— Вот ты всегда так, Владимир! Думаешь только о себе! — Не надо драматизировать, Ира. — Мам, скажи ему, что это несправедливо!
Мама промолчала. Кухня наполняется тяжёлым воздухом: никто не хотел говорить вслух то, что уже было ясно всем — наступил тот момент, когда родство перестало быть главным аргументом, а деньги вдруг выяснили, кто здесь кому противник.
Жили они обычно, как многие. Отец строил дом, мама воспитывала двоих детей. На столе всегда стояла чашка чая, вечерами семья собиралась вместе. Потом отец ушёл из жизни; наступила тишина, которую не разбавишь ни звонками, ни визитами.
Владимир сразу взвалил на себя ответственность: оформил документы, занимался ремонтом. Ирина жила в другом городе — приезжала реже, больше писала, чем звонила. Но теперь, когда речь зашла о продаже дома и разделе денег, она приехала: с документами и цифрами. Мама старалась поддерживать мир, но разногласия становились всё явственнее.
— Послушай, — начал Владимир, пересчитывая бумаги, — ты же понимаешь, что дом — это, по сути, всё наше состояние? — Я понимаю. Но это и дом детства, извините! Почему сразу продать?
Владимир нервничал: — Потому что это рационально. Деньги нужны сейчас, а не воспоминания! — То есть твои нужды важнее моих чувств?
Мама сидела между ними, словно арбитр, уставший от бесконечных матчей.
— Я вложил в это место время и силы, — не сдавался Владимир. — А у меня что? Только память отнять хочешь? — Ирина, будь взрослой! — Ты забываешь, что мы оба — дети этой семьи.
Они сперва спорили, потом кричали. Деньги, квадратные метры, счета, доли — всё это вылезло наружу, обострив старые обиды, которые были закопаны в детстве. Накал страстей рос, диалоги как вспышки молний: короткие, обжигающие, с обрывками старых упрёков, несказанных слов и боли.
Слово за слово — и вот уже Ирина бледная, с дрожащими руками. Владимир сжимает в руке ручку, будто это инструмент справедливости.
— Мама, скажи ему хоть ты — разве можно так? Он всё считает, считает…
Мама вскакивает. В её голосе впервые звучит такая усталость и даже горечь:
— Я всю жизнь мечтала, чтобы у вас был дом. Думала, здесь будут ваши дети смеяться. А что вышло? Наследство? Что, вы ради него готовы разойтись по разным углам?
Ирина опускает голову, Владимир вдруг не находит, что ответить. В этот момент кажется — если сейчас никто не пойдёт на попятную, то назад дороги не будет. Но никто не отступает. Слезы мамы — как тревожный звон, оглушающий каждого.
Поздний вечер. Мама уехала к подруге. Владимир и Ирина вдвоем подписывают раздел имущества. Ни теплоты, ни прежнего доверия. Договоренность достигнута, но что-то невидимое разрушено.
Ирина уходит первой, едва сдерживая слёзы. Владимир долго смотрит на пустую комнату, где до сих пор пахнет кофе и пирогами.
Утро. Владимир проходит по коридору детства, оглядывая трещины на стенах, выцветшие фотографии. Не осталось ни радости, ни ощущение семьи — только усталость и печаль. Он понимает: раздавить родство можно раз и навсегда, если однажды важнее окажется сумма в договоре, чем имя в семейном альбоме.
На улице Владимир задерживается, вдыхая утренний воздух. Всё оказалось иначе, чем он мечтал — никакие деньги не вернут того, что он потерял самыми своими действиями. И, может быть, это и есть настоящая цена наследства.