— Всё это твоё! Всё! И дом, и деньги, и даже эта проклятая кофеварка! — выкрикнула я, глядя в холодные глаза свекрови, когда она в очередной раз пыталась выставить меня из собственной квартиры.
Три года. Три долгих года я терпела её выходки, пытаясь сохранить семью. Но сегодня что-то внутри меня окончательно сломалось. Валентина Петровна стояла передо мной в своём любимом бордовом костюме, который делал её похожей на директора советской школы, и смотрела так, будто я была незваной гостьей в собственном доме.
— Анжела, не драматизируй, — процедила она сквозь зубы. — Просто собери свои вещи и уезжай к родителям. Нам с Максимом нужно побыть вдвоём, обсудить важные семейные вопросы.
Семейные вопросы. Без меня, его жены. Я почувствовала, как внутри поднимается волна гнева, которую я так долго сдерживала.
— Валентина Петровна, это мой дом. Моя квартира. Я не собираюсь никуда уезжать.
Она усмехнулась той особенной усмешкой, от которой у меня всегда мурашки по коже.
— Твоя? Милочка, ты забываешь, что всё, что у тебя есть, — это благодаря моему сыну. Без него ты бы так и прозябала в своей съёмной однушке на окраине.
Это была ложь. Наглая, беспардонная ложь. Квартиру мы купили вместе с Максимом, причём большую часть денег внесла именно я — накопления с моей работы дизайнером и помощь моих родителей. Но Валентина Петровна умела переворачивать факты так, как ей было удобно.
Я услышала, как открылась входная дверь. Максим вернулся с работы. Мой муж, человек, который должен был защищать меня, но который раз за разом выбирал сторону матери.
— Мам? Анжела? Что происходит? — его голос звучал устало.
Валентина Петровна мгновенно преобразилась. На её лице появилось страдальческое выражение, она прижала руку к сердцу.
— Максимушка, сыночек, я просто попросила Анжелу дать нам возможность спокойно поговорить, а она... она накричала на меня!
Я видела, как Максим поморщился. Он ненавидел семейные скандалы, предпочитая делать вид, что ничего не происходит.
— Анжела, ну зачем ты так с мамой?
— Я? — я не могла поверить своим ушам. — Твоя мать требует, чтобы я уехала из собственного дома!
— Не требует, а просит, — поправила Валентина Петровна тихим, обиженным голосом. — Всего на пару дней. У меня есть важные новости для Максима.
— Какие новости нельзя обсудить при мне? Я что, не член семьи?
Максим вздохнул и потёр переносицу — жест, который я научилась ненавидеть. Это означало, что он снова выберет путь наименьшего сопротивления.
— Анжел, может, правда съездишь к родителям? Ну что тебе стоит? Мама редко приезжает...
— Редко? — я рассмеялась, но в этом смехе не было веселья. — Она здесь каждые выходные! И каждый раз устраивает какой-то спектакль!
— Не преувеличивай...
— Я не преувеличиваю! Помнишь, как она переставила всю нашу мебель, пока мы были в отпуске? Или как выбросила мои цветы, потому что от них «плохая энергетика»? Или как пригласила своих подруг на чаепитие и представила меня как домработницу?
С каждым словом я чувствовала, как во мне растёт решимость. Хватит. Хватит терпеть. Хватит молчать.
— Это были недоразумения, — пробормотал Максим.
— Недоразумения? — Валентина Петровна всплеснула руками. — Я просто пытаюсь помочь! Эта девочка не умеет вести хозяйство, не умеет готовить...
— Я прекрасно готовлю!
— Твои салатики из магазинных овощей? — она скривилась. — Максим привык к нормальной домашней еде. К борщам, котлетам...
— Которые вы готовите из полуфабрикатов!
— Как ты смеешь!
— Мам, Анжела, пожалуйста, — Максим встал между нами, но я видела, что он уже принял решение. Как всегда, не в мою пользу.
— Знаешь что? — я почувствовала странное спокойствие. — Я действительно поеду к родителям. Но не на пару дней.
— Что ты имеешь в виду? — Максим нахмурился.
— Я имею в виду, что устала. Устала быть третьей лишней в собственном браке. Устала бороться за место в собственном доме. Устала доказывать, что я достаточно хороша для твоего драгоценного сыночка.
— Анжела, не говори глупостей...
— Это не глупости, Максим. Это правда. Ты никогда не был на моей стороне. Ни разу за три года.
Я пошла в спальню и достала чемодан. Руки не дрожали. Внутри была удивительная пустота и ясность.
— Что ты делаешь? — Максим пошёл за мной.
— Собираю вещи. Как просила твоя мама.
— Но ты же вернёшься?
Я остановилась и посмотрела на него. На мужчину, которого когда-то любила. Красивый, успешный, но абсолютно безвольный, когда дело касалось его матери.
— А ты хочешь, чтобы я вернулась?
Он молчал слишком долго. В гостиной Валентина Петровна что-то гремела посудой, демонстративно наводя «порядок» на моей кухне.
— Я люблю тебя, — наконец сказал он.
— Но любишь свой покой больше.
Я сложила в чемодан самое необходимое. Документы, любимые вещи, фотографию родителей. Оставила всё, что покупалось вместе, что выбиралось для нашего общего дома. Дома, который так и не стал моим.
Когда я вышла с чемоданом в прихожую, Валентина Петровна уже хозяйничала на кухне.
— Наконец-то! — воскликнула она. — Теперь я смогу нормально накормить сына. Максимушка, я купила твою любимую телятину...
— Мам, — Максим выглядел растерянным. — Может, не надо... Анжела...
— Да что ты переживаешь? Поплачется у мамочки и вернётся. Куда ей деваться?
Эти слова стали последней каплей. Я поставила чемодан и повернулась к ней.
— Знаете, Валентина Петровна, вы правы. Мне действительно некуда деваться. Кроме моей собственной квартиры, которую я купила на свои деньги. Кроме моей работы, где меня ценят и уважают. Кроме моих родителей, которые любят меня просто за то, что я есть. У меня целый мир, где мне не нужно доказывать своё право на существование.
— Не смей так разговаривать со мной!
— А я и не разговариваю с вами. Я прощаюсь. Максим, — я повернулась к мужу, — завтра я пришлю за остальными вещами. Документы на квартиру в верхнем ящике комода. Напомню, что она оформлена в долях, и моя доля — семьдесят процентов. Так что это скорее вам придётся искать, куда деваться.
— Анжела, подожди!
Но я уже открывала дверь. На пороге обернулась в последний раз.
— Знаешь, что самое грустное? Я действительно любила тебя. И готова была полюбить твою маму, если бы она дала мне хотя бы один шанс. Но вы оба выбрали войну. Что ж, поздравляю, вы победили. Наслаждайтесь своей победой вдвоём.
Я вышла и аккуратно закрыла за собой дверь. Никаких хлопаний, никакой театральности. Просто тихий щелчок замка, отрезавший три года моей жизни.
В лифте я достала телефон и набрала маму.
— Мамуль? Я еду домой.
— Анжелочка? Что-то случилось?
— Да, мам. Я наконец-то приняла правильное решение.
— Мы ждём тебя, солнышко. Папа как раз собирался делать твои любимые блинчики.
Я улыбнулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Но это были не слёзы боли или обиды. Это были слёзы облегчения.
Выйдя из подъезда, я вдохнула холодный вечерний воздух. Город светился огнями, жил своей жизнью, полной возможностей. И впервые за долгое время я чувствовала себя его частью. Свободной частью.
Телефон завибрировал. Сообщение от Максима: «Анжела, вернись. Мама уедет. Давай поговорим».
Я посмотрела на экран и, не отвечая, убрала телефон в карман. Поздно. Слишком поздно для разговоров.
Такси подъехало быстро. Устраиваясь на заднем сиденье, я бросила последний взгляд на окна квартиры. На кухне горел свет, и я представила, как Валентина Петровна суетится у плиты, готовя ужин для своего драгоценного сына. Как Максим сидит за столом, уткнувшись в телефон, не зная, что написать мне дальше. Как они оба пытаются делать вид, что ничего страшного не произошло.
— Куда едем? — спросил таксист.
Я назвала адрес родителей и откинулась на спинку сиденья. За окном проплывали знакомые улицы, но теперь они казались другими. Как будто я смотрела на них новыми глазами.
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонок. Я сбросила, не глядя. Потом ещё один. И ещё. Я выключила звук и убрала телефон в сумку.
Пусть звонит. Пусть пишет. Пусть даже приедет к моим родителям — папа не пустит его на порог, если я попрошу. Время разговоров прошло. Время компромиссов тоже.
Я вспомнила нашу свадьбу. Как Валентина Петровна весь вечер рассказывала гостям, что я недостаточно хороша для её сына. Как критиковала моё платье, причёску, даже мой смех. Как Максим отмалчивался, делая вид, что не слышит.
Вспомнила наше первое семейное торжество — день рождения Максима. Как я весь день готовила его любимые блюда, украшала квартиру, звала друзей. А вечером пришла Валентина Петровна с собственным тортом и заявила, что мой «несъедобный». Гости чувствовали себя неловко, я едва сдерживала слёзы, а Максим... Максим ел мамин торт и нахваливал.
Вспомнила сотни мелких и крупных унижений. Замечания о моей фигуре, причёске, манере одеваться. Постоянные сравнения с какой-то мифической Леночкой — первой любовью Максима, которая была «идеальной во всех отношениях». Вечные намёки на то, что я недостаточно хороша, недостаточно умна, недостаточно хозяйственна.
И каждый раз Максим молчал. Или просил меня «не обращать внимания». Или говорил, что мама «не со зла». Или упрекал меня в том, что я «слишком чувствительная».
— Приехали, — голос таксиста вернул меня в реальность.
Я расплатилась и вышла из машины. Родительский дом встретил меня тёплым светом окон и запахом папиных блинчиков, долетавшим даже до крыльца.
Дверь открылась прежде, чем я успела позвонить. Мама стояла на пороге — маленькая, седая, с тревогой в глазах.
— Анжелочка...
Я бросилась к ней в объятия и наконец-то дала волю слезам. Плакала долго, уткнувшись в её плечо, пахнущее домом и детством. Мама гладила меня по голове и шептала что-то успокаивающее.
— Всё хорошо, моя девочка. Всё будет хорошо. Ты дома.
Папа появился из кухни с полотенцем в руках.
— Что этот придурок опять натворил?
— Пап...
— Не защищай его. Я с самого начала говорил, что он маменькин сынок. Но ты же влюбилась...
— Петя, не сейчас, — мама укоризненно посмотрела на него. — Анжела устала. Пойдём, солнышко, я постелю тебе в твоей комнате.
Моя комната осталась точно такой же, какой была, когда я уезжала после свадьбы. Те же голубые занавески, тот же письменный стол у окна, те же фотографии на стенах. Как будто родители знали, что однажды я вернусь.
— Поешь сначала, — мама принесла поднос с блинчиками и чаем. — А потом расскажешь, если захочешь.
Я кивнула, не доверяя голосу. Блинчики были такими же, как в детстве — тонкие, кружевные, с любимым клубничным вареньем.
Папа заглянул в комнату.
— Этот... Максим твой не приедет сюда?
— Не думаю.
— А если приедет?
— Тогда скажешь, что меня нет.
— С удовольствием, — папа хмыкнул. — Я ему ещё на свадьбе хотел кое-что сказать, да ты не дала.
— Петя! — мама погрозила ему пальцем.
— Что «Петя»? Наша дочь три года мучилась с этой семейкой! Хватит!
Они ушли, оставив меня одну. Я сидела на кровати, пила чай и смотрела в окно. Где-то там, в другой части города, Максим, наверное, всё ещё пытается мне дозвониться. Валентина Петровна наверняка уже строит планы, как вернуть непокорную невестку обратно — не из любви, конечно, а чтобы было кого мучить.
Но меня там больше не было. Я была здесь, дома, где меня любят просто так. Где не нужно доказывать своё право на уважение. Где мои блинчики всегда самые вкусные, даже если они подгорели.
Телефон в сумке продолжал вибрировать. Я достала его и посмотрела на экран. Двадцать три пропущенных звонка. Пятнадцать сообщений. Я не стала их читать. Вместо этого зашла в настройки и заблокировала номер Максима. Потом, подумав, заблокировала и номер Валентины Петровны.
Хватит. Три года я пыталась построить семью с человеком, который не готов был ради этой семьи сделать ни шага. Три года терпела унижения от женщины, которая видела во мне только угрозу своей власти над сыном. Три года надеялась, что всё изменится, что Максим повзрослеет, что его мать примет меня.
Но некоторые вещи не меняются. Некоторых людей не изменить. И иногда лучшее, что можно сделать, — это уйти.
Я открыла ноутбук и зашла на сайт с вакансиями. Моя специальность была востребована, опыт большой. Может, стоит поискать работу в другом городе? Начать всё с чистого листа?
За окном начинал накрапывать дождь. Я любила дождь. Он всегда казался мне символом очищения, нового начала.
— Анжела? — мама снова заглянула в комнату. — Мы с папой подумали... Может, тебе стоит поговорить с Аллой Михайловной? Помнишь, она помогала тёте Наташе во время развода.
Алла Михайловна была семейным адвокатом, подругой мамы.
— Наверное, ты права, — я кивнула. — Завтра позвоню ей.
— И знаешь что? — мама села рядом со мной на кровать. — Я горжусь тобой.
— За что? За то, что не смогла сохранить семью?
— За то, что нашла в себе силы уйти. Это требует мужества, доченька. Гораздо больше мужества, чем терпеть.
Она обняла меня, и я снова почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Но теперь это были другие слёзы. Слёзы освобождения.
Ночью мне снился странный сон. Я стояла в нашей с Максимом квартире, но она была пустая. Никакой мебели, никаких вещей. Только голые стены и эхо шагов. Валентина Петровна сидела посреди гостиной на единственном стуле и вязала бесконечный шарф. Максим стоял рядом, обмотанный этим шарфом с ног до головы, и не мог пошевелиться.
— Видишь? — говорила мне Валентина Петровна. — Он никуда от меня не денется. Он мой.
Я проснулась с чувством облегчения. Сон был таким явным, таким символичным, что не нуждался в толковании. Максим действительно никогда не принадлежал мне. Он всегда был собственностью своей матери.
Утром я проснулась от запаха кофе и свежей выпечки. Спустилась на кухню и обнаружила родителей за завтраком.
— Доброе утро, солнышко, — мама поставила передо мной чашку. — Как спалось?
— Лучше, чем за последние месяцы.
— Вот и славно. Я созвонилась с Аллой Михайловной. Она может принять тебя сегодня в одиннадцать.
Я кивнула. Начинался новый день моей новой жизни.
После завтрака я включила телефон. Ещё тридцать пропущенных звонков. Я просмотрела сообщения — не читая, просто чтобы понять общий тон. Сначала Максим спрашивал, где я. Потом просил вернуться. Потом обещал, что всё изменится. Потом злился. Потом снова просил. Последнее сообщение было от Валентины Петровны: «Девочка, хватит истерить. Возвращайся домой немедленно».
Я удалила все сообщения и пошла собираться к адвокату.
Алла Михайловна оказалась энергичной женщиной лет пятидесяти с внимательными глазами и располагающей улыбкой.
— Анжела, рада вас видеть, хоть и при таких обстоятельствах. Ваша мама вкратце рассказала ситуацию. Давайте обсудим детали.
Следующий час я рассказывала ей всё. О квартире, о вложенных деньгах, о трёх годах совместной жизни. Алла Михайловна слушала внимательно, иногда что-то записывала.
— Что ж, ситуация достаточно ясная, — сказала она, когда я закончила. — Квартира куплена в браке, но если у вас есть документы, подтверждающие источник средств — а я понимаю, они есть — мы можем доказать, что ваша доля действительно составляет семьдесят процентов. Есть два варианта: либо муж выкупает вашу долю, либо квартира продаётся, и вы делите деньги пропорционально вложениям.
— А если он не захочет?
— Тогда через суд. Но обычно до этого не доходит. Люди понимают, что судебные издержки могут оказаться выше, чем предмет спора.
Мы обсудили ещё множество деталей. Алла Михайловна дала мне список документов, которые нужно подготовить, и пообещала начать работу, как только я их предоставлю.
Выйдя из офиса, я почувствовала странную лёгкость. Как будто с плеч свалился невидимый груз. Да, впереди были сложности — развод, раздел имущества, возможно, суды. Но это были решаемые проблемы. Технические вопросы. А самое главное решение я уже приняла.
Следующие дни прошли в хлопотах. Я ездила в квартиру за документами (Максима, к счастью, не было дома), встречалась с адвокатом, искала работу. На третий день мне позвонили из крупной дизайнерской студии — они искали арт-директора, и мой опыт их заинтересовал.
— Единственный нюанс, — сказала hr-менеджер, — офис находится в Санкт-Петербурге. Вы готовы к переезду?
Я задумалась на секунду. Петербург. Новый город, новая жизнь, новые возможности.
— Да, готова.
— Отлично! Тогда ждём вас на собеседование. Можем организовать онлайн, но лучше, конечно, встретиться лично.
Я согласилась приехать через неделю. Родители поддержали моё решение, хоть и расстроились, что я буду далеко.
— Зато есть повод ездить в Питер, — философски заметил папа. — Всегда мечтал посмотреть Эрмитаж.
На пятый день после моего ухода Максим пришёл к родителям. Папа, как и обещал, не пустил его дальше порога.
— Анжелы нет дома, — сказал он.
— Я знаю, что она здесь. Мне нужно с ней поговорить.
— А она не хочет с тобой говорить. Всё, что нужно, она скажет через адвоката.
— Но это же смешно! Мы же взрослые люди!
— Вот именно, — папа скрестил руки на груди. — Взрослые. Поэтому и решаем вопросы как взрослые. Через адвокатов. А теперь извини, у меня суп на плите.
Я наблюдала эту сцену из окна своей комнаты. Максим выглядел растерянным и каким-то потерянным. На мгновение мне стало его жаль. Но только на мгновение. Он сделал свой выбор давно. Каждый раз, когда молчал. Каждый раз, когда не защищал. Каждый раз, когда выбирал материнский покой вместо счастья жены.
Собеседование в Петербурге прошло отлично. Студия оказалась именно таким местом, о котором я мечтала — креативная команда, интересные проекты, адекватное руководство. Мне предложили должность и очень достойную зарплату.
— Когда сможете приступить? — спросил генеральный директор.
— Через месяц? Мне нужно уладить кое-какие дела в Москве.
— Договорились. Ждём вас в нашей команде, Анжела.
Я вышла из офиса на Невский проспект. Город встретил меня мелким дождём и ветром с Невы. Но мне нравилось. Это был город, где никто не знал меня как «жену Максима» или «невестку Валентины Петровны». Здесь я могла быть просто Анжелой.
Вернувшись в Москву, я активно занялась делами. Алла Михайловна вела переговоры с адвокатом Максима. Он согласился на раздел имущества без суда — видимо, понял, что в суде его шансы невелики.
— Он готов выкупить вашу долю, — сообщила мне Алла Михайловна. — Сумма справедливая, даже чуть выше рыночной. Думаю, стоит соглашаться.
Я согласилась. Деньги были мне нужны для начала новой жизни в Петербурге.
День подписания документов о разводе выдался на редкость солнечным для ноября. Я пришла в ЗАГС за пятнадцать минут до назначенного времени. Максим уже ждал — в своём лучшем костюме, свежевыбритый, с букетом роз.
— Это тебе, — он протянул мне цветы.
— Зачем?
— Я подумал... в память о хорошем.
Я не взяла букет.
— Хорошее я и так помню. Но его было слишком мало, Максим.
Мы зашли в кабинет, где нас ждала сотрудница ЗАГСа. Процедура была недолгой — подписи, печати, и вот мы уже не муж и жена.
На выходе Максим попытался меня остановить.
— Анжела, может, поговорим? Выпьем кофе?
— О чём говорить?
— Я... я понял много за эти недели. Понял, что был не прав. Что мама... что я должен был защищать тебя.
— Поздновато для прозрений.
— Но может, ещё не поздно всё исправить?
Я посмотрела на него. На этого красивого, успешного, слабого мужчину, с которым прожила три года.
— Максим, ты хороший человек. Правда. Но ты никогда не будешь хорошим мужем. По крайней мере, пока твоя мама жива. А я не готова ждать.
— Это жестоко.
— Это честно. Прощай, Максим.
Я развернулась и пошла к метро. Позади остались три года моей жизни, ошибки, иллюзии, разбитые надежды. Но впереди было столько всего нового!
Через две недели я погрузила свои немногочисленные вещи в небольшой фургон и отправилась в Петербург. Родители провожали меня со слезами на глазах, но я видела в их взглядах гордость и одобрение.
— Звони каждый день, — наказывала мама.
— И приезжай на новогодние праздники, — добавил папа.
— Обязательно.
Квартиру в Петербурге я сняла небольшую, но уютную — в старом доме на Петроградской стороне. С высокими потолками, лепниной и видом на тихий дворик. Моя квартира. Где никто не будет переставлять мебель, критиковать мои кулинарные способности или требовать уехать к родителям.
Первый рабочий день в новой студии начался с общего собрания. Меня представили команде, и я сразу почувствовала себя на своём месте. Здесь ценили идеи, а не происхождение. Здесь важно было, что ты умеешь, а не чья ты жена.
Вечером, сидя в маленьком кафе на Малой Садовой, я написала первый пост в своём блоге, который решила вести:
«Иногда самый важный шаг — это шаг от, а не к. Шаг от токсичных отношений, от людей, которые тебя не ценят, от жизни, которая тебе не подходит. Это страшно. Это больно. Но это необходимо.
Я начинаю новую жизнь в новом городе. Без оглядки на прошлое, без груза чужих ожиданий. И знаете что? Я счастлива. По-настоящему счастлива впервые за долгое время.
Не бойтесь менять свою жизнь. Не бойтесь уходить оттуда, где вам плохо. Вы достойны любви, уважения и счастья. И иногда, чтобы это получить, нужно просто развернуться и уйти».
Я допила кофе и вышла на улицу. Начинался снег — первый снег моей новой жизни. Я подставила лицо снежинкам и улыбнулась.
Всё только начиналось.