5. 1980 год. Северный Урал.
- Опять проверять?
- Сергей Петрович, ты же знаешь, никто лучше не справится.
- Как открывать, так Семенов, Чебак, а как закрывать - Попов.
- Присядь, Сергей,- Глеб Данилович ослабил галстук, шеей покрутил, разминая : что я тебе об"ясняю? Открыть хорошо. Но закрыть важнее. Всегда сомнения - есть там что,? А тот, кто нашел выход породы, упирается, говорит - промышленное, разрабатывать надо. А это время, деньги, люди и, возможно. Впустую все.
А ты поехал, проверил, понюхал, залез везде - и закрыл. Нет там ничего. Порожняк.
У нас открывателей пруд пруди. Каждый мечтает о звездочке на пиджаке. Ты знаешь как тебя в управлении кличут?
- Патологоанатом, и что?
- Потому что ты один закрыватель. И звезда тебе не светит. Точно говорю. Но дело требует.
- Ладно, еду.
- Спасибо, Сережа, и без обид.
Когда он пришел из управления, Андрей лежал с книгой на диване. Некормленая Акулина, надувшись, сидела под батареей. Сергей потер ей морковки, дал капустный лист, поговорил с ней, пока Акулина ела, пошел к сыну.
- Андрей, ты почему черепаху не кормил?
- Забыл.
- Сам не забыл поесть?
- Сам не забыл
- От книжки оторвись, и хоть какое-то внимание уделяй Тортилле.
- Папа, ну детский сад. У ребят вон у всех собаки. К Костяна овчарка, у Витьки вообще дог. А мне что с черепахой на поводке гулять?
- Ты же знаешь, это не просто черепаха.
- Да сто раз говорил. Боевая Тортилла. По фашистам из пулемета строчила.
- Не смей так. Короче говоря, вырастешь, заводи себе хоть дога, хоть тигра. А пока я вижу тебя и на уход за черепахой не хватает.
- Ну, пап...
- Кончен разговор.
Завтра нужно было лететь черти куда, и похоже, что недели на две.
Придется Тортиллу в школу отнести, не на кого оставить. Вспомнил, как четыре года назад хоронил Катюшу, и сердце свело так, что полез в карман за таблетками, на диван присел. Акулина бросила теребить капустный лист, подползла, ткнулась в ногу.
- Да, Тортилла, сироты мы, а жить то надо.
6. 1991 год Северный Урал - Коктебель.
- Батя, да говорят тебе, отстал ты от века. Сейчас можно все. Все по закону.
- Нет такого закона, чтобы соотечественников своих, и без того нищих, обирать.
- Да кто обирает? Весь мир так жил и живет. Мы одни друг друга в задницу семьдесят лет целовали. Ах, пролетариат. Ах, трудовое крестьянство. Бизнес. Понимаешь, батя, просто бизнес.
- Подлость это , Андрей, а не бизнес. И наплачешься еще. Ты чего такой смелый - то? С бандитами связался?
- Ну, крыша есть, конечно.
Сергей Петрович помолчал, погладил щеку, на которой старый шрам проступил ярко, багрово.
- Ну, а коли так, с ними и живи. Не сын ты мне. Как на зоне говорят : иди, воруй.
- Да ты что , батя, ты что так то?
- А как? Не было у нас в роду прохиндеев, и воров не было. Иди, видеть тебя не могу.
- Ладно, батя, смотри не пожалей.
- Вон, паскуда.
Андрей вылетел из под"езда бешеный, аж в глазах мутилось, прыгнул за руль, по газам дал.
- Ладно, а как ремнём меня, да со всей силы. Извинялся потом, а я помню. Ладно, я тебе сделаю.
Под" ехал к школе. Гулко. Пусто. Каникулы. Вахтерше -
- Мне в живой уголок.
- А тебе, сынок, чево?
- Ветеринар я, черепаха у вас заболела.
- А это на втором этаже. Найдешь?
- Найду. Бывал. Знаю.
И, уже с Акулиной в машине к знакомой пятиэтажке.
- Куда, Андрей? Почему не предупредил?
- Едешь? Да или нет?
- Ну. Еду, собраться дай.
- Полчаса.
-Ну, не знаю..
- Наташ, нету времени. Полчаса и погнали.
- У тебя что-то на заднем сиденье.
- Плевать, черепаха отцова, пусть поищет. Он ее любит больше меня: "Тортилла, Тортилла..." А в Коктебеле меня пацаны ждут. Отдохнем, все окей будет, не переживай.
И, уже ближе к морю:
- Слушай, воняет она, черепаха твоя, не могу я уже.
- Так окна открыты.
- Все равно воняет.
Андрей резко затормозил у обочины. Вытащил Акулину, посадил в траву возле дороги, усмехнулся, сказать хотел что-то, но ничего не сказал. Сел в машину, рявкнул движком, и усвистел.
Акулина попробовала траву. Жестковата. Где это я? Что-то шумит фоном и запах странный.
Поползла на запах, пересекла удачно асфальт и часа через два увидела с невысокого, голого холма нечто сине блестящее, праздничное, шумное, конца которому не было. Сразу оно переходило в небо и нависало над ней, знойно, белесо.
Акулина раскрыла пасть, ловя ноздрями влажный ветер, глазами цепляя горизонт.
- Что это?
Небесная Черепаха спала, похоже, но все же сквозь сон ответила.
- Море. Не бойся. Море это. Оно хорошее.
7. 1994 год. Крым. Коктебель.
Акулина не то что одичала, просто отвыкла от людей, не видела в них смысла. Нашла чью-то брошенную нору. Воняло зверем, но давнишним, почти выветрился запах. Обжилась. Зелень была хотя и жестковатая, и вкус с горчинкой, но с"едобная. От собак, и птиц огромных, что прилетали с недалеких гор, пряталась Акулина в норе своей.
Несколько раз видела она издали каких-то мелких черепах, но они боялись ее, и близко не подходили.
Небесная об" яснила, что они дальние ей родственники, дикие совсем, большими не вырастают, и живут мало, не то что по черепашьим, даже по человеческим меркам.
Зимовала, выключив все почти, что жило в ней. Ела весеннюю траву. Ловила жуков, а иногда даже ящериц, чаще всего его оставляющих хвосты. Но хвосты тоже шли в дело. Акулина выживала. В этот период и свидания ее с Небесной стали реже. Притупилось всегдашнее ее любопытство.
Словно нечто дозревало глубоко под панцирем, где медленно билось черепашье сердце. В пустыне безлюдной и бесплодной приходила к Акулине зрелость. И ничто не могло расколоть этот округлый панцирь с белой отметиной. Так она и существовала. И время обтекало ее.
8. 2000 год. Крым, Коктебель.
- Арам, смотри, черепаха принёс.
- И что, Ваха, я радоваться должен, а?
Медведь чем тебе помешал?
- Нельзя медведь, Арам, закон есть.
- Ваха, у меня один ресторан на 20 километров пляжа. Где закон? Почему не могу медведя держать?
- Арам, черепаха тоже хорошо. Посмотри - какой большой. Дети будут смеятся.
- Завтра миллениум, Ваха, ты это слово знаешь? Миллениум. Медведь станцевал бы для гостей. А черепаха что? Будет спать?
- Нельзя сразу все, Арам. Гости у тебя будут из самой Москвы, денег привезут. Чего ты хочешь еще?
- Наверное ты прав, Ваха, я хочу слишком много денег. А черепаха тоже хорошо. Пусть будет черепаха.
И несколько лет после жила Акулина в большом вольере. Рядом всегда был было дымно и шумно. Людей было много, кормили вкусно и сытно. Потом и это прошло.
Снова жила она отшельницей, и кроме Небесной Черепахи не с кем было перемолвиться словом.
9. 2014 год. Крым.
И был март. И дождь. И после солнце. Море гудело где-то внизу, парили неопасные птицы.
И вдруг, не очень близко, но все равно рядом, началось знакомое : пулеметные и автоматные очереди, громкие, что-то неразборчиво орущие голоса.
И, как тогда над Москвой, подняла ее Небесная Черепаха над полуостровом. Акулина поняла : не война - праздник. Высокие стройные парни в камуфляже обвешаны были девчатами. Со всех сторон неслось: Солдатик, зайдем, откушай, жена для вас готовила.
И смех, и слезы, непонятно чего больше. И возле Коктыбеля фейерверки, петарды, трассеры, среди голых, не отошедших еще от зимы холмов. Понимала Акулина - что-то хорошее происходит.
Уже произошло.
10. 2024 год. Крым. Коктебель.
Дай бог здоровья тому, кто этот протез делал. Как на родной ноге, и даже в море с ним купаюсь. Ступня, ерунда, у нас пацанов так шарашило...
Женщина глядела на него, и морщины словно разглаживались. Незаметнее становились, седина на солнце терялась, золотом отливала.
- Ты, сынок, что с черепахой то все? Жениться бы тебе.
-Да знаю я, тетя Марьям, но прибилась вот, не выбросишь. А жениться хочу, конечно.
- Есть у нас девушки , хорошие, скромные, лишь бы тебе понравились.
- Я думаю, тетя Марьям, я думаю об этом.
- Возвращаться не хочешь туда?
- Не знаю, там ведь ребята и страна. Здесь тихо, конечно, хорошо.
- И хорошо, что тихо. Поживи. Просто поживи.
- Я думаю.
А Акулна, слушая их, ползая по прибрежной гальке, пожевывая выброшенные морем клочки водорослей, и, чуть щуря глаза, смотрела на шумные волны, отражающие яркое крымское солнце.
Эпилог. 2030 год. Крым. Коктебель.
- Ну, и где наша новенькая?
- Сюда проходите, Иван Иванович. Как ваше выступление? Много было возражений?
- После, после, вот сядем чай пить - все расскажу. А пока покажите мне.. Ага, вижу. Ну, голубушка, совсем ожила. Как вам это удается, Татьяна Семёновна приводить в чувство любую заморенную животину?
- Еда и сон, Иван Иванович, больше и не нужно ничего.
- Да, еда и сон, это знаете, и с человеком работает.
- Конечно.
- Ну, а каковы ваши успехи, Пётр Леонидович?
- Мне, вернее нам с Татьяной удалось на основе комплексного анализа установить примерный возраст черепахи.
- Комплексного, ну-ну.
- Да, мы обращали внимание и на физическую активность, и на предпочтения пищевые, и, конечно по щиткам на панцире, по, так называемым годичным кольцам.
- Ну, не томите. Что ж у вас получилось?
- От 115 до 122 лет, Иван Иванович.
- Превосходно. Просто долгожительница. А по поводу шрама на панцире?
. При изучении шрама искусственный интеллект пришел к выводу, что это след либо от пули, либо от осколка. И, кроме того наблюдаются некоторые смещения внутренних органов, что может указывать на давнюю контузию, возможно даже не одну.
- Да, потрепала тебя жизнь, голубушка, ешь огурчик вот. Но теперь никаких треволнений. Будет у тебя спокойная, как говорится, обеспеченная старость, ни дай бог никому... Да, кстати, а имя вы ей придумали? Что вы мнётесь, Петр Леонидович?
- Да мы ее Глафирой назвали.
- Хм, интересно. И почему собственно Глафирой?
- Видите ли, Иван Иванович, ходит она, ползает, вернее, точно как наша уборщица тетя Глаша.
- Вы находите? Ну что ж, пусть будет Глафира.
Акулина жевала огурчик, и почти не прислушивалась к тому, что говорили вокруг. Человеческая речь обтеевла ее, как вода камень. А она и была камнем, лежащим в потоке времени, и все же подвластным ему.
Вода камень Точит. И время невидимым своим течением изменило Акулину. И все же, приобрела она больше, чем утратила.
. Сейчас она знала, что доест огурчик, и задремлет, и приснится ей зеленая поляна детства. Вся в желтых, горько пахнущих одуванчика, и тепло, и детский смех.
И Небесная Черепаха невесомо положит голову на, пропаханный пулей, панцирь. Акулина была счастлива. Ну, почти.