Кира похоронила мужа всего три дня назад, и с тех пор просто лежала в кровати, без сил даже подняться хотя бы на минуту. Дом наполняла тишина и только укоризненно щелкали часы. Дети… Слава Богу, они уже взрослые, самостоятельные. За них теперь волноваться нечего, и Кира могла позволить себе спрятаться от мира в своей комнате. Все вокруг считали: она забита горем, ей нужно дать время прийти в себя, не тревожить зря.
Горе, конечно, было — кто спорит. Сердце ноет, глаза уже будто и не умели быть сухими. Но было в ней не только это: в самый центр души заползала злость. Жгучая, острая, неожиданная. Никогда за эти тридцать лет Кира не чувствовала себя настолько униженной и преданной. Алексей, её Алексей… умудрился разрушить их брак даже из могилы.
Кира лежала, разглядывая семейные фотографии на стене. Всё это она заботливо подбирала — тут их свадьба, уже почти тридцать лет прошло. Она — юная, смешливая, чуть растерянная, в пышном платье. Ему тогда только-только исполнилось двадцать пять, и усы ещё не успела уговорить сбрить… Это потом, через пять лет. Молодой, подающий надежды хирург. Она потеряла голову при первой же встрече — стоит себе с вывихнутой лодыжкой, а он, до смешного серьёзный, осматривает.
— Не больно? — спросил тогда, и Кира внезапно забыла даже слово сказать. Разве можно было не влюбиться?
Конечно, свадьба случилась бы и раньше, если б не мама с папой. Те твердили: “Сначала диплом!” Но всё решила судьба на свой лад — первенец, Тимур, решил появиться вовремя, а не к дипломной весне. Кира была счастлива даже под косыми взглядами родни — что им до чужих пересудов, если рядом тот, кто нужен ей на веки вечные?
Через два года появился Вадим, а потом — Лена. На фотографиях Алексей держит малышей на руках, смотрит на дочь так, словно боится спугнуть чудо, а на мальчишек — с гордостью отца, который верит: сыновья повторят его путь. Только вот — не сложилось. Тимур и Вадим других профессий себе выбрали, вот и вся история.
А Лена — вымахала врачом, и это заслуга Алексея. Кира ни капли не жалела, что муж не давил на сыновей, но дочку аккуратно, мягко, подвёл к своему делу.
В семье Алексей всегда был тем самым “добрым полицейским”, к нему дети шли первым делом. Иногда Кира и завидовала — но ведь так и должно быть, наверное. Кто-то должен и воспитать, и пожалеть.
Время шло, и дети вырастали, но совсем уходить из жизни родителей, конечно, не думали. Часто приезжали, звонили, спрашивали про всё на свете. Только почему-то чаще — у отца. Тайным шёпотом, потом смеются, Алексей ей всё рассказывает. “У меня тайны с женой только приятные!”, — хмыкал. А в душе всё равно щемило: почему не мне? Почему я лишняя в этих разговорах?
Иногда Кира ловила себя на мысли: вся жизнь будто на этой стене, шеренгой рамок и воспоминаний. Но вот — как будто чёрной полосой перечёркнуто всё. Она вглядывалась в лицо мужа на последнем фото — поседевший, чуть раздобревший, но всё такой же красивый. Обнимает её, миниатюрную, с смешной улыбкой. Или… это только ей кажется? Может, эти морщины у глаз — не нежность, а усталость? Не любовь, а долг? Привычка? Тогда… откуда в их браке столько счастья было?
Вот сейчас бы отпустить мысли, но как? Всё развалилось за один день. И виноват ли только Алексей?
От размышлений оторвал звук — стучали в дверь.
— Кто там? — без особой радости крикнула Кира, поспешно вытирая глаза.
— Я, доченька… — Голос матери был тихий, заботливый. — Пустишь меня?
Кира с трудом поднялась. Говорить не хотелось — плакать или кричать было куда проще. Она только помахала, чтобы мама проходила.
Мама осторожно вошла, с чашкой чая в руке, села рядом на кровать и тихо обняла за плечи.
— Кира, как ты, родная? День прошёл, может, немножко полегчало?
Кира хмыкнула — вот и вся её радость: пятьдесят, а она всё “девочка моя”.
— Ничего, мам, полежу ещё, — почти шепотом, чтобы мама быстро ушла, а самой снова спрятаться под одеялом.
Но мама не ушла.
— Я Алексея очень уважала. Правда, всю жизнь… Но сама понимаешь: себя в могилу не клади. Жизнь продолжается, а он бы не хотел, чтобы ты уходила за ним.
Кира не сдержала слёз — вдруг навалилась усталость, всё разом. Так ведь никто не знает… никто не догадывается, что Алексей, их “идеал”, герой больницы, спасатель тысяч людей — вовсе не тот, каким она его считала.
В памяти будто вспыхнула картинка: похороны, Кира едет домой, опустошенная окончательно. Врачи сказали, всё — тромб, без шансов; пал прямо на операции, не успел сказать последнее слово, ничего… даже попрощаться. Она и тогда не верила — вот лежит, красивый, как всегда, с закрытыми глазами — сейчас же откроет, пошутит что-нибудь. Но нет, смерть не шутит, смерть всё навсегда.
Она была уверена — знает Алексея вдоль и поперёк. И только смерть открыла страшную правду.
Какое-то неведомое чувство погнало её, вместо дома, в ту самую квартиру у больницы. Как часто муж там бывал! Всё из-за ночных смен, говорил. А сама — даже ключей не имела, всё Алексей терял дубликат, а новый не заказывал. Кира не настаивала: куда ей лезть в его рабочую крепость?
Но в этот раз что-то подсказывало — нужно пойти.
Открыла своим ключом… и чуть не выронила всё из рук.
В прихожей стояли его ботинки, плащ, портфель — тот самый, который “потерял” как-то раз.
В комнате на диване — молодая, красивая, с уставшим красным лицом женщина. У её ног играл мальчик лет семи или восьми, собирал конструктор.
И только встретились глазами — обе поняли всё, без слов.
Женщина резко встала и прошла в прихожую.
— Вы кто? Как здесь оказались? — голос сердитый, чуть дрожащий.
Кира и сама не верила ни глазам, ни ушам. Всё перепуталось в голове, хотелось убежать. Но вместо этого она зацепилась за взгляд женщины:
— А вы? Что вы делаете в квартире моего мужа?
Та осеклась, затем опустила глаза и вдруг тихо сказала:
— Я — Ирина. Это мой сын, Даня… Алексей… ну… Алексей Николаевич был его папой.
Кире показалось — кто-то ударил кулаком прямо под дых. Земля ушла из-под ног.
— …Что… простите… ч-что вы сейчас сказали? — еле выдавила она.
Ирина выдохнула, выпрямилась, взгляд стал твердым:
— Мы тут жили с ним. Алексей обещал переписать квартиру на Даньку, но не успел. Я не претендую ни на что чужое, но ребёнка выгонять не дам. Давайте поговорим.
Кира тут же запуталась в мыслях, где-то внутри бушевал гром. Хотелось плакать, а больше — смеяться, от бессилия.
— Черт… — только и сумела вымолвить, бросила ключи на тумбочку и выбежала вон.
Ирина что-то крикнула вслед, но Кира уже летела по лестнице вниз. Просто не дышать, не видеть, не знать…
Дома она не произнесла ни слова никому. Закрылась в комнате, разревелась как ребёнок. Не она изменяла, не она обманывала — почему же так хочется спрятаться, чтобы никто не видел этой тоски?
Целую ночь ворочалась, срывая внутренний крик на подушке:
“Мог ли Алексей ТАК с ней поступить? За что?”
Вспоминала каждую случайную деталь — ночные смены, внезапные командировки, “потерянные” вещи, их редкие ужины и каждое “А мне сегодня не смогу, родная, операция…”
Как же она верила, Господи. Как же гордилась этим достойным, честным человеком! А он?..
Выходит, все были в курсе, а она нет? Или все такие же слепые?
Всю следующую ночь Кира не спала, перебирая в голове ответы:
— За что ты так, Лёша?.. Почему не ушёл, почему не сказал?
— Неужели таким и был всегда?
Наутро, когда мама вновь пришла с чаем, Кира не выдержала.
— Он — предатель, мам… он оставил меня… предал… — Кира захлебнулась слезами.
Мама только крепче прижала дочь к себе:
— Кира, я тоже теряла мужа. Не держи зла. Только не вздумай сама уходить — жизнь продолжается, слышишь?
Кира рыдала, не в силах признаться даже матери, что муж для неё навсегда умер не только телом, но и душой.
Папа, по крайней мере, не предавал маму, а Алексей?..
Теперь будто и жить не на что стало.
Но время берёт своё. Три дня Кира лежала, проваливаясь то в злость, то в усталость. Обида с каждой минутой топила всё, кроме одного — желание что-то изменить наконец появилось...
Благодарю за каждый лайк и подписку на канал!
Приятного прочтения...