Иногда всё кажется тихим. Мы дома, рядом, она отдыхает, я будто бы тоже. Никаких признаков — просто день, как день. А потом, за секунду, всё переворачивается. Без сигнала, без предупреждения. В один миг — вот это по-настоящему страшно.
Когда просыпаешься от её слёз
Вчера утром я проснулся не от будильника и не от солнца. От того, что Катя рыдает. Не плачет — именно рыдает в захлёб. Пальцы руки скрутило спастикой, зацепились за простынь — и её просто начало выворачивать.
Она не может позвать, не может крикнуть от боли. Только плачет — чтобы я услышал.
Прошло две-три секунды, пока я проснулся и понял, что происходит. А для неё это были секунды чистого ада.
Я выпрямил ей пальцы, поцеловал, успокоил. Она улыбнулась. Слава Богу.
Вот так — ничего не предвещало, и вдруг... Это и есть рассеянный склероз.
Первый обморок в 5 утра
Когда мы только начали жить вместе, диагноз у Кати уже был. Ходила, просто поматывало. Мы толком не знали, что это за болезнь.
Раннее утро. Она встала, пошла в туалет. Сидит, вроде всё нормально. И вдруг:
«Костя... я сейчас...» — не успевает договорить. И падает в обморок.
Прямо с унитаза. В 5 утра. Мы жили на четвёртом этаже. Я подумал — всё.
Выбежал, двери настежь, кричу по подъезду:
«Помогите! Караул!»
Соседи вызвали скорую. Катя лежит на полу, воздух свежий пошёл — приходит в себя. Говорит:
«Костик, одень мне штаны...»
А я трясусь, скорая приезжает, говорит:
«Дайте сладкий чай, всё пройдёт.»
А у меня в голове — уже паника, страх, непонимание. Тогда всё и началось.
Когда температура и обмороки идут в паре
Один раз она говорит — хочу вина. А Катя у меня вообще не пьёт. Ну, налили по полсантиметра в рюмку, выпила с Машкой — легла спать, смеётся, довольная.
А через полчаса — замерзла до дрожи, а сама горячая. Мерим: температура 39,5.
Вызвали врача, укол сделали — спала. Но через час — два обморока подряд.
Падает, лежит, глаза открывает:
«Это что за иллюминатор...»
Это она в стиралку смотрела, дверца была открыта. Такие вот отключки и не помнит потом ничего.
Потом мы научились «ловить» эти приступы
С годами начали понимать, когда приступ подкрадывается.
Если Катя говорит, что ей не по себе — я сразу открываю окна, кладу её на пол, даю чёрный хлеб, сладкий чай, молоко. Две-три минуты — и Катя в себя приходит.
Сейчас у нас это отработано, в тогда... Тогда я просто боялся всё время.
Страх что-то пропустить
Самое страшное — не приступ. Самое страшное — не заметить вовремя.
Вот сидишь, телевизор смотришь, Катя рядом, вроде спокойно. А потом — внутренний голос:
«Посмотри на Катю.»
Смотрю — а у неё уже новый приступ. Кашель, а кашлять не может, не может глотнуть, руки скручены, голову закидывает.
Голоса нет. Ни вдохнуть, ни сказать.
Это тот момент, когда становится реально страшно. Так люди умирают...
Я сплю урывками. Всегда на чеку
Сон — это роскошь. Я сплю урывками: 15–20 минут, если повезёт — полтора-два часа. Раньше, когда у Кати были силы в руках, играла в компьютер — это был для меня подарок: я мог поспать 5–6 часов. Сейчас — максимум два раза за неделю она может посидеть за компьютером.
Недавно плакала:
«Я даже мышку не могу нажать...»
Сидит, телевизор смотрит. Глаза — грустные. Не потому что ей скучно, а потому что она чувствует, как теряет силу. И сделать ничего не может.
А я больше всего боюсь... потерять секунду
Я не боюсь работы, я не боюсь бессонных ночей. Я боюсь упустить момент, когда Катя зовёт, а я не услышал. Когда что-то пошло не так, а я не заметил.
Катя — это вся моя жизнь. И если надо не спать — не сплю.
Если надо — держу, поднимаю, ловлю, укрываю, глажу, говорю, что всё хорошо. Даже когда внутри всё трясётся.
Рассеянный склероз не спрашивает, он просто тихо забирает силы. А ты или рядом, или нет.
Я — рядом. Пока дышу.