В середине XVII века европейские дворы были не только ареной политических интриг и пышных балов, но и своеобразной витриной курьёзов. Маленькие люди, карлики — не просто декоративные фигуры. Кто-то из них становился живой игрушкой при королеве, кто-то — портретистом, чей талант приносил признание, а кто-то... убивал на дуэли. Да-да, и такое бывало.
Джеффри Хадсон, пожалуй, стал символом того, как судьба кидает человека из пирога на дуэль, из рабства в придворный зал. Он появился на свет в обычной английской семье, среди братьев и сестер нормального роста. Но сам оказался ростом чуть больше бутыли сидра. Почему так — никто не знал. Легенда — из разряда тех, что обожают в трактирах: мол, мать его подавилась корнишоном, и отсюда пошёл «сбой в росте». Удачный повод для байки.
Когда ему исполнилось шесть лет, родители представили его герцогине Бекингем, которая тотчас же оценила эффектную редкость мальчика. Спустя всего несколько месяцев в доме герцогини случился пир, на котором присутствовали сам Карл I и его юная супруга Генриетта Мария. Подача главного блюда стала событием: из гигантского пирога — буквально — вылез Джеффри. Сбитые с толку гости ахнули. Королева хохотала, как ребенок. Ей тут же предложили мальчика в подарок. И она согласилась.
Так началась его придворная жизнь. Шут? Да. Диковинка? Конечно. Но и не только. Со временем Джеффри научился ездить верхом, обращаться с оружием, вести беседы на равных с аристократами. А затем пришли бурные 1640-е. Страна на пороге революции, королева в опасности. Хадсон решает: он не будет больше куклой. Он — человек, пусть и маленького роста. Он готов сражаться.
Вместе с Генриеттой Марией он покидает Англию. Во Франции им приходится туго: мало денег, много слухов, разрозненная свита. Молодой придворный сэр Крофтс — вспыльчивый, с язвительным юмором — начал цеплять Хадсона. Тот вызывал его на дуэль. Когда Джеффри прибыл к месту поединка, он увидел: Крофтс пришёл с водяной трубкой, как будто это всё — шутка. Шутка стоила ему жизни. Пуля Хадсона была настоящей.
Хадсона могли казнить. Но за него вступилась королева. Его не казнили, но и остаться он не мог. Ему велели уехать. Он сел на корабль и пропал на двадцать пять лет. Никто не знал, где он. Говорили, погиб. А он в это время был рабом.
Только в 1660-х годах его находят миссионеры в Алжире — среди пленных христиан. Он рассказывал, как их судно захватили берберийские пираты, как его продали в рабство, как он выживал, терпя унижения и побои. Спасённый, он возвращается в Англию. Но здесь его никто не ждёт. Время ушло. Он уже не легенда. Несколько лет тишины — и снова арест. Никаких обвинений. Просто не подошёл эпохе. Четыре года в заключении, и наконец — смерть, в 1682 году. Без салюта, без реликвий. Только память.
Если Хадсон — это искра, то Ричард Гибсон — свет лампы, устойчивый и теплый. Впервые он появляется в документах как художник при дворе графа Пембрука. И не просто как курьёз — а как мастер миниатюры. Его уважали не за рост, а за кисть. Он копировал знаменитые полотна, создавал портреты. Его работа — это тишина, точность, деликатность. Его не прятали в пирог.
Гибсон влюбился. Его избранницей стала Анн Шепард — карлица при дворе королевы. Их свадьба была настоящим спектаклем: к алтарю невесту вёл сам король. Придворные сочиняли стихи, где говорилось, что они — «пара с небесной соразмерностью». За внешним анекдотом скрывалась реальность: они прожили долгую, счастливую жизнь. У них родилось девять детей, и все они были обычного роста. Трое из них пошли по стопам отца, особенно прославилась дочь Сьюзен — талантливая художница-миниатюристка.
Когда Англия пошатнулась от революции, Гибсон остался при деле. Он продолжал писать, брать заказы, поддерживать семью. Его уважали. Его не забыли. Даже после смерти о нём говорили не как о курьёзе, а как о художнике.
А вот Диего де Аседо — совсем иной случай. Испания. Придворный короля Филиппа IV. Карлик — да. Но при этом он заведовал королевской печатью, курировал переписку монарха. Не просто шут, не просто потеха — фигура влиятельная и аккуратная. Его боялись трогать.
Однажды, в 1642 году, он сопровождал первого министра Испании, могущественного герцога Оливареса. Проходили мимо роты аркебузиров. Приветствие — поднятые ружья. И вдруг — выстрел. Пуля прошла мимо, слегка оцарапала щеку Диего. Он не дрогнул. Кто-то сказал — теперь он выглядит ещё обаятельнее. Шутка? Может быть. Но с этого дня его начали воспринимать иначе.
Через год случилось нечто странное. Придворный мастер Маркос де Энсинильяс заподозрил жену в измене. Их младшая дочь, по общему мнению, слишком уж напоминала Диего. Похожесть оказалась роковой. Энсинильяс в припадке ярости заколол супругу. Что было дальше — неизвестно. Диего не исчез, не потерял положение. Он пережил скандал, и остался при дворе. То ли был невиновен, то ли был нужен.
Что объединяет этих троих? Рост? Только отчасти. Каждый из них прожил жизнь, полную страсти, риска и смысла. Они не были просто украшением на балу истории. Они жили, страдали, любили, сражались и творили. Они ломали шаблоны. И, быть может, всё, чего им не хватало, — это не роста. А времени, чтобы стать мифом на равных с гигантами.
Вглядываясь в их портреты, хочется сказать: они были слишком большими для своей маленькой роли. Просто это поняли не сразу. А может — слишком поздно.