А началось все прямо в день выписки. Мышкины и Собакины долго спорили - кто внука, дитя Иллариона, из роддома на руках вынесет.
Собакины с своем стиле орудовали - шептали на ухо дочке Вере всякое. Особенно бабушка Клавдия Собакина старалась.
- Веруська, - нашептывала, - Иллариона я должна из роддома на руках тащить. А Мышкины пущай просто рядышком постоят. В конце концов, ты наша родная дочь. Ты, можно сказать, этого младенца выносила. Мы потому поболее прав на Иллариона имеем. А если точнее сказать: непосредственно я. И лучше этим Мышкиным соври немножко. Мол, выписывают вас ближе к обеду. А сами с утра выписывайтесь. А то, ишь, будут хваталки свои к ребенку тянуть.
А Мышкины больше на сына Петю напирали.
- Петр, - говорили они, - внук данный - продолжение нашего славного рода. А потому мы его на руках вынесем. А Собакины могут и попозже с младенцем запечатлеться. У корыта с водичкой - при купании, к примеру. Или в момент иных процедур по гигиене.
И вот так все напирали, шептали и уговаривали. А один раз даже в открытую семейства эти схлестнулись. И пока разбирались, кто младенца на руки возьмет первым, на выписку опоздали. И долго потом еще друг на дружку дулись, обвинения высказывали, жаловались соседям и друзьям.
На фотокарточке у роддома Петя с Верой потому стоят. Петя младенца в конверте голубом крепко держит. А Веру под руку тетка Дуся взяла - дальняя родня Собакиных. Ее особо никто и не звал на выписку, но она заявилась самостоятельно. Букет из роз розовых принесла. Петя-то в суматохе забыл про букет совершенно. А как про букеты помнить, если тайные операции вокруг проворачиваются?
Далее между семействами соревнования начались - кто больше младенцу подарков надарит.
Мышкины побогаче были. И подарков тащили несметное количество. Ложки золотые с гравировками несут чуть не каждый день, пинетки из кожи питона, пледы шелковые, часы наручные - на вырост. Однажды даже сертификат на звезду в космосе Иллариону преподнесли. И, главное, обидно так подарки дарят. С ехидцей даже. Чтобы, значит, Собакины видели все своими глазами. И с собственными погремушками да распашонками х/б зеленели от зависти и осознания личной неплатежеспособности.
А Собакины сначала тоже подарки волокли. Как-то даже кредит на подарки взяли под ужасный процент - велосипед шоссейный купили внуку на вырост. А потом остыли - кредит платят, а все равно Мышкины их обходят уверенно. Эти Мышкины счет Иллариону открыли - и уже на автомобиль младенцу копить начали.
Собакины в ответ взялись в дом к молодой семье ходить - оказывать помощь в уходе за Илларионом. Бабка Клава даже с работы уволилась.
"Ха, - соседям и друзьям поделилась, - эти Мышкины деньгами от внука откупаются. Сунули подарок - и все на том. А младенчику тепло рук сейчас поважнее вилки с гравировкой, чтоб ее ржа сожрала".
И с утра до ночи у молодых бабка Клава вертится - дитя с рук не спускает. Дочь ее, Вера, даже ревновать немножко начала. Дитя первое слово не “мама”, а “бабка Клава” сказал. А зять Петя сердиться повадился. “Надоел, - бубнил, - это караван-сарай. Вечно, Вера, твоя матерь тут крутится. Вот моя родня - молодцы. Купили подарков и не лезут в жизнь”.
И Петя своей родне пожаловался на тещу. Мол, никакой жизни нет. Как к шести утра заявится, так и до ночи сидит. Иллариона тетешкает. Никакой личной жизни! Все время посторонняя женщина по дому бродит, песни поет колыбельные, бутылки кипятит и стенает на низкую производительность молока у Веры. Через день еще и дед Собакин заявляется. Тот младенцу свои воспоминания об армии излагает. Как он служил на Дальнем Востоке. Уже по пятому кругу воспоминаний пошел - и на шестой замахивается. Надоело!
Бабка Маня - как от сына про Собакиных услыхала - так тоже с утра приходить начала. Только солнце встанет - она уж на пороге. И с бабкой Клавой за младенца борются. И та побеждает, кто пораньше заявится и попозже прочь уберется.
Бабка Клава изворотливее была. Она раскладушку себе в коридоре установить сообразила. И ночевать так устроилась.
Бабка Маня тогда скандал учинила. И рядом свою раскладушку возвела. И только пискнет младенец - обе бабки в ночных рубашках к ребеночку несутся. И в четыре руки его баюкают. Шастают по супружеской спальне, горланят колыбельные хором. И каждая старается противницу перегорланить.
Но недолго такой баланс существовал. Дед Собакин претензию подал.
“Мы, - кулаком треснул по двери входной у молодых, - деды, тоже желаем раскладушки ставить. Не отлучайте-ка дедов от воспитания”.
И тоже они с дедом Мышкиным раскладушки принесли. Обосновались все в прихожей. Даже уют сделали - радио привезли и самовар с бубликами. Деды подружились - в шахматы и шашки сражаются, армию вспоминают.
А далее уж Петя вновь из себя вышел - он нервный молодой отец был. И надоело ему через рядок раскладушек в уборную продираться. Потребовал раскладушки ликвидировать. И по очереди к внуку ходить. График даже составил для родни с обеих сторон.
Дальше - больше. Подрос Илларион. Так его в субботу к себе Собакины забирают, а в воскресенье - Мышкины. Из детсада по очереди водят. Ежели Илларион с насморком - лечат его по очереди. По лечению много спорят, конечно. Собакина бабушка диплом медсестры Мышкиным под нос сует.
Но и другие сложности известные вылезли. Мышкины-то, мы помним, побогаче семья. И дитя задаривают подарками. Дарят всякие мопеды ему, приставки игровые, айфоны моделей последних, дизайнерские рюкзаки и световой меч из "Звездных войн" (оригинал). И на Собакиных тихонько наговаривают. “Хорошо, - говорят, - внука бесплатно любить. А мы не такие люди. Мы, Илларион, тебе и недвижимость всю отпишем. Коли ты с теми бабкой-дедкой не будешь иметь контакту”.
Родители Иллариона так уж устали от этой борьбы, что сбежали в город соседний. Продали квартиру и бежали.
Но и тут ладу нет.
В отпуск требуют родственники с обеих сторон к ним наезжать с Илларионом. И только попробуй у одной бабки на день больше задержаться - тут уж и слезы, и крики, и давление взбесившееся у всей поголовно родни.
До тринадцать годов младенца семейства эти боролись. Мышкины через подкуп действовали. Все-все внуку приобретали.
Собакины более напирали на духовное. Таскали внука в библиотеки, музеи и театры. Внушали к материальным благам небольшое отвращение. А Мышкиных мещанами обзывали. И еще приземленными людьми.
Илларион, понятное дело, как главный приз выглядел к тринадцатилетию. Даже чуб у него золотистый сделался. Но предпочтение тетке Дусе отдавать начал вдруг. Привезут его на каникулы. А он поест наспех - и бежать на другой конец города, к тетке. К ней младенец выросший с большим удовольствием бегал. Во дворе тетки ребята проживали задиристые. И девочка по имени Эммануэль. Очень такая компания Иллариону была симпатична. Вот к ним и бежал. А Собакины и Мышкины только вздыхали огорченно. Как с тетки Дусиными ребятами дворовыми бороться? Как с задиристыми соперничать? Это уж об Эммануэле в короткой юбке не говоря.
А потом Вера нового младенца родила. И уже даже ждала она борьбы за дитя Антония. Все ж любой матери приятна помощь от родни.
Но Собакины с Мышкиными перегорели будто. Или состарились душой. Так, изредка лишь Антония навещали. Приедут раз в квартал на пригородной электричке, на руках его чуток поносят, прибаутку расскажут, Вере про радикулиты с давлениями пожалуются - и на дачи свои собственные бегут.
За Иллариона тоже борьба на нет сошла. Он усатый, здоровенный стал. С Эммануэлью гуляет. По телефону басом поздоровается с родней - и все на том. Свои у него дела личные.
И чего боролись-то? На этот вопрос ответа нет никакого. Сами Собакины и Мышкины уже и не помнят совершенно. Они на дачах сидят, гряды поливают.