— Я устала притворяться, что всё в порядке! — выдохнула Марина, когда свекровь в очередной раз заявилась к ним без предупреждения.
Входная дверь хлопнула с такой силой, что задрожали стёкла в серванте. Зинаида Петровна вошла в квартиру своим фирменным маршем — громко, уверенно, как генерал, инспектирующий подчинённую воинскую часть. В руках у неё были два огромных пакета с продуктами, а за спиной маячил Костя — её сын и муж Марины, который нёс ещё три сумки и выглядел одновременно виноватым и раздражённым.
Марина стояла посреди прихожей в домашних шортах и майке, с мокрыми после душа волосами. Она только что собиралась сесть за компьютер и доделать презентацию для завтрашнего совещания. На часах было восемь вечера воскресенья.
— Костенька сказал, что вы голодаете! — торжественно объявила Зинаида Петровна, проходя мимо невестки, словно той и не существовало. — Я купила всё необходимое для нормального ужина. Марина, займись картошкой, я буду делать котлеты.
Свекровь прошествовала на кухню, на ходу снимая пальто и небрежно бросая его на спинку стула. Марина перевела взгляд на мужа. Костя отводил глаза, старательно развешивая верхнюю одежду в шкафу.
— Мы голодаем? — тихо спросила она, но в её голосе звучала сталь. — Костя, ты серьёзно сказал своей матери, что мы голодаем?
— Я просто упомянул, что ты на этой неделе часто задерживалась на работе и мы пару раз заказывали пиццу, — пробормотал он, всё ещё не встречаясь с ней взглядом. — Она сама всё додумала.
— И ты не мог ей объяснить, что у нас всё в порядке? Что я готовлю, когда есть время? Что мы взрослые люди и способны сами решить, что нам есть на ужин?
Из кухни донёсся грохот кастрюль. Зинаида Петровна уже хозяйничала там, гремя посудой с таким энтузиазмом, словно готовилась накормить роту солдат, а не двух человек.
— Марина! — раздался властный голос. — Где у вас сковорода для котлет? И почему в холодильнике только йогурты и какие-то салаты? Это не еда!
Марина сжала кулаки. Те самые салаты она готовила вчера на всю неделю, чтобы они с Костей могли нормально питаться, несмотря на загруженность на работе. А йогурты были греческими, с высоким содержанием белка — часть её программы правильного питания.
— Зинаида Петровна, — она вошла на кухню, стараясь говорить спокойно, — спасибо за заботу, но нам действительно ничего не нужно. У нас есть еда, и мы прекрасно справляемся.
Свекровь обернулась к ней с выражением искреннего недоумения на лице, словно Марина заговорила на незнакомом языке.
— Справляетесь? Дорогая, мой сын похудел на три килограмма за последний месяц! Это что, по-твоему, нормально? Жена должна кормить мужа, а не морить его голодом своими диетами!
— Костя сам решил заняться спортом и следить за питанием, — Марина чувствовала, как внутри неё закипает гнев. — Мы вместе ходим в спортзал, вместе составили рацион. Никто никого не морит голодом.
— Спортзал! — фыркнула Зинаида Петровна. — Вот это новости! Мужчине нужна нормальная еда, а не ваши травки-муравки. Костенька, иди сюда, скажи ей!
Костя появился в дверном проёме кухни. Он выглядел так, словно предпочёл бы оказаться где угодно, только не здесь, между двумя женщинами, готовыми вот-вот вцепиться друг другу в волосы.
— Мам, правда, всё нормально. Мы просто решили питаться более здоровой пищей...
— Здоровой! — Зинаида Петровна всплеснула руками. — Да что может быть здоровее домашних котлет и жареной картошки? Я так тебя всю жизнь кормила, и ничего, вырос крепким мужчиной! А теперь что? Как цыплёнок стал!
Она повернулась к плите, демонстративно доставая из пакета фарш. Марина посмотрела на мужа, ожидая, что он поддержит её, объяснит матери, что они сами решают, как им жить. Но Костя лишь пожал плечами и пробормотал что-то о том, что пойдёт переоденется.
Предатель.
Следующие полчаса превратились в пытку. Зинаида Петровна готовила с остервенением, попутно комментируя каждую деталь их кухни. Почему сковородки не чугунные? Зачем столько специй? Что за мода хранить овощи в контейнерах? И это безобразие, которое Марина называет порядком!
Марина молча чистила картошку, чувствуя, как с каждой минутой в ней нарастает глухое раздражение. Она думала о презентации, которую нужно доделать. О том, что завтра важное совещание, где решится вопрос о её повышении. О том, что вместо подготовки она стоит на кухне и выслушивает нравоучения женщины, которая вламывается в их дом, как к себе домой.
— Кстати, — Зинаида Петровна повернулась к ней, размахивая шумовкой, — я тут подумала. Вам пора уже о детях задуматься. Костику тридцать пять, тебе тридцать два. Чего тянете?
Нож выскользнул из рук Марины и со звоном упал в раковину. Она медленно обернулась к свекрови.
— Мы пока не планируем детей, — произнесла она ровным тоном. — У нас обоих карьера, ипотека...
— Карьера! — презрительно фыркнула Зинаида Петровна. — Вот все вы сейчас такие — карьера, карьера! А о семье кто думать будет? Я в твои годы уже Костю в школу водила!
— Времена изменились, Зинаида Петровна.
— Ничего не изменилось! Женщина должна рожать, пока молодая. А то потом будете по врачам бегать, деньги тратить. Я вот своей подруге Галине Ивановне всё говорю — внуков дождёмся или нет? Стыдно перед людьми! У всех внуки, а у меня...
— Мам, хватит, — неожиданно подал голос Костя, вернувшийся на кухню. — Мы сами разберёмся.
Но было поздно. Марина уже стояла, сжимая край столешницы побелевшими костяшками пальцев. В её глазах плясали злые огоньки.
— Стыдно перед людьми? — повторила она, и её голос дрожал от едва сдерживаемой ярости. — А вам не стыдно вламываться в чужую жизнь со своими советами? Не стыдно указывать взрослым людям, как им жить, что есть, когда рожать детей?
— Марина! — Костя предостерегающе поднял руку. — Не надо...
— Нет, Костя, надо! — она резко повернулась к нему. — Я больше не могу это терпеть! Твоя мать приходит сюда, когда ей вздумается, критикует всё подряд, учит меня жить, готовить, планировать семью! А ты молчишь! Вечно молчишь!
— Да как ты смеешь! — Зинаида Петровна покраснела. — Я о вас забочусь! Неблагодарная!
— О нас? Или о себе? — Марина шагнула вперёд. — О своём желании контролировать сына? О своей потребности чувствовать себя незаменимой? Вы не заботитесь, Зинаида Петровна, вы манипулируете!
— Марина, прекрати немедленно! — Костя попытался встать между ними. — Это моя мать!
— А я твоя жена! — крикнула Марина. — Или это ничего не значит? Почему её чувства важнее моих? Почему я должна терпеть её хамство в собственном доме?
— Хамство? — Зинаида Петровна схватилась за сердце с таким театральным жестом, что Марина невольно закатила глаза. — Я хамлю? Да я для вас стараюсь! Готовлю, продукты покупаю!
— Которые мы не просили! — Марина чувствовала, что теряет контроль, но остановиться уже не могла. — Мы не просили вас приходить! Не просили готовить! Не просили учить нас жить! Почему вы не можете понять эту простую вещь — мы взрослые люди и хотим жить своей жизнью!
— Вот как! — Зинаида Петровна выпрямилась во весь рост. — Значит, я вам не нужна? Мешаю я вам? Костя, ты это слышишь? Твоя жена выгоняет меня из дома!
— Никто вас не выгоняет, — устало произнёс Костя. — Марина просто устала, у неё завтра важный день на работе...
— Не смей говорить за меня! — Марина повернулась к мужу. — Я не просто устала, я сыта по горло! Сыта тем, что твоя мать третирует меня в моём же доме, а ты делаешь вид, что ничего не происходит!
— Что я должен делать? — вспылил Костя. — Она моя мать! Я не могу ей грубить!
— А мне можно? Мне можно позволять ей вытирать обо меня ноги?
— Никто о тебя ноги не вытирает! Ты драматизируешь!
— Драматизирую? — Марина не верила своим ушам. — Твоя мать только что назвала меня неблагодарной за то, что я попросила её не лезть в нашу жизнь! Она упрекает меня перед своими подругами, что у неё нет внуков! Она критикует всё — от моей готовки до нашего образа жизни! И ты называешь это драматизацией?
— Она просто беспокоится...
— Она манипулирует, Костя! Манипулирует тобой через чувство вины, а ты ведёшься! Ты взрослый мужчина или маменькин сынок?
Эти слова повисли в воздухе кухни, как оглушительный взрыв. Костя побледнел, его челюсти сжались. Зинаида Петровна ахнула, прижимая руку к груди.
— Всё ясно, — процедил Костя сквозь зубы. — Теперь я маменькин сынок. Прекрасно. Знаешь что, Марина? Может, моя мать и перебарщивает иногда, но по крайней мере она обо мне заботится. А ты? Ты только о своей работе думаешь, о своей карьере! Когда ты последний раз готовила нормальный ужин? Когда мы последний раз проводили вечер вместе, а не каждый уткнувшись в свой ноутбук?
Марина смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она не могла поверить в то, что слышит.
— Ты серьёзно? Ты сейчас серьёзно обвиняешь меня в том, что я работаю? Что у меня есть амбиции? Извини, что я не хочу всю жизнь просидеть дома и ждать, когда ты соизволишь прийти с работы!
— Я не это имел в виду...
— Нет, именно это! Ты хочешь, чтобы я была как твоя мать — сидела дома, готовила борщи и ждала, когда можно будет упрекнуть невестку в том, что она недостаточно хорошая жена!
— Не смей оскорблять мою мать! — рявкнул Костя.
— А ты не смей оскорблять меня! — крикнула в ответ Марина. — Я твоя жена, чёрт возьми! Человек, с которым ты дал клятву быть в горе и радости! Или эта клятва ничего не значит по сравнению с маминым мнением?
— Хватит! — Зинаида Петровна стукнула ладонью по столу. — Я не позволю какой-то выскочке оскорблять меня в присутствии моего сына! Костя, или ты поставишь её на место, или...
— Или что? — Марина повернулась к ней, и в её глазах полыхнул настоящий гнев. — Что вы сделаете, Зинаида Петровна? Заберёте своего сыночка домой? Так забирайте! Может, вам вдвоём будет лучше — вы будете готовить ему котлеты, гладить рубашки и рассказывать, какая я плохая жена!
— Марина, прекрати! — Костя схватил её за руку. — Ты перегибаешь палку!
Она вырвала руку и отступила на шаг. В её глазах стояли слёзы — не от обиды, а от ярости и разочарования.
— Я перегибаю палку? Я? Знаешь что, Костя? Мне надоело. Надоело бороться за наш брак в одиночку. Надоело конкурировать с твоей матерью за твоё внимание. Надоело доказывать, что имею право на собственное мнение в собственном доме!
Она сорвала фартук и бросила его на стол.
— Я ухожу. Доедайте свои котлеты вдвоём. А я поеду к подруге и закончу презентацию там, где меня никто не будет обвинять в том, что я плохая жена.
— Марина, подожди... — Костя попытался её остановить, но она уже выскочила из кухни.
Через пять минут входная дверь хлопнула во второй раз за вечер. Костя и его мать остались на кухне вдвоём. На плите шипели котлеты, распространяя по квартире запах горелого масла.
— Вот видишь, — Зинаида Петровна первой нарушила тишину. — Я же говорила тебе, что она не пара тебе. Истеричка. Карьеристка. Нормальная жена так себя не ведёт.
Костя молчал, глядя на дверь, за которой исчезла его жена. В груди у него было пусто и холодно.
— Ничего, сынок, — свекровь положила ему руку на плечо. — Поживёшь пока у меня. А там видно будет. Может, это и к лучшему. Найдём тебе нормальную девушку, которая будет ценить семью...
— Мам, — Костя прервал её, и в его голосе звучала усталость. — Пожалуйста, иди домой.
— Что? — Зинаида Петровна не поверила своим ушам. — Костенька, ты что говоришь?
— Иди домой, мам. Мне нужно побыть одному.
— Но... котлеты... ужин...
— Мам, пожалуйста.
Что-то в его тоне заставило Зинаиду Петровну замолчать. Она обиженно поджала губы, выключила плиту и начала собираться. Уходя, бросила через плечо:
— Позвонишь, когда одумаешься.
Дверь закрылась в третий раз, уже тихо. Костя остался один в квартире, которая внезапно показалась ему чужой и холодной. На кухне пахло горелыми котлетами. На столе лежал брошенный Мариной фартук.
Он достал телефон и набрал её номер. Длинные гудки. Она не брала трубку.
«Прости меня», — написал он сообщение. — «Давай поговорим».
Ответа не было.
Костя сел за кухонный стол и уткнулся лицом в ладони. Только сейчас он понял, что натворил. Понял, что Марина была права. Он действительно вёл себя как маменькин сынок, позволяя матери вмешиваться в их жизнь, критиковать его жену, диктовать свои правила в их доме.
Телефон завибрировал. Сообщение от Марины.
«Я остаюсь у Лены на ночь. Подумай о том, чего ты хочешь от нашего брака. И кто для тебя важнее — жена или мать. Потому что так больше продолжаться не может».
Костя перечитал сообщение несколько раз. Она права. Так больше продолжаться не может. Ему тридцать пять лет, а он до сих пор не может сказать матери «нет». Не может защитить свою жену от её нападок. Не может построить собственную семью, независимую от материнского контроля.
Он посмотрел на остывающие котлеты на плите. Мама старалась. Но Марина была права — никто её об этом не просил. Они с женой действительно решили питаться правильно, ходить в спортзал, следить за здоровьем. И это было их совместное решение, их выбор. А он позволил матери втоптать этот выбор в грязь, обесценить старания Марины, выставить её плохой женой.
Костя встал и выбросил котлеты в мусорное ведро. Потом принялся за уборку кухни. Мыл посуду, протирал стол, раскладывал по местам продукты, которые принесла мать. С каждым движением в нём крепло решение.
Завтра он поедет к матери и поговорит с ней. Серьёзно поговорит. Объяснит, что любит её, ценит её заботу, но у него теперь своя семья. И в этой семье свои правила, свой уклад, свои решения. И если она хочет оставаться частью его жизни, ей придётся это принять и уважать.
А потом он поедет к Лене и будет просить прощения у жены. Долго и упорно. И пообещает, что больше никогда не позволит никому — даже родной матери — обижать её, критиковать, обесценивать. Потому что Марина — это его выбор, его любовь, его семья.
Закончив уборку, Костя выключил свет на кухне и пошёл в спальню. Кровать казалась слишком большой и холодной без Марины. Он лёг на её половину, уткнулся в подушку, которая всё ещё хранила запах её шампуня.
Завтра он всё исправит. Обязательно исправит. Потому что потерять Марину из-за собственной слабости и неумения отстаивать границы — это худшее, что может с ним случиться.
А Зинаида Петровна сидела дома и обзванивала подруг, жалуясь на неблагодарную невестку. Но в глубине души она чувствовала тревогу. Костя никогда раньше не просил её уйти. Никогда не говорил с ней таким усталым, отстранённым тоном.
Может быть, она и правда перегнула палку?
Нет, отогнала она эту мысль. Она мать, она имеет право заботиться о сыне. А эта выскочка Марина просто не понимает, что такое настоящая семья.
Но тревога не уходила. И когда на следующий день Костя позвонил и сказал, что им нужно серьёзно поговорить, Зинаида Петровна почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног.
Разговор состоялся в кафе — на нейтральной территории, как настоял Костя. Он говорил спокойно, но твёрдо. О границах. О respect. О том, что любит мать, но не позволит ей разрушить его брак.
— Если ты заставишь меня выбирать между тобой и Мариной, я выберу жену, — сказал он, глядя матери прямо в глаза. — Потому что с ней я строю будущее. И я очень хочу, чтобы ты была частью этого будущего. Но только если ты примешь наши правила.
Зинаида Петровна молчала, комкая в руках салфетку. Ей хотелось кричать, обвинять, манипулировать. Но она видела в глазах сына решимость. И страх потерять его оказался сильнее гордости.
— Хорошо, — выдавила она наконец. — Я постараюсь. Но ты же будешь звонить? Навещать?
— Конечно, мам. Просто... давай договоримся, что ты будешь предупреждать о визитах. И не будешь критиковать Марину. И наш образ жизни. Ладно?
Она кивнула, чувствуя, как к горлу подступают слёзы. Её мальчик вырос. По-настоящему вырос. И ей придётся с этим смириться, если она не хочет его потерять.
А Марина в это время сидела в офисе и пыталась сосредоточиться на презентации. Ночь у подруги помогла успокоиться, но боль и обида никуда не делись. Она любила Костю, но не могла больше жить в тени его матери.
Телефон завибрировал. Сообщение от мужа.
«Я поговорил с мамой. Расставил все точки над i. Можем встретиться после твоего совещания? Мне очень нужно с тобой поговорить. Я люблю тебя».
Марина перечитала сообщение несколько раз. Потом набрала ответ:
«Хорошо. Увидимся вечером дома».
Она не знала, что именно сказал Костя своей матери. Не знала, изменится ли что-то на самом деле. Но была готова дать их браку ещё один шанс.
Потому что любила этого нерешительного, доброго, иногда слабого, но всё-таки её мужчину. И верила, что он сможет стать той опорой, которая ей нужна.
Вечером они встретились дома. Долго разговаривали. Костя рассказал о разговоре с матерью, о новых правилах, которые он установил. Пообещал, что больше никогда не допустит повторения вчерашней ситуации.
Марина слушала, кивала, а потом расплакалась. От облегчения. От усталости. От любви.
Они помирились. И этой ночью заснули в обнимку, как будто боялись снова потерять друг друга.
А Зинаида Петровна лежала в своей постели и думала. Ей было больно. Обидно. Но где-то в глубине души она понимала — сын прав. Нельзя всю жизнь держать его на коротком поводке. Нужно отпустить. Дать ему жить своей жизнью.
Может быть, со временем она даже подружится с Мариной. В конце концов, невестка делает её сына счастливым. А разве не этого хочет любая мать для своего ребёнка?
С этой мыслью она и уснула. А утром позвонила Косте и извинилась перед Мариной. Коротко, неловко, но искренне.
Это было начало новой главы в их отношениях. Сложной, полной компромиссов, но всё же дающей надежду на то, что три взрослых человека смогут научиться уважать друг друга и жить в мире.