Я стояла перед дверью бабушкиной квартиры уже минут пять. Ключ в руках, а войти не могу. Три дня назад похоронили — все еще не верится, что ее больше нет.
— Аннушка, деточка! — соседка тетя Рая выглядывает из своей двери. — Держись, милая. Валентина Михайловна была человеком золотым.
— Спасибо, тетя Рая. Сейчас разберу всё, буду решать что с квартирой делать.
— Ты если что — стучи, не стесняйся. Я же знаю, как тебя бабуля любила.
Поворачиваю ключ. Запах сразу накрывает — духи "Белая сирень" и что-то еще... ваниль, что ли. Бабушка до последнего печенье пекла, всех угощала.
Хожу по комнатам, трогаю вещи. Вот кресло у окна — в нем она вязала мне свитера, носки. Вот стопка книг на тумбочке — "Тихий Дон", "Анна Каренина", еще что-то. Читала запоем до самого конца.
На подоконнике фиалки завяли. Бабушка с ними возилась как с детьми. Поливаю их, думаю — может, забрать к себе?
Начинаю разбирать шкафы. Одежда вся аккуратно сложена, пахнет нафталином. Платья из другой эпохи — с воротничками, с поясками. Жалко выбрасывать, но и носить не буду.
*
К вечеру добираюсь до комода. Открываю нижний ящик, а там шкатулка. Темное дерево, вся в завитушках резных. Помню ее с детства:
— Баб, а что у тебя в шкатулочке?
— Женские секреты, — улыбалась она. — Подрастёшь — расскажу.
Замочек маленький, а ключика нет. Пробую открыть — поддается легко. Внутри красный бархат, старые серьги, фотографии пожелтевшие. И конверт белый с надписью "Анечке".
Почерк узнаю сразу. Но странно — бумага новая, а в последние годы бабушка писала с трудом, буквы прыгали. А тут ровно, чётко.
Вскрываю конверт. Несколько листков, исписанных знакомым почерком.
"Анечка, дорогая моя, если читаешь это — значит, я уже на том свете. Не плачь особо, прожила я долго и неплохо. Но есть история, которую давно собиралась рассказать. Помнишь, в детстве спрашивала про шкатулку? Так вот, пришло время узнать правду."
Устраиваюсь в бабушкином кресле, читаю дальше.
"Было это в 1961-м. Мне двадцать два года было, работала в сельской школе учительницей. Жизнь размеренная — дом, работа, изредка можно было в кино сходить. Подружки замуж выходили одна за другой, а я все никак своего не встречу.
В июне у нас клуб новый открыли, танцы по субботам стали устраивать. Я сначала идти не хотела — танцевать толком не умела, да и нарядов подходящих нет. А Зинка — подружка моя была — уговаривает:
— Валька, что ты дома сидишь? Давай сходим, может, кого интересного встретишь.
Пошли. И правда, в тот вечер студенты из Москвы приехали — в больнице нашей практику проходили. Молодые, веселые. Все девчонки к ним сразу липнуть стали.
А я в углу стояла, стеснялась. И тут один из них подходит — высокий такой, волосы темные кудрявые:
— Можно пригласить на танец?
Я вся красная:
— Да я не очень умею...
— Не страшно, — смеется он. — Я тоже не танцор.
И не врал. Наступал мне на ноги постоянно, путался в движениях. Но так искренне над собой смеялся, что и мне стало легко.
— Виктор, — представился он. — А вас как зовут?
— Валентина.
— Красивое имя. Вам идёт.
Весь вечер только с ним и танцевала. Рассказывал про Москву, про институт медицинский, мечтал хирургом стать. Я слушала, заворожено — никогда таких интересных людей не встречала.
Проводил меня домой. Шли медленно, хотя от клуба до калитки минут десять всего. Говорили обо всем подряд. У калитки он мою руку взял:
— Валя, можно завтра приду?
— Конечно, — отвечаю, а сердце колотится как бешеное.
Каждый день приходил после практики. Гуляли по полям, на речке сидели, болтали до поздна. Он такой умный был, начитанный. Про будущее рассказывал — как людей спасать будет, как что-то новое в медицине откроет.
А я влюбилась так, что дышать забывала. Утром просыпаюсь — думаю о нём. Ложусь спать — его имя шепчу. Весь мир сузился до одного человека.
— Знаешь, Валя, — говорит он как-то, — я в любовь с первого взгляда не верил. Думал, сказки это. А теперь понимаю, что дурак был.
— Почему? — спрашиваю.
— Потому что влюбился в тебя, как только увидел. Стоишь в углу, смущенная такая, красивая...
Поцеловал меня тогда первый раз. Нежно так, осторожно.
Практика три месяца длилась. В августе им в Москву возвращаться. Понимали оба, что время уходит, а говорить боялись — как бы не спугнуть.
За неделю до отъезда приходит мрачный весь.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Валя, мне распределение дали. В Новосибирск. На три года.
У меня сердце оборвалось:
— Это же так далеко...
— Очень далеко. Но я подумал... — берет мои руки. — Валя, выходи за меня.
Не верю ушам:
— Что?
— Замуж выходи. Поедем вместе. Знаю, мало мы знакомы, всего три месяца. Но я без тебя не смогу.
Плачу и смеюсь одновременно:
— Да! Конечно, да!
Планы строили. Он в Москву уехал диплом защищать, потом за мной должен был вернуться. Свадьба, переезд, новая жизнь... Всё казалось так просто.
А через две недели после его отъезда поняла — беременна.
Анечка, ты должна понимать — времена были другие. Родить без мужа — это позор страшный. Из школы бы выгнали, родители отвернулись, в поселке заклевали бы.
Написала я Виктору письмо, все рассказала. Жду неделю — молчит. Две недели — тишина. Месяц прошел — ни слова.
Думаю: испугался, значит. Не нужна ему деревенская учительница с ребенком. Нашел себе в Москве невесту подходящую.
Подруга Зинка и говорит:
— Валька, да брось ты его ждать. Понятно же — поразвлекался и забыл. Столичные кавалеры не для нас.
Обиделась я на неё, а сама думаю — права, наверное.
Живот растет, скрывать все сложнее. Уволилась из школы, сказала всем, что замуж выхожу. А сама к тётке в соседний район уехала. Там и родила твою маму.
*
Когда Катеньке три месяца стукнуло, вернулась. Всем сказала, что муж в катастрофе погиб, что вдова я теперь. Поверили — кто проверять будет?
В другую школу устроилась, комнату снимала, дочку одна растила. Тяжело было, но справлялась. Катюша умненькая росла, здоровенькая. На отца похожа — волосы кудрявые, глаза карие.
Время шло. Привыкла к мысли, что буду одна. Мужчины, конечно, ухаживали, но серьезного ничего не получалось. Говорили, гордая слишком. А я просто не могла забыть тот единственный летний месяц, когда была счастлива по-настоящему.
В 1981-м — Кате уже девятнадцать было — работала я в районной библиотеке. Зашла в читальный зал, и сердце чуть не остановилось. За столом сидит он. Виктор. Постарел, поседел, но узнала бы его из тысячи.
Он тоже меня увидел. Встает, подходит, руки дрожат:
— Валя? Это правда ты?
— Да, — еле выдавила. — Это я.
— Я искал тебя, — говорит. — Двадцать лет искал.
Договорились встретиться вечером. Кате сказала, что на работе задержусь, а сама к нему в гостиницу пошла. Всю дорогу думаю: что скажет? Зачем приехал?
Сидим в кафе, чай пьем. Он рассказывает:
— Валя, твоё письмо я получил только через год. Представляешь? Через год! Где-то в пересылке затерялось, потом в архиве почты нашлось. Как прочитал — сразу к вам в поселок поехал.
— Но меня там уже не было.
— Да. Сказали, что замуж вышла и уехала. Куда — никто не знал. Я все окрестности объездил, в школах расспрашивал, в больницах... Никто ничего не знает.
— А я думала, что ты не хотел возвращаться...
— Как могла так подумать? — руки мои берёт. — Валя, я не женился до сих пор. Не смог. Все эти годы помнил, искал. Во все справочные обращался...
Достает из кармана пачку писем:
— Я писал тебе каждый месяц первые пять лет. Адреса точного не знал, отправлял в поселок до востребования. Надеялся, придёшь и заберёшь.
Взяла письма дрожащими руками. Каждое подписано "Твой Виктор". В каждом — про работу, как скучает, как встречи ждёт.
— Валя, — говорит он, — знаю, что много времени прошло. Знаю, что у тебя своя жизнь. Но может... может, не поздно ещё - вернуть всё?
— Поздно, — отвечаю, а сердце рвётся. — Витя, слишком поздно.
— Почему?
— Потому что другая я стала. Потому что у меня дочь взрослая, которая правды не знает. Потому что привыкла я одна жить.
Молчит долго, потом кивает:
— Понимаю. Можно я буду хоть открытки вам иногда присылать? Просто чтобы знать, что жива, что всё хорошо.
— Можно.
Расстались той же ночью. Он в Новосибирск улетел — там заведующим хирургическим отделением работал. А я со своей тайной осталась.
И правда, каждый Новый год открытка приходила. Каждое 8 марта, каждый день рождения. Без подписи, только буква "В" в уголке. Иногда цветочки рисовал, иногда сердечки.
Катя спрашивала:
— Мам, кто тебе открытки шлёт?
— Старый друг. Просто старый друг.
Сорок лет эта связь длилась. Я знала, что он помнит, он знал, что я получаю. Больше не встречались.
В прошлом году последняя открытка пришла. А потом в газете некролог увидела: "Скончался Виктор Андреевич Соколов, заведующий хирургическим отделением..."
Плакала тогда, как в молодости не плакала. По несбывшемуся счастью, по упущенным возможностям.
Анечка, рассказываю я не для того, чтобы ты жалела. Жизнь прожила достойную, дочь хорошую вырастила, тебя умненькой видела. Но хочу, чтобы помнила: жизнь короткая, а любовь нечасто встречается. Не упускай счастье своё из-за страхов.
Я боялась — осуждения, перемен, риска. И потеряли мы с Виктором сорок лет, которые могли вместе прожить.
Не повторяй моих ошибок. Будь смелее.
В шкатулке его открытки лежат и фотография одна — с танцев тех, 1961 года. Хочу, чтобы знала, как дедушка выглядел. Катя очень на него похожа, и в тебе иногда его улыбку вижу.
Живи, солнышко. Люби и будь любимой.
Твоя бабушка."
Читаю и плачу. Достаю из шкатулки фотографию — черно-белую, потертую по краям. Танцующая пара, лица счастливые. Молодая женщина в светлом платье и высокий мужчина в костюме.
Господи, мама действительно похожа на него! И я тоже — те же глаза, тот же рот...
Открытки перевязаны голубой ленточкой. Простые советские — с розами, с пейзажами, с поздравлениями. На каждой буква "В" и маленький рисунок. Детский почти — солнышко, цветочек, сердечко.
Сорок лет... Сорок лет помнил женщину, которую любил три месяца. А бабушка хранила все это время, никому не сказав.
*
Вспоминаю, как три года назад с подругой Светкой поссорилась. Из-за такой ерунды — она на мой день рождения не приехала, я обиделась. Наговорила гадостей, заявила:
— Первой мириться не буду! Сама пусть извиняется!
И не помирились. Три года живем в одном городе, если встречаемся где-нибудь — отворачиваемся друг от друга. А ведь скучаю по ней до сих пор.
И Лешка вспомнился. Коллега мой, год ухаживал, потом предложение сделал. Серьезное — с кольцом, с планами на будущее. А я испугалась:
— Леш, мне подумать нужно. Это так неожиданно...
— Ань, нам по тридцать уже. Взрослые люди. Что тут думать-то?
— Я не готова к переменам. Время мне нужно.
Полгода ждал, потом сказал:
— Анна, не могу больше так. Или строим отношения, или всё.
Я выбрала "всё". Струсила, испугалась менять налаженную жизнь. А теперь жалею...
*
Беру телефон, набираю Светкин номер. Долгие гудки, потом:
— Алло?
— Свет, это Аня. Не бросай трубку.
Молчание.
— Светка, прости меня. Я дура была. Полная дура.
— Аня? — голос дрогнул. — Ты плачешь что ли?
— Плачу. Бабушка умерла три дня назад. Письмо от неё прочитала сейчас.
— Ой, Анечка, не знала... Соболезную. Валентина Михайловна такая хорошая была.
— Свет, можно к тебе приехать? Расскажу всё. И про бабушку, и про нас. Очень соскучилась.
— Конечно, приезжай. Я тоже скучала, дура.
До утра мы с ней проговорили. Рассказала я Светке про бабушку, она плакала вместе со мной. Потом о своём болтали — как глупо поссорились, как вспоминал нашу дружбу все эти годы.
— Знаешь, — говорит Светка, — а Алексей до сих пор холостой. В той же фирме работает, один живет. Спрашивал о тебе недавно.
— Правда? — сердце заколотилось.
— Правда. Может, стоит поговорить с ним?
— Не знаю... Столько времени прошло.
— Анька, сама же сказала — не надо бабушкины ошибки повторять.
Неделю думала, потом решилась. Написала Лёшке в мессенджер: "Привет. Можем встретимся? Поговорим."
Ответил быстро: "Привет. Конечно. Когда удобно?"
Встретились в том же кафе, где раньше часто бывали. Он почти не изменился — те же добрые глаза, та же улыбка чуть застенчивая.
— Как дела? — спрашивает.
— Нормально. Работаю, живу. А ты как?
— Тоже нормально. — Помолчал. — Аня, рад, что написала. Часто о тебе думал.
— Я тоже.
Осторожно разговаривали, словно боялись что-то спугнуть. Рассказала я про бабушку, про письмо, про то, как поняла — нельзя жизнь на потом откладывать.
— Леш, — говорю наконец, — прости меня. За то, что трусихой была тогда. За то, что не поняла, что теряю.
— Ань, не надо...
— Надо. Неправа была. Думала, времени много, что всегда всё исправить можно. А оказалось — время не ждёт никого.
Руку мою взял:
— А сейчас? Сейчас готова к переменам?
— Готова, — отвечаю. — Если еще хочешь попробовать.
Начали встречаться заново. Не торопясь, осторожно, но уже без страха. Поняла я, что любовь не всегда с фейерверками приходит. Иногда она просто есть — тихая и надёжная.
Через год поженились. Свадьбу скромную сделали, только близких позвали. Очень жалела, что бабушка не дожила — обрадовалась бы так.
А шкатулку с открытками поставила на видное место. Пусть стоит, напоминает — любовь бывает разная, но она всегда важнее страхов.
Иногда смотрю на фотографию и думаю о дедушке Вите, которого никогда не знала. Был ли он счастлив? Жалел ли, что не настоял тогда, в 1981-м? Или радовался просто тому, что любимая женщина жива?
Наверное, настоящая любовь не требует обязательного хэппи-энда. Иногда достаточно знать, что она была. Что в мире есть место чуду — пусть даже оно длится три месяца, а потом живет в памяти и открытках.
Главное — не бояться любить. Не бояться счастья. И не откладывать на завтра, такое туманное и неизвестное.
Я этот урок усвоила. И благодарна бабушке за то, что рассказала правду. Пусть и в письме из прошлого.
*
Понравился рассказ? Поддержи автора лайком и подпиской🖤Спасибо🖤