Солнце только-только поднялось из-за горизонта. В такую рань в доме ещё все спали, даже Андрей, который обычно вставал на работу первым. Сергей стоял у кровати, его силуэт дрожал, как пламя свечи на сквозняке. Он был явно встревожен — настолько, что даже мне, едва проснувшемуся, сразу стало ясно: новость, с которой он пришёл, не из тех, что можно отложить на потом.
Мне понадобилось несколько долгих минут, чтобы прийти в себя, понять, что я больше не в роще, что лес с костром был всего лишь сном, что передо мной — мой брат, а не тёплый закатный мираж. Я ещё цеплялся за остатки сна, а Сергей уже говорил, быстро, сбивчиво, с каким-то надрывом в голосе:
— Шар! Черный шар, о котором ты говорил! В Нави… Я видел его… чёрт, Марк, я никогда такого не видел! Все обитатели Нави, даже самые безбашенные, притихли, попрятались.
Я моргнул, пытаясь вычленить смысл из его слов. Мозг всё ещё отказывался принимать действительность. Какой шар? Какие обитатели Нави? Где роща?..
Но потом, внезапно, всё встало на свои места. Роща — это сон. Сергей — здесь. И он говорит про «чёрный шар». Сердце стукнуло так громко, что мне показалось, оно эхом отдаётся по всей комнате.
— Погоди… Чёрный шар? Здесь? В нашей деревне? — выдавил я, сглатывая.
— Да! — Сергей почти крикнул. — Он тут. И это не рядовая тварь, даже для Нави. Все затаились, словно перед чем-то опасным и голодным. От него веет таким ужасом… Пипец, Марк. — Он замолчал, пытаясь перевести дыхание.
— Ты видел его? — голос мой дрогнул.
— Видел, — кивнул Сергей. — В Яви ты видел просто чёрный шар, а в Нави это… это адская мешанина. Там, внутри, как будто сотни страдающих душ, они дергаются, кричат, пытаются вырваться. Крик, стоны, плач… Брат, это комок живого ада. Я только мельком глянул, но этого хватило. — Он говорил быстро, сбивчиво, руки его метались, будто он всё ещё ощущал этот ужас.
— Где он сейчас? — спросил я, чувствуя, как по спине ползёт холодок.
— Не знаю. Зыбун велел не отсвечивать, не шуметь. И мне ооочень хочется следовать его совету.
— Я должен его увидеть, — сказал я, стараясь удержать голос ровным, хотя внутри всё кричало.
— Нет, Марк, — качнул головой Сергей. — Без меня ты теперь не можешь видеть, а встречаться с ним я очень не хочу.
— Из-за того, что я отдал часть своей силы? — спросил я, вспоминая цену той сделки.
— Именно, — тихо ответил он. — Так что сидим здесь. Сидим и не отсвечиваем, как сказал Зыбун.
— И что… нам теперь просто сидеть и ждать, пока это существо уйдёт?
— Именно так, — раздался новый голос, низкий, тягучий, слегка хриплый.
Я вздрогнул и повернулся. Кот. Зыбун. Он появился внезапно, как будто выскользнул из-за плеча Сергея, или вовсе из его тени. Его янтарные глаза сверкали, хвост медленно извивался, будто ленивый дым.
— Выкоть — весьма опасное существо, — продолжил Зыбун, садясь, как будто приготовившись к долгому рассказу. — Вы для него… лакомая и, что самое важное, очень удобная добыча.
— Выкоть? — переспросил я, чувствуя, как это слово ложится на язык холодным камнем. — Эта тварь так называется?
— Именно, — кивнул кот. Его взгляд был таким спокойным, что от этого становилось только страшнее. — Выкоть. Жадное, ненасытное. Оно питается страданиями, болью, страхом. Оно цепляется к людям через их тоску, через пустоту в груди, через уныние, которое медленно разъедает душу, как ржавчина железо. — он говорил медленно, словно смакуя каждое слово. — И потом… — кот наклонил голову, его уши чуть дрогнули, — направляет свою жертву к смерти. Но не к быстрой, лёгкой смерти. Нет… Выкоть выбирает самую долгую, самую мучительную. Он любит, когда перед смертью жертва охвачена ужасом, когда всё нутро пропитано страхом, когда каждый вдох — это мольба о спасении. У него нет различий: ни возраста, ни пола, ни образа жизни. Никаких "заслужил" или "не заслужил". Чем чище, ярче эмоции перед финальным мигом, тем сытнее Выкоть. Ему всё равно, кто ты. Студент, старик, мать… он заберет остатки души, наполненную страданиями, и будет переваривать... долго. — кот замолчал, прищурившись.
Я слушал, не моргая. Горло сдавило, как будто там застрял камень. Сергей молчал, лишь смотрел на меня своим призрачным взглядом. Казалось, он понимал каждое слово Зыбуна ещё глубже, чем я.
— Значит… — выдавил я наконец, — мы просто будем сидеть и ждать, пока он сам уйдёт?
Зыбун медленно облизнулся, провёл лапой по морде и лениво откинулся назад.
— Иногда… — протянул он, — ждать — это не слабость, а мудрость.
— Но я видел, на что способна эта тварь! — я встал, чувствуя, как ноги дрожат, будто от долгого бега. — Она может навредить кому-то. Может убить… Почему она вообще здесь? Почему именно здесь?
Зыбун медленно повернул ко мне голову, его янтарные глаза сверкнули странным, холодным светом. Он потянулся, выгнув спину, и с ленивым вздохом заговорил:
— Выкоть появился здесь потому, что ты, живой, зашёл в Навь, — протянул Зыбун, обвивая хвост вокруг лап и внимательно глядя на меня своими янтарными глазами. — Ты зашёл туда, куда живым заходить не положено.
Он помедлил, будто проверяя, доходят ли до меня его слова.
— Смотреть в Навь — это одно. Заглядывать краем глаза, через зеркальную рябь… Это не опасно. Но ты не просто посмотрел. Ты запустил свой дух в Навь. Ощутил её, дотронулся. И этим оставил след, запах жизни.
Зыбун чуть наклонил голову, взгляд его стал холоднее.
— Выкоть — хищник. Он чует такие вещи за многие версты. Он пришёл сюда, почуяв живую плоть в Нави. И если не найдёт желаемого, либо уйдёт, либо прицепится к кому-то ещё.
Я осознал всю тяжесть сказанного и медленно опустился обратно на край кровати. Амулет на груди вдруг показался холодным, как лезвие ножа.
— Так это… я причина появления этой твари в нашей деревне? — выдохнул я, глядя в пол, будто там мог найти хоть какое-то оправдание.
Зыбун многозначительно промолчал. Лишь хвост его плавно извивался, как змея в высокой траве.
— И ты… — я поднял взгляд, в котором горела смесь обиды и безысходности, — предлагаешь просто сидеть и ждать? А если кто-то погибнет здесь… из-за меня?
Зыбун щурился, глаза его поблёскивали, как угли в затухающей печи. Он издал низкое, ленивое мурлыканье, будто размышлял, прежде чем ответить.
— Судьба… — наконец произнёс он, медленно, обволакивающе. — Это череда поступков, зачастую не только одного человека. — он сделал паузу, вылизывая лапу с особым вниманием, как старый мудрец, подбирающий слова.
— Если Выкоть уйдёт, — продолжил он, глядя теперь прямо в меня, — это станет для вас уроком. Если же он сгубит кого-то… — Зыбун слегка наклонил голову, и его янтарные глаза вдруг показались пугающе пустыми, — то это будет поучительным уроком.
Я почувствовал, как внутри всё сжалось. Холод прокатился вдоль позвоночника. Мне хотелось кричать, бить стены, выбежать на улицу и делать хоть что-то. Но я сидел. Сидел и слушал, как медленно капает время.
— А что насчёт Сергея? Он в безопасности? — спросил я, глядя на Сергея, чей силуэт дрожал, словно пламя от сквозняка.
Зыбун откинулся назад, медленно провёл языком по лапе, как будто размышляя, прежде чем ответить.
— Сергея оберегает амулет, — произнёс он наконец, тихо, но отчётливо. — Он не позволит приблизиться злым духам к нему… и к тебе.
Я выдохнул, но облегчение не пришло. Вместо него в груди разрослась новая тяжесть.
— А мы… можем как-то прогнать Выкотя? — спросил я, чувствуя, как голос предательски дрогнул.
Зыбун медленно повернул голову ко мне. Его янтарные глаза сверкнули насмешкой, но под ней таилась древняя, непоколебимая серьёзность.
— Вы неопытные, — процедил он. — Сунетесь — пострадаете. Или сгинете вовсе. Выживет ли котёнок, который бросается на голодную собаку?
Я замер. Слова впивались в меня, как холодные гвозди.
— То есть… у нас нет выбора? — выдавил я сквозь сжатые зубы. В горле стоял горький ком. — Это… больно. Чувство беспомощности разъедает изнутри. Я не привык сидеть сложа руки. Я должен… должен что-то сделать. Я должен хотя бы знать, где он сейчас!
Я сжал кулаки, чувствуя, как по венам разливается огонь, гремящий вместе с пульсом в висках. Сергей шагнул ко мне, его голубоватый силуэт замер совсем близко. В его лице застыла тревога и что-то, похожее на умоляющий взгляд.
— Марк… — тихо произнёс он, его голос дрожал, как струна. — Пожалуйста, не лезь. Не сейчас. Ты не понимаешь, с чем мы имеем дело. Мы не готовы.
Я поднял взгляд, полный упрямства и глухой боли.
— Но как я могу сидеть тут, когда эта тварь может убить кого-то? Может быть, прямо сейчас она прицепилась к кому-то, и он уже обречён! — Я сжал кулаки, ногти впились в ладони. — Я не могу просто ждать, пока кого-то сгубят… Я должен хотя бы знать!
Сергей замотал головой, его силуэт дрожал сильнее, будто его рвало изнутри.
— Ты не понимаешь! — почти крикнул он, и голос отозвался в углах комнаты холодным эхом. — Ты не видишь Навь, не слышишь её так, как я. Ты будешь слеп и беспомощен. Если ты сейчас пойдёшь — ты станешь идеальной приманкой.
Я тяжело дышал, чувствуя, как злость и отчаяние спутываются внутри, душат меня.
— Тогда пойдём вместе? — выдохнул я, шагнув к нему. — Ты сможешь показать мне, где он. Мы просто посмотрим. Мы должны знать, Сергей. Если мы хотя бы узнаем, кто в опасности, у нас появится шанс… хоть что-то сделать!
Сергей застыл. Его глаза, светящиеся тусклым голубоватым светом, встретились с моими. В них метались страх, отчаяние и странное, болезненное понимание.
— Марк… — произнёс он глухо. — Ты не оставишь это просто так, да?
Я медленно покачал головой.
Он закрыл глаза, будто собираясь с силами, и выдохнул, словно человек, который собирается прыгнуть в ледяную воду.
— Хорошо… Я… я попробую узнать. Но ты должен пообещать: если что-то пойдёт не так — мы уходим. Сразу. Понял?
Я кивнул. Молча. Зыбун тем временем сидел у края кровати, распластав свой дымчатый хвост, лениво им подёргивая, словно старый кот, наблюдающий за мышиной вознёй. Его янтарные глаза блестели, как два раскалённых угля, и в них читалась странная смесь — тревоги и откровенного наслаждения.
— Не лезьте в пасть зверю. Будьте осторожны. Наблюдайте, но не подходите. И помните: смерть всегда ближе, чем кажется. — он задумался на пару секунд, а после продолжил. — Я отправлюсь далеко в Навь. У меня теперь есть что вынюхать… — он махнул хвостом, прыгнул на пол и не произнося ни слова пошел под кровать, исчезая в темноте, словно его и не было.
Мы с Сергеем переглянулись. Его силуэт слегка дрогнул, будто волна пробежала по голубоватому дыму, из которого он состоял. Я коротко кивнул, показывая, что готов, и он ответил мне тем же движением — решительным, но с лёгкой тенью сомнения.
Я быстро натянул футболку и джинсы, взглядом скользнул по комнате, проверяя ничего ли я не забыл, нащупал рукой амулет, убедился что он на месте. Амулет был едва теплый - Сергей стал эффективнее использовать свои силы, не перегревая его. Осознав, что все при мне, я вышел из комнаты. Выйдя в коридор, я чуть не столкнулся с Андреем. Он, сонный выходил из своей спальни.
— С кем это ты говорил с утра пораньше? — пробормотал он шёпотом, стараясь не разбудить остальных. — По учёбе что ли? Всё в порядке?
Я не стал выдумывать ничего лишнего. Просто кивнул и ответил тихо:
— Да, нужно позвонить, чтобы не мешать никому спать. Пойду выйду на улицу.
Он прищурился, задержав на мне взгляд, будто что-то хотел понять. Но затем просто кивнул, вздохнул и, потерев лицо, побрёл в ванную.
— Кажется, я никогда не привыкну к такому игнору, — хмыкнул Сергей, пытаясь разбавить напряжение своей фирменной иронией. Его голос эхом скользнул за спиной, почти коснувшись меня.
Мы вышли на улицу. За дверью пахло сырой травой и утренней прохладой. Мир был ещё сонный, молчаливый, словно затаивший дыхание перед чем-то важным.
Я вышел за двор и на мгновение задержался, огляделся, ожидая увидеть что-то странное, что-то чуждое, но всё вокруг казалось привычным и тихим.
— Ты видишь его? — спросил я Сергея, стараясь говорить ровно, хотя голос предательски дрогнул.
Сергей напряжённо осматривал пространство, слегка прищурившись. .
— Тут вообще никого нет… — наконец выдохнул он. — Странно тихо для Нави. Я не вижу местных, ни домовых, ни теней… Все попрятались.
— Где ты его видел? — спросил я.
— Он двигался недалеко от нашего дома, в сторону центра, — ответил Сергей, его голос стал глуше, будто он говорил издалека.
— Значит, нам туда, — бросил я и рванул вперёд, чувствуя, как утренняя прохлада перемешивается с первыми лучами солнца .
Сергей парил рядом со мной — бесшумная дымчатая тень, едва уловимая краем глаза. Он двигался ровно, даже не дышал, в отличии от меня. Спустя несколько минут он резко остановился и вскинул руку, указывая в сторону.
— Нам туда… — произнёс он низко, напряжённо. — Я чувствую оттуда тревогу. Очень сильную.
Я кивнул и свернул в указанную сторону, к окраине деревни. Ноги несли меня почти машинально, а в голове с грохотом катались вопросы: «Что я собираюсь делать, когда увижу его? С какой целью бегу, если ничего не могу изменить? Это любопытство? Или глупая имитация геройства?» Я чувствовал, как каждая мысль цепляется за сердце, рвёт его изнутри. Если бы я знал способ остановить Выкотя… если бы у меня был хоть какой-то план… моя спешка имела бы смысл. Но сейчас я просто бежал. И внутри росло глухое осознание: я бегу не за победой. Я бегу, потому что не могу сидеть и ждать. Потому что иначе сойду с ума.
Я бежал, легкие начали сдавать, а сердце застучало где-то у самых ушей. Наконец, замедлил шаги и остановился, уткнувшись взглядом в то, что остановило бы любого. Над одним из старых домов, где жила одинокая женщина с маленьким ребёнком, собралась стая ворон. Они сидели на проводах, на заборе, на дереве и на крыши Все они молчали и эта гробовая тишина пронзала сильнее любого крика.
Мой пульс бешено колотился, выталкивая горячую кровь в виски. Я чувствовал — я слишком близко.
— Что ты видишь? — выдохнул я, обернувшись к Сергею.
Сергей стоял, как вкопанный. Его призрачные глаза были широко раскрыты, в них застыл ужас, будто он смотрел во тьму сквозь стены.
— Сергей! — я резко дернул его за плечо, хотя знал, что не смогу коснуться. — Что ты видишь?!
Он медленно повернул голову ко мне, но взгляд оставался прикованным к дому, будто между ним и тем окном натянута невидимая нить.
— Там он… — прохрипел Сергей, голос был еле слышен. — Он завис над женщиной… Она спит, рядом кроватка с ребёнком… Он… смотрит на неё, разглядывает. Будто заглядывает в её сны…
Я вслушивался, чувствуя, как внутри меня сгущается липкий холод.
— Он не цепляется? — переспросил я с отчаянной надеждой. — Он просто… смотрит?
Сергей медленно кивнул, но его взгляд был стеклянным, в нём дрожали отблески того ужаса, который видел только он.
— Марк… — голос Сергея сорвался, как натянутая струна. — Я… я не знаю, что делать. Мне страшно.
Я замер, чувствуя, как мои ладони холодеют. Глубоко вдохнул, пытаясь удержать голос ровным.
— Понимаю, брат… — сказал я, стараясь не выдать дрожь в голосе. — Мне тоже страшно. Но мы… мы в безопасности.
Сергей молчал пару секунд, будто вслушивался в глухие удары собственного сердца. Его силуэт чуть дрогнул, как пламя на ветру.
— Я смотрю на него… — выдохнул он, не отрывая взгляда. — И я не уверен, что мы в безопасности. Это… это не просто тварь. Он парит над ней… как чёрная пустота. Как бездна из которой виднеются страдающие силуэты, пытающиеся выбраться. И голоса, страдающие голоса. Они исходят от него.
Я почувствовал, как в горле застряло что-то острое и холодное. Мы стояли рядом, но в ту секунду я понял: каждый из нас остаётся один на один с этим страхом.
— Можешь дать мне посмотреть? — спросил я, выдыхая.
— Но… Зыбун сказал, что нельзя, — голос Сергея дрогнул, он словно сжимался, опасаясь последствий.
— Он говорил, что нельзя заходить, — уточнил я, наклоняясь к нему ближе, — а смотреть… смотреть можно.
Сергей молчал. Я слышал, как он тяжело дышит, как колеблется его силуэт.
— Блин… ладно, — выдохнул он, закрывая глаза, будто готовясь прыгнуть в ледяную воду.
Он замер, сосредоточился. Я почувствовал, как амулет у меня на груди вдруг стал теплеть, медленно, но неумолимо. Я вцепился в него пальцами, ощущая повышение температуры.
И тогда… я увидел. Сквозь плоть домов, сквозь тяжёлые стены и крыши, проступил тот самый силуэт — чёрный шар, знакомый и чужой одновременно. Он слабо просачивался сквозь реальность, словно чёрная дыба, искривляя воздух вокруг.
— Улетай… пожалуйста… — шептал я, едва слышно, словно заклинал его. — Улетай…
Шар медленно сдвинулся в сторону.
— Марк, он теперь над ребёнком… — голос Сергея стал хриплым, дрожащим.
— Просто парит? — спросил я, едва сдерживая рвущийся наружу крик.
— Да… рассматривает… — глухо ответил он.
Мы стояли как две тени. Время тянулось липко, вязко, как тягучий мёд. Каждый вздох отдавался эхом в голове. Мы молчали, только слушали собственные сердца. И вдруг… я увидел, что шар вернулся к женщине. Медленно и неотвратимо.
— Марк! Марк! — вскрикнул Сергей, голос его лопнул, как натянутая струна. — Он касается её!
Я понял всё без слов. Понял, что это конец. Выбор сделан. Не ребёнок — он слишком чист и слаб, чтобы насытить. Женщина… Мать. Её предсмертное осознание того, что ее ребенок останется один — вот настоящий пир для Выкотя.
Меня словно ударило током. Я рванулся к забору.
— Марк! Стой! Ты обещал! Ты обещал не соваться! — кричал Сергей, но его голос уже был за спиной.
— Я не могу… — выдохнул я, срываясь на бег, — не могу просто смотреть! Прости, брат!
Я слышал, как он звал меня снова, но я уже был во дворе, не заметив того, как перемахнул через забор. Очутившись на земле я бросился к двери. Добежав, не думая, я начал колотить кулаками в дверь, с такой силой, будто хотел пробить не дерево, а саму границу между жизнью и смертью. Я не знал что делаю, я не знал что произойдет. Я просто действовал.
Я стучал в дверь, как безумный. Кулаки горели, пальцы онемели, но я не останавливался. Гул ударов заполнял уши, сердце билось где-то в горле.
И тут я услышал — детский плач. Пронзительный, отчаянный. Шар внутри дома замер, как хищник, которого застали за едой. Он медленно поплыл в сторону, раздражённый моим вмешательством.
Я продолжал стучать, с короткими паузами, глотая воздух, как рыба, выкинутая на берег. За дверью раздался хриплый, сонный голос:
— Кто там? Что вам нужно?
— Коровы! Ваши коровы вырвались из сарая и побежали куда-то! — выпалил я первое, что пришло в голову.
Дверь открылась. На пороге стояла заспанная женщина, лет сорока, в длинной белой ночнушке. Глаза опухшие от сна, волосы слиплись. Она моргала, не понимая, что происходит.
Я заглянул за её спину. В комнате, на кровати, сидел малыш, плача, протягивая руки. Шара над ними обоими не было.
— Ты что, с ума сошёл? Какие коровы?! У меня нет коров! — выкрикнула она, резко оборачиваясь туда, куда я смотрел.
Я заметил его. Шар. Он медленно вылетал из спальни, тяжёлый, как комок сгустившейся тьмы, и двигался в нашу сторону. Я попятился, не отводя глаз.
Женщина обернулась ко мне, глаза её метались, полные злости и страха.
— Чего ты уставился? — процедила она.
Я отступал, шаг за шагом.
— Кажется… я перепутал сараи… Простите… — выдохнул я, чувствуя, как холод поднимается по позвоночнику.
Шар приблизился к двери, пролетел мимо неё. Женщина вздрогнула от порыва холодного воздуха, но ничего не заметила. Я обернулся и бросился прочь.
Ворота! Я подбежал, рванул створки изнутри и выскочил за пределы двора. Шар медленно, но неотступно следовал за мной, как чёрная комета, впитывая всё вокруг.
Я бежал, перепрыгивая корни, оглядываясь через плечо. Он не отставал. Я бежал как загнанный зверь, чувствуя за спиной тень смерти. Шар не преследовал — он просто следовал, как хищник, знающий, что жертва всё равно никуда не денется.
Я ускорялся, пытаясь вырваться, но шаги становились всё тяжелее. Сердце билось так громко, что заглушало все звуки вокруг.
«Неужели всё?» — стучало в висках. Вот так? Просто взять и закончить жизнь на утренней улице родной деревни? Я не хотел умирать. Господи, как же не хотел.
Я несся по главной улице, сквозь стадо, которое местные как раз гнали к месту сбора табуна на пастбище. Корова шарахнулась в сторону, кто-то закричал.
Пробегая мимо парня моего возраста — Витька, — я услышал его удивлённое:
— Здорово, Марк!
Я не ответил. Молча промчался мимо, как вихрь.
А ведь мог бы жить так же, как они. Гнать утром коров, чинить сараи, работать на заводе. Спокойно пить чай по вечерам, обсуждая цену на комбикорм и погоду. Мог бы… если бы не всё это. «Блин… как же всё сложилось», — думал я, глотая пыль и холодный воздух.
Ноги подкашивались. Силы уходили. Шар медленно, но неотвратимо подбирался ближе. Я чувствовал его — холодное, липкое, мучительное дыхание ужаса у себя за спиной.
Я остановился. Почти рухнул на колени у обочины дороги, по которой, как ни в чём не бывало, шло стадо коров. Они начали пугливо фыркать и косятся в сторону, словно чуяли, что рядом есть нечто неестественное, а потом бросились бежать в разные стороны. Люди начали удивленно восклицать, возвращать их в нужное направление. Вокруг образовался хаос. Я тяжело дышал, склонившись вперёд. И тут — справа от меня — появился Сергей.
Его призрачный облик мерцал в пыльном утреннем свете. Он стоял рядом. Не говорил ни слова. Но всё его присутствие говорило: я с тобой. Страх в его глазах был невыносимо живым, почти физическим, но он не отступал. Он храбро переборол его. Я поднял на него взгляд. Мы встретились глазами — и оба знали, что происходящее не остановить. Это идёт на нас, как шторм, как приговор. Чёрный шар двигался прямо к нам, медленно и величественно, как гибель. Мы не отводили от него взгляда. Сергей не выдержал, зажмурился и схватил меня за руку. Его ладонь, лёгкая, как дым, была неожиданно тёплой. Я почувствовал ее. Я продолжал смотреть на Выкотя — и вдруг… всё начало изменяться. Мир потускнел. Всё вокруг начало сереть, будто из реальности вымывали краски. Небо стало грязно-серым, как выцветшая ткань. Кирпичные дома покрывались пятнами коррозии, трещинами. Листва осыпалась с деревьев, и те стали напоминать иссохшие скелеты. Люди — те, кто шёл по дороге, — превращались в темные силуэты без лиц.
Я понял — я в Нави. Амулет раскалился у меня на груди, обжигая кожу. Сергей, должно быть, неосознанно втянул меня в Навь. Он был рядом, всё ещё держал меня за руку.
И тогда я увидел его истинную Выкотя. То, что раньше казалось лишь черным шаром, стало гигантским парящим сгустком кошмара. Ком из плоти, обвитой болью. В нём бились и корчились души. Их лица — искажённые страданием, безысходностью, мольбой о спасении — было невозможно вынести. Я слышал их крики. Стоны. Рыдания. Они звенели в ушах, били в грудь, рвали нутро. Они не затихали. Они были бесконечны. Выкоть приближался. Из его чёрного тела начали тянуться руки — десятки, сотни. Они были неоформленными, но тянулись точно ко мне, будто он узнал во мне ту самую жизнь.
Я не мог двигаться. Мог только смотреть. Я пытался принять — не смерть, нет — но неизбежность. Как будто это был мой путь.
И тут — амулет вспыхнул. Ярко. Золотисто-голубой свет пробился из-под рубашки, разорвал серость, выжег её из воздуха.
Шаг Выкотя замедлился. Его руки дрогнули.
Я стоял в этом свете, как в защите, не зная, что будет дальше. Не зная, что делать. Но зная точно — я еще живой.
Выкоть замер на миг, будто не понимая, что мешает ему схватить меня. Его чёрные, тянущиеся руки замедлились в воздухе, начали биться в невидимую преграду, которую создавал амулет.
Я стоял, весь в напряжении, чувствуя, как он пытается дотянуться. Пальцы его были длинными, скользкими, как корни. Они не касались тела, но их близость сводила с ума. Воздух вокруг дрожал, как над асфальтом в жару, но этот жар был чужим, неземным.
Выкоть завопил— не голосом, а всем своим телом. Внутри него завыли души. Громче. Страшнее. Их крики накрыли меня. Голоса переплетались: детские, женские, старческие. Они плакали, взывали, умоляли, проклинали. Некоторые звучали так, будто я уже слышал их — и это было хуже всего. Он рванулся вперёд.
Его черные руки ударились в сияние, вырывающееся из моего амулета. От удара я отшатнулся, но устоял. Амулет полыхнул сильнее, и я увидел, как в теле Выкотя что-то дернулось. Лица внутри него исказились, будто ощутили боль. В воздухе запахло гарью — будто что-то выгорало. Он отступил на шаг… но это только разозлило его.
Он закрутился, как смерч. Его тело искажалось, вспухало, будто он собирался прорваться. Его руки, как щупальца, начали хлестать воздух, били по защите, сотрясая мир вокруг. Небо стало еще темнее, полуразрушенные дома завибрировали тенями. Я закричал — от давления, от криков внутри него, от боли в груди, где пульсировал амулет. Но не сдался. Стоял.
Последний рывок. Выкоть сгустился, собираясь нанести сильнейший удар. И ударил. Прямо в меня.
Я зажмурился.
Свет вспыхнул так, что выжег всё перед глазами. В ушах — грохот, треск, как от разряда молнии. А потом — боль в груди. Резкая. Амулет пылал, трещал, внутри бежали золотые жилы, раскаленными линиями. Я почувствовал, как он треснул. Щелчок был глухим, но разнёсся в теле, как удар по костям. Свет стал тускнее, но не погас.
Выкоть отлетел назад, скрутился в воздухе, как животное, получившее удар. Он дрожал, искажался, воронка теней внутри него мелькала яростными вспышками. Было видно — боль пробрала его до самых глубин. Он завыл. Этот вой — не громкий, но ощутимый — будто шел сразу внутри черепа, вибрируя на частоте, которую не выносит человеческая душа.
Он потерял много сил. Это чувствовалось. Его облик дергался. И он начал метаться. Он искал.
Выкоть закружился в воздухе, скользя над землёй, как голодный зверь, потерявший добычу. Его щупальца змеились в разные стороны, пробуя воздух, будто улавливая запах. Он сделал круг… и внезапно замер.
Его тело потянулось в одну сторону.
Я обернулся — и увидел тень молодого парня, моего ровесника, Витька. Были видны его движения, эхом разносились его слова, будто через глухую стену. Тень парня стояла неподалёку. Я видел и чувствовал его душу. Он был всё ещё удивлённый моей пробежкой и поведением коров. Он как раз вытаскивал из кармана телефон, с лёгкой ухмылкой на лице, будто хотел пошутить или спросить, не в порядке ли я. Он даже шагнул в мою сторону…
Выкоть скользнул к нему.
Тварь почти слилась с воздухом. Быстрая, стремительная, как чёрная молния. Не было звука, не было всплеска. Только тень, которая внезапно легла на Витька.
Он вздрогнул. Вцепился пальцами в майку у груди, как будто что-то пронзило его изнутри. Глаза расширились. А я увидел, как на него навалилась тьма. Прямо на спину. Ворох тел, лиц, рук. Души, связанные болью. Они облепили его, как паразиты. Как будто его накрыли полупрозрачным саваном страдания.
— Сергей… — выдохнул я.
— Он выбрал, — прошептал тот, словно оторопев.
Выкоть исчез в теле Витька, и на мгновение всё застыло. Воздух будто лишился движения. Пространство вокруг дрожало. Моё сердце билось глухо.
Амулет на моей груди затрепетал. Вначале тепло, затем боль — жгучая, как от ожога. Его свечение мигнуло — золотисто-голубое, но уже не яркое, а как свет фонаря сквозь туман. Я опустил взгляд — в центре амулета пробежала тонкая трещина.
Мир Нави начал отступать. Всё не сразу, как по команде — а будто кто-то прокручивал ручку старого телевизора, медленно наводя резкость. Цвета стали меняться.
Тьма отступала, искажённые деревья выпрямлялись, на их ветви снова ложились солнечные блики. Ржа с домов исчезала, крыши вновь становились серыми, а не покрытыми мхом и плесенью. Образы людей из теней снова становились людьми, живыми, плотными, пусть и с удивлением в глазах.
Я чувствовал, как уходит давление, как будто кто-то разжал кулак, сжимавший мою грудную клетку.
Сергей всё ещё стоял рядом. Он бледнел, его очертания рассыпались голубой пылью. Я знал, что он потратил много сил, амулет пострадал и связь с Навью теряется по этому.
— Спасибо… — только и успел прошептать я.
Вдох. Словно первый за долгое время. Настоящий, свежий. Я почувствовал запах земли, пыли, коровьего навоза и влажной травы.
Витька стоял неподвижно. Улыбка сошла с лица. Он будто пытался понять, что происходит. Губы дрогнули, он пошатнулся.
— Эй, Вить… — прохрипнул я, но он не слышал.
Тень Выкотя полностью обволокла его. Она впилась в спину, в затылок, в грудь. Его лапы прошли сквозь тело — не раня, но прирастая к нему. Закрепляясь.
Я смотрел на парня моего возраста. С добрым, немного наивным лицом. Он всегда здоровался, всегда помогал по хозяйству соседям, ы детстве кормил бездомных псов за автобусной остановкой. У него была простая, может быть даже скучная, но мирная жизнь. И теперь — всё. Он обречён.
Я видел, как Выкоть прилип к нему. Как жажда боли повела эту тварь туда, где ещё не было отчаяния, но теперь оно расцветёт. Я знал, как это работает. Он будет жить… ещё немного. Но внутри уже началось. Тоска. Страх. Разрушение. Медленный гниющий ужас, что не даёт спать. Выкоть будет ждать, выжимать его, как губку. И в конце — мучительная смерть. И душа Витька… не уйдёт. Она останется, пойманная, измученная, перевариваемая внутри этого кома ужаса.
Это мог быть я. Я — кто полез, кто бросился. Кто нарушил границы. Кто спровоцировал приход выкотя. Кто, по сути, подвёл его сюда. Ему не повезло проходить там, где бежал я. Он поздоровался, а я даже не ответил. А теперь… он даже не знает, что уже проиграл.
Я почувствовал, как внутри сжимается что-то тяжёлое. Невыносимое. Пульс отдался в висках, грудь стало давить. Я не выдержал. Просто опустился на колени прямо на землю у края дороги. Глаза щипало. От солнца, от пыли… и от этого чувства, которое медленно разъедало меня изнутри. Грусть. Тоска. Вина. Я опустил голову, пальцы вцепились в землю, как будто пытались зацепиться за реальность, за что-то твёрдое, настоящее. Но всё скользило, ускользало.
— Эй, Марк… Всё в порядке? — голос Витька выдернул меня из бездны собственных мыслей.
Я поднял взгляд. Он стоял передо мной, с тем же открытым лицом, с тем же добродушием, что всегда. И всё бы ничего, если бы не тень. Чёрный шар всё ещё парил над ним — еле различимый, мутный, как пятно на стекле, но я видел его. Он всё ещё там.
Я сглотнул и прошептал:
— Прости. Это я… Всё из-за меня.
— Чего? — он наклонился ближе, не расслышав. — Да брось. Сейчас коров соберём — и порядок. Ты сам то как? Сам на себя не похож…
Я отвёл взгляд, не в силах смотреть в глаза тому, кого только что обрёк.
— Да… — выдохнул я. — Всё нормально.
— Ну… ладно. Я тогда побежал, а то разбредутся в разные стороны. Бывай!
Он хлопнул меня по плечу и пошёл дальше по дороге. А я остался — на коленях, глядя ему в спину. Над ним летел черный шар - Выкоть, медленно, как тень, как приговор. Его свечение тускнело. Связь с Навью ослабевала, и теперь он был почти невидим для меня, почти растворился — но я знал: он там. Вцепился.
И я ничего не могу сделать.
Минуты прошли в молчании. Пыль оседала. Жара начинала подниматься над дорогой. Я медленно встал, глянув вниз — на треснувший амулет, что теперь висел на моей груди беззащитным грузом. Золотистые прожилки поблёскивали в трещинах, как будто обугленные капли света цеплялись за последнее.
Я был один. Совсем один. Медленно, будто под грузом не только вины, но и всей тяжести случившегося, я побрёл домой.