. Невестка должна заботиться о муже, а не бегать по своим салонам красоты.
Катя побелела.
— Я работаю. И у меня нет салонов красоты.
— Ну да, конечно. Зато ногти всегда свежие, — ядовито заметила Елена Михайловна, оглядывая её руки.
Павел, сидящий за столом с телефоном, даже не поднял глаз. Это и стало последней каплей.
Катя вскочила:
— Знаете что? Если вам не нравится, как я веду хозяйство и живу, можете не оставаться! И вообще — это мой дом!
— Твой дом?! — в голосе Елены Михайловны зазвенел металл. — Это квартира сына! Он же ипотеку тянет, а ты что? Зацепилась за него?
— Хватит! — Катя чуть не сорвалась на крик. — Или вы уважаете мои правила, или…
— Или что?! Выставишь меня на улицу? Старую женщину?! — свекровь заломила руки и поднялась так резко, что стул грохнул о пол.
И тут Павел, наконец, поднял глаза:
— Девочки, ну хватит… Мама, Катя, не надо…
— Молчать! — выкрикнули они одновременно.
В этот вечер Катя заснула на диване, так и не дождавшись Павла в спальне. А за тонкой стенкой слышалось, как его мать шепчет кому-то в трубку:
— Я же говорила, что она его недостойна… Надо что-то делать.
Первый взрыв случился. Катя почувствовала, что её изгоняют из её же дома. Конфликт только набирает обороты.
— Ну всё, Катя, я сказала. Дальше терпеть не собираюсь. Или ты собираешь вещи, или я их соберу сама, — Елена Михайловна стояла посреди гостиной в своём новом халате с цветами, похожими на кислые яблоки. Глаза её сверкали, как у надзирателя перед сменой.
Катя сидела на диване, сжала колени в замок и ощущала, как к горлу подступает кислота. Сердце било так, будто её сейчас выгонят не из квартиры, а из собственной жизни.
— Вы серьёзно? — голос дрожал, но она заставила себя усмехнуться. — Вы правда думаете, что имеете право?
— А кто тут имеет право? — свекровь вскинула подбородок. — Павлик платит ипотеку, я продала квартиру, чтобы ему помочь, а ты… Ты просто приживалка. Без детей, без вложений, без уважения.
Катя молча смотрела на неё. В голове пульсировало: «Не плакать. Ни за что».
В коридоре возник Павел, как всегда с опозданием на одно действие. В руках — ноутбук, на лице — привычное «давайте без сцены».
— Мам, Катя… Ну чего вы опять? — он вяло почесал затылок. — Давайте спокойно.
— Спокойно? — Катя вскочила, указав на свекровь дрожащей рукой. — Твоя мать хочет меня выгнать из МОЕЙ квартиры!
— МОЕЙ квартиры! — тут же поправила Елена Михайловна. — Это квартира сына, и он решит, кто тут будет жить!
— Я… я не хочу никаких скандалов, — Павел развёл руками. — Может, Катя действительно пока… к Лидке? Там отдохнёшь, подумаем все.
— Ах вот как?! — Катя почувствовала, как в груди разрывается какая‑то тугая пружина. — То есть ты меня даже не пытаешься защитить?!
— Да не в этом дело… — Павел замялся, делая шаг к ней. — Просто надо остыть всем…
— Отлично, — Катя засмеялась, но звук вышел хриплым и чужим. — Я остыву. И я действительно уйду. Чтобы вас тут никто не напрягал.
Через час она стояла на лестничной клетке с сумкой в руках и трясущимися пальцами набирала Лидке:
— Привет… ты не против, если я на пару дней к тебе? — голос предательски дрогнул. — Меня… меня выгнали.
Лидка встретила её, как героя войны.
— Катя, ну ты только посмотри на себя, — она втянула подругу в объятия. — Щёки впали, глаза красные… Эта мегера довела тебя.
— Довела, — Катя криво улыбнулась. — Но теперь я не в клетке.
На кухне Лидка сунула ей в руки чай и начала перечислять: как в таких случаях лучше всего «отжать» имущество, как вызвать участкового и что орать, если вдруг свекровь надумает приехать.
— Не орать, Лидка, — Катя махнула рукой. — Я хочу не войны, а свободы.
Но внутри неё уже закипала ярость. Откуда у этой женщины такая наглость? Как Павел мог молчать?!
На третий день затишья телефон разорвался. Это был Павел.
— Катя, — он говорил тихо, как будто его могли подслушать. — Мама… она решила сдавать твою комнату студентке. Говорит, раз тебя нет, значит, и не будет.
— Что?! — Катя едва не уронила чашку. — Она что, совсем…
— Я пытаюсь её отговорить, но… — голос его звучал устало. — Ты же знаешь маму.
— Да знаю я вашу маму! — Катя поднялась, чувствуя, как внутри всё сжимается в ледяной комок. — Но знаешь, Павел, теперь ты тоже её знаешь. Живите. Вместе. Сами.
Она сбросила звонок, а потом выключила телефон и положила его в ящик.
Вечером, уже лёжа на диване в Лидкиной гостиной, Катя решилась на шаг, который ещё неделю назад показался бы ей немыслимым. Она открыла ноутбук и набрала: «Адвокат по семейным делам, Москва».
Катя ушла. Свекровь фактически захватила её дом. Павел оказался на стороне матери. Катя решилась обратиться к юристу и впервые за долгие годы ощутила, что может бороться за себя.
— Вот и вернулась, — голос Елены Михайловны прозвучал так, будто Катя не жена, а курьер с просроченным заказом. — Надолго на этот раз? Или вещи пришла забрать?
Катя молча сняла ботинки. Сердце колотилось так, что казалось — его слышно на весь подъезд. В руке она сжимала папку с документами и договором с адвокатом.
— Мне нужно поговорить с Павлом, — сказала она тихо, но твёрдо.
— Со мной тоже, — свекровь скрестила руки на груди и уставилась поверх очков. — Тут надо решить, кто и на каких правах живёт. А то Павлик у меня мягкий, а я — нет.
Катя шагнула в гостиную. Там, в кресле, сидел Павел. Он даже не поднялся.
— Поговорим? — Катя посмотрела на него так, что он отложил телефон.
— Катя, ну чего ты начинаешь? — голос у него был усталый, взгляд — пустой. — Мама права. Ситуация… сложная.
— Сложная? — Катя рассмеялась. — Сложная — это когда у человека два кредита и стареющий кот. А у нас всё проще. Либо ты муж и глава семьи, либо маменькин сынок.
Павел открыл было рот, но Елена Михайловна хлопнула ладонями по столу:
— Всё, хватит! Я не позволю этой девке разрушать жизнь моему мальчику. Она тебя держит за кошелёк и крышу над головой! Понимаешь?!
— Это МОЙ дом, — Катя сделала шаг вперёд, в голосе появились стальные ноты. — И я больше не позволю вам в нём хозяйничать.
— Что? — Елена Михайловна вскинула брови. — Ты что, решила выгнать МЕНЯ?!
— Да. Именно это я и решила.
Катя выложила на стол бумаги:
— Вот нотариально заверенный договор. Квартира куплена в браке. По закону половина моя. Если вы, Елена Михайловна, не освободите мою половину, я подам иск о разделе имущества и выселении.
— Ах ты… — свекровь побледнела, но сразу пришла в себя. — Павлик, скажи ей! Скажи, что она не смеет!
— Павел? — Катя повернулась к мужу. — Говори. Сейчас. Кто тебе дороже — мать или жена?
В комнате повисла тяжёлая пауза. Павел посмотрел на мать, потом на Катю, и снова на мать.
— Я… я не хочу выбирать, — прошептал он.
— Ты уже выбрал, — Катя кивнула, глаза предательски защипало. — Только не меня.
Через час она стояла у лифта с чемоданом. Сердце рвалось наружу, но в груди странно разливалось облегчение.
— Ты ещё пожалеешь! — кричала за спиной Елена Михайловна. — Таких, как ты, никому не нужно!
Катя нажала кнопку и обернулась:
— Возможно. Но я больше не буду нужна вам.
Две недели спустя Катя сидела в новой съёмной квартире с видом на унылый двор и впервые за долгое время чувствовала… свободу. Телефон молчал. Павел не позвонил ни разу. И это было даже к лучшему.
Она открыла ноутбук и написала в чат с адвокатом:
«Да, я готова подать на развод и раздел квартиры. Пора закрыть эту страницу.»
Через полгода ей позвонил Павел.
— Катя… мама… она в больнице. Я подумал, может…
— Нет, Павел. Это уже не моя война, — сказала она спокойно и сбросила звонок.
Она сделала глоток чая и улыбнулась отражению в окне: впервые за десять лет она видела в нём себя. Только себя.
Катя ушла и начала жизнь заново, обретя уважение к себе и свободу от семьи, которая её уничтожала.
Конец.