Ты знаешь, Серёга, я тебе как на исповеди сейчас. Без прикрас. Потому что это уже не выносится. Неделю хожу, как зомби. Живу с ней, дышу одним воздухом, но как будто между нами теперь пустота, и каждый звук — как эхо по пустой комнате.
Пятница, вечер. Она пришла с корпоратива. Весёлая, немного шатается, глаза блестят — ну ты знаешь, как они бывают, когда выпьют чуть больше, чем надо. Я, как обычно, встретил у двери, помог снять пальто. Она смеётся, целует в щёку, мол, “у нас всё хорошо, любимый”. И всё бы ничего, если бы не одна деталь…
Сумка. Её сумка стояла у дивана, открытая. Не нарочно, не специально — просто взгляд упал. И вот краем глаза вижу — что-то не так. Что-то лежит сверху в сумке. Я подошёл ближе... И да, Серёга, там были её трусики.
Не на ней. Не в бельевом ящике. А в сумке. Скрученные. У меня будто землю из-под ног выдернули. Я не стал устраивать сцен. Не спросил ни слова. Просто выдохнул, взял кружку, налил ей воды и сказал: «Давай, ложись спать. Завтра поговорим». Хотя и завтра я ничего не спросил. И до сих пор — ни слова.
Она ведёт себя, как обычно. Готовит, улыбается, целует. Даже секс был регулярный. Только я лежал, и в голове одно: а она тогда была без трусиков? А где она была? А кто держал её за талию?
Понимаешь, Серёга, мне не надо признаний. Не хочу слышать её «прости» или «это было в первый и последний раз». Просто не могу вытравить из головы эту картинку. Не сам факт даже — а её спокойствие. Её лёгкость. Как будто ничего не случилось. А я хожу и разрушаюсь изнутри.
Я начал смотреть на неё по-другому. Вижу, как отвечает на сообщения, и думаю: он ли это? Вижу, как моет посуду в одной майке — а в голове: не он ли видел её так же, только сзади? Я стал чужим в собственном доме.
И самое страшное, Серёга — я ведь её люблю. Сильно. И именно поэтому молчу. Потому что если начну говорить — боюсь, всё развалится. А я не готов. Не сейчас. Не после всего, что мы прошли. Не после того, как я с ней рядом засыпал восемь лет подряд.
Я просто хочу понять: как с этим жить? Как быть мужчиной, когда внутри ты сломан?
…Я начал копаться в себе. Не в ней — в себе. Потому что если бы я задал ей вопрос: «Почему?» — что бы это изменило? Она или закроется, или соврёт, или скажет правду, от которой станет только больнее. А мне ведь не доказательства нужны, не допрос. Мне нужно было понять, как мне жить дальше.
Первое, что я сделал — пошёл к психологу. Да-да, Серёг, не ржи. Мы, мужики, любим решать всё сами, но знаешь, что я понял? Иногда ты тонешь, и хватит гордости — надо звать спасателей. Мне нужна была чужая голова, холодная. Чужие слова, не пропитанные болью.
Я не говорил о трусиках. Просто сказал: «Жена, корпоратив, что-то не то». И этот мужик с умными глазами, лет под шестьдесят, спросил у меня:
— А ты сам себя простил?
— За что? — спрашиваю.
— За то, что оказался слабее, чем хотел бы. За то, что не смог посмотреть ей в глаза и спросить. За то, что принял тишину вместо конфликта. За то, что любовь твоя оказалась не такой непобедимой, как ты думал.
Я тогда впервые понял, что мне даже не измена страшна. А бессилие. Ощущение, что тебя обошли стороной, не заметив твоей боли. Что тебя — не выбирали. Даже если всего на одну ночь.
После трёх сеансов я сделал то, чего боялся: я просто сел рядом с ней на диване и сказал:
— Ты знаешь, что ты для меня — целый мир. Но я потерял в нём почву. Я не буду кричать, обвинять, угрожать. Я просто хочу знать: мы с тобой живём вместе или просто рядом?
Она замолчала. Долго. Глаза округлились, и в них — страх. Не паника, нет. А будто она впервые увидела, что внутри меня — яма.
Она не стала юлить. Сказала честно. Один раз. Был алкоголь. Был танец. Был поцелуй. Был номер в отеле. Были эти… трусики. А потом — было утро. И было раскаяние. Но она не призналась не потому, что хотела скрыть — а потому, что испугалась. И потому, что, как она сказала, знала: я не прощу.
Я молчал. Но знаешь, что случилось тогда? Я почувствовал не злость, а облегчение. Потому что страшнее было жить в догадках. Страшнее — не знать. А теперь я знал. Всё. До последней нитки.
— Ты хочешь остаться со мной? — спросил я.
— Да. Если ты сможешь. Если ты простишь. Но я приму любой твой выбор, — сказала она.
И вот уже месяц после этого разговора, Серёга. Мы не стерли это. Оно осталось между нами, как шрам. Но этот шрам — не гниёт. Он заживает. Потихоньку. Мы ходим вместе гулять. Мы пьем вино и молчим — но в этой тишине больше не камень, а мост. И в глазах у неё — тревога, но и нежность.
Я не забыл. Но знаешь, я выбрал простить. Не потому, что слабый. А потому, что сильный. Потому что люблю. Потому что, может, жизнь не делится на черное и белое. И мы тоже — не герои романа, а люди. С ошибками. С болью. Но и со светом, если захотим его сохранить.