Звонок разбудил Анну Михайловну в субботу утром. На экране – «Леночка».
– Мам, привет! Слушай, у нас… кризис. – Голос дочери звучал как натянутая струна. – Этот проект на работе, его не отложить. А с детьми… Сашу в школу, двойняшек в сад, потом уроки, кружки, ужины… Няня уволилась, а новая дорогая и не внушает доверия. Поможешь? Ненадолго, пока не найду замену? Ты же рядом…
Сердце Анны Михайловны дрогнуло. Лена, ее единственная дочь, всегда целеустремленная, теперь умоляла. И внуки… Сашенька, уже серьезный десятилетка, и озорные двойняшки-пятилетки, Машенька и Дашенька. Как отказать?
– Конечно, доченька, – ответила она, стараясь вложить в голос уверенность. – Собираюсь.
Она оглядела свою однокомнатную «хрущевку» – скромную, но свою. Стены помнили ее молодость, мужа, ушедшего слишком рано, взросление Лены.
Первые дни в просторной, но вечно захламленной квартире дочери казались спасением. Анна Михайловна носилась как шальная: подъем в шесть, завтраки на троих с разными капризами, сборы в школу и сад, пока Лена и зять Игорь мчались на работу.
Потом – магазины, уборка, готовка, встреча детей, уроки с Сашей (алгебра! Боже упаси!), купание двойняшек, сказки на ночь. Лена и Игорь возвращались поздно, измотанные, успевая лишь мельком поцеловать спящих детей и упасть в постель. «Спасибо, мам, ты чудо!» – бросала Лена, уже засыпая.
Но «ненадолго» растянулось на три месяца. Энтузиазм Анны Михайловны таял с каждым днем, как снег в оттепель.
- Физически: спина гудела от постоянной беготни. Колени болели. Пятилетки – это ураган энергии. За Машей – Даша убежала! Саша забыл спортивную форму! Кто-то пролил сок на новый ковер!
- Морально: она чувствовала себя не бабушкой, а… прислугой. Бесплатной, круглосуточной. Ее мнение о воспитании («Не кричи на Сашу из-за двоек!», «Двойняшкам нельзя столько мультиков!») встречали вежливым кивком и тут же игнорировали.
- Ее просьбы о передышке («Лен, может, в выходные я съезжу домой, проветрюсь?») натыкались на панику: «Мам, ну ты же знаешь, у нас в субботу выезд на природу с коллегами, а в воскресенье у Саши турнир! Без тебя никак!».
- Душевно: ей не хватало тишины своих стен. Своей чашки кофе утром без воплей «Бабушка, он меня бьет!». Своих книг, своих старых подруг, с которыми можно было просто поболтать. Она тосковала по своей жизни.
Перелом наступил в пятницу. Двойняшки, перевозбужденные перед выходными, устроили «войну подушками» в гостиной. Анна Михайловна, уставшая до слез, пыталась их утихомирить. В пылу борьбы Машенька задела полку. Фарфоровая ваза – подарок Лене от начальства – со звоном разбилась вдребезги.
В дверях стояла Лена. Не кричала. Просто посмотрела на осколки, потом на мать, измученную, с седыми прядями, выбившимися из пучка.
– Мам, ну как же так?! – вырвалось у нее с упреком. – Я же просила следить за ними в гостиной! Это была дорогая вещь! И символ!
Этот упрек, этот взгляд – не на детей, а на нее, на бабушку, старающуюся изо всех сил – стал последней каплей. Внутри Анны Михайловны что-то оборвалось. Не гнев, а ледяное спокойствие.
– Дорогая, – тихо сказала она. – Я не сторожевая собака для твоих дорогих вещей. Я твоя мать. И я устала быть твоей бесплатной няней, горничной и поваром.
Она молча прошла в свою комнату (бывшую кабинетом зятя, где она ютилась на раскладушке) и начала собирать вещи. Руки дрожали.
– Мама, что ты?! – Лена растерялась. – Я не это имела в виду! Просто ваза… нервы…
– У тебя нервы, Лена. А у меня – больше нет сил, – Анна Михайловна закрыла чемодан. – Три месяца я жила твоей жизнью, твоими проблемами.
Я забыла, что у меня есть своя жизнь. Своя квартира. Та самая, которую я не продала. Слава Богу.
Она посмотрела на дочь, на ее испуганное, усталое лицо.
– Я люблю тебя. Люблю внуков безумно. Но я не могу больше так. Не могу быть «прислугой за кров и еду». Я вернусь к себе. Буду приезжать в гости. Помогать, когда смогу. Но жить здесь – больше не могу.
Дорога до своей «хрущевки» заняла сорок минут. Анна Петровна открыла дверь своим ключом. Знакомый запах покоя, немного пыли и старых книг. Тишина. Своя тишина.
Она поставила чемодан, подошла к окну. Солнце садилось. Она глубоко вздохнула. Было больно от разрыва, от чувства вины перед внуками. Но под этой болью было другое чувство – облегчение. Оно было горьким, но настоящим. Как глоток воды после долгой жажды.
Она была дома. Своя дверь. Свои стены. Ее жизнь, пусть тихая, но принадлежащая только ей. Анна Михайловна просто вернулась туда, где могла дышать полной грудью.
Вы бы одобрили поступок Анны Михайловны? Если да, то почему? Поделитесь с нами своими эмоциями.
Если еще не в нашей дружной компании, присоединяйтесь и общайтесь со сверстниками.
Обязательно нажмите на колокольчик, чтобы приходили уведомления о выходе новых материалов на канале.
Любите узнавать о новых местах и читать про путешествия, загляните в гости на мой второй канал Дзен.