— Опять этот чудик со своими ромашками потащился! — хихикнула продавщица Валентина, толкая локтем подругу.
— Помешался совсем, что с него взять... Каждый день летом, дождь ли, солнце ли — бредёт к лавочке с букетиком, как на свидание, — прошептала Нинка из сельмага, наблюдая в окно магазина за сгорбленной фигурой старика.
Иван Петрович сделал вид, что не слышит. За семьдесят лет жизни уши, конечно, стали похуже, но насмешки он различал отлично. Поджав губы, он крепче сжал букетик полевых ромашек в натруженных руках и продолжил свой путь к лавочке у старой берëзы.
Весь его маршрут занимал ровно двадцать три минуты. Сначала через огород до ближнего поля, где росли самые красивые ромашки. Потом — обратно по главной улице деревни Березовка, где каждый считал своим долгом покрутить пальцем у виска или отпустить шуточку. И наконец — посидеть на лавочке, положив букет рядом с собой.
Вот и сегодня Иван Петрович аккуратно пристроил цветы на деревянную поверхность скамейки, провел морщинистой ладонью по ее краю и уставился вдаль, туда, где за холмом прятался горизонт.
— Ну надо же, всё сидит и сидит, — донеслось до него от колодца, где судачили местные кумушки. — А Петровна-то, жена его, почитай, пять лет как на небесах! Крыша у мужика съехала совсем...
Иван Петрович тяжело вздохнул. Да, Аннушки его не стало ровно пять лет назад. Летом, когда ромашки цвели особенно пышно.
Здесь, на этой самой лавочке, он когда-то впервые поцеловал ее, девчонку с косичками и веснушками на носу. Здесь же сделал предложение. А потом, после свадьбы, они часто сидели на этой лавочке летними вечерами, держась за руки и мечтая о будущем.
Но сегодня на душе у Ивана Петровича было особенно тяжело. Ровно пять лет назад не только не стало его Аннушки. В тот же страшный день их единственная дочь Маша, наговорив отцу грубых слов, уехала в город и оборвала все связи. «Это ты виноват! — кричала она тогда. — Если б не твоё упрямство, мама была бы жива!»
— Иван Петрович! Иван Петрович! — донесся до него запыхавшийся голос почтальонши Зины, полной женщины, которая обычно тоже подтрунивала над его ежедневным ритуалом. — Вам письмо!
Старик недоверчиво посмотрел на протянутый конверт. Кто мог ему написать? Друзей не осталось, родные все давно на погосте.
— Заказное! — гордо добавила Зина. — Распишитесь вот тут.
Дрожащими пальцами Иван Петрович достал из кармана очки, водрузил их на нос и уставился на обратный адрес. Сердце ёкнуло и забилось так, что заложило уши. «Мария Ивановна Соколова, г. Санкт-Петербург».
Маша. Его девочка.
— Вы что, Иван Петрович? — встревоженно спросила Зина, заметив, как побледнел старик. — Вам плохо?
— Нет-нет, всё хорошо, — пробормотал он, неловко расписываясь в получении.
Когда почтальонша ушла, он долго не решался открыть письмо. Вдруг там что-то плохое? Вдруг Маша пишет, что не хочет его больше знать? Или того хуже — сообщает о беде?
Наконец, набравшись смелости, он аккуратно надорвал конверт и вынул сложенный вчетверо лист бумаги.
«Здравствуй, папа, — прочитал он первые строчки, и слёзы мгновенно затуманили зрение. — Прости, что не писала все эти годы. Я была неправа, обвиняя тебя в том, что мамы не стало. Тогда, молодая и неразумная, я искала виноватых, не в силах принять, что иногда беда приходит просто так, без причины...»
Иван Петрович вытер глаза и продолжил читать, жадно впитывая каждое слово:
«...У меня всё хорошо. Я замужем, у меня сын Петя — твой внук, ему уже четыре. Он так похож на тебя, папа... Недавно я рассказала ему о тебе, и он очень хочет познакомиться. Я тоже хочу приехать. Если ты сможешь простить меня, мы приедем. Напиши, если ты не против нашего приезда. Твоя дочь, Маша».
Иван Петрович прижал письмо и заплакал — открыто, не стесняясь редких прохожих. Пять лет одиночества, пять лет каждодневных упрёков себе и молчаливых разговоров с Аннушкой на этой лавочке — и вот, наконец, его девочка возвращается.
В тот же день он отправил телеграмму: «Жду вас обоих. Люблю. Отец».
Новость о том, что к Ивану Петровичу едет дочь с внуком, разлетелась по Березовке мгновенно. Односельчане вдруг притихли, перестали отпускать шуточки в спину старика с букетом. Некоторые даже здоровались теперь, когда он проходил мимо.
— А я всегда говорила, что он не просто так к лавочке ходит, — уверяла теперь Валентина из магазина, хотя именно она громче всех смеялась над «чудиком».
— Конечно, память жены чтит, — поддакивала Нинка. — Это у нас, у русских людей, в крови — уважение к усопшим.
Иван Петрович слышал эти разговоры, но не обращал внимания. Все его мысли были о предстоящей встрече. Он прибрал в доме, покрасил забор, починил калитку. В палисаднике высадил любимые Машины цветы — лилии, которые успели расцвести к середине июля.
И вот настал этот день — 15 июля. С самого утра Иван Петрович был на ногах. Сварил борщ по рецепту Аннушки, испёк шарлотку. Потом надел рубашку и отправился на своё ежедневное «свидание» — собирать ромашки.
Сегодня он собрал букет больше обычного — ведь сегодня особый день.
Когда он вернулся домой с букетом, у калитки уже стояло такси. А рядом... рядом стояла женщина средних лет, в светлом платье, с короткой стрижкой, но с такими знакомыми, родными глазами — глазами его Аннушки. А рядом с ней — мальчуган, настоящий богатырь, с его, Ивана, прямым носом и упрямым подбородком.
— Папа! — крикнула женщина и бросилась к нему.
Букет ромашек упал на землю, когда Иван Петрович раскрыл объятия навстречу дочери.
— Машенька... доченька... — только и смог произнести он, задыхаясь от счастья.
А потом они втроём пили чай с шарлоткой, и Маша рассказывала о своей жизни в городе, о муже-инженере, который сейчас в командировке, о том, как Петя в садик ходит. Иван Петрович не мог наглядеться на них, всё боялся, что это сон, что он проснётся — и снова окажется один в пустом доме.
— Пап, — вдруг серьёзно сказала Маша, когда чай был выпит. — Я хочу пойти с тобой. На лавочку. К маме.
Иван Петрович молча кивнул, поднялся и протянул руку к букету ромашек, который они подобрали и поставили в вазу.
— Можно я понесу? — неожиданно спросил Петя, и Иван Петрович, растроганный, передал букет внуку.
Они шли по главной улице Березовки втроём — старик, его дочь и внук с букетом ромашек. И все, кто видел их, останавливались, кивали, некоторые даже снимали шапки.
Когда они дошли до лавочки у старой берëзы, Маша вдруг расплакалась:
— Я помню, как вы с мамой сидели здесь вечерами. А я бегала рядом и ловила светлячков...
Иван Петрович обнял дочь за плечи:
— Она бы очень гордилась тобой, Машенька. И внуком бы гордилась.
Петя аккуратно положил букет ромашек на лавочку, туда, где обычно клал его дед.
— А можно мне... тоже сказать что-нибудь бабушке? — смущённо спросил он.
— Конечно, сынок, — кивнул Иван Петрович, чувствуя, как сердце переполняется любовью.
Они сидели на лавочке долго, разговаривали, вспоминали, иногда молчали, глядя на закат. А когда возвращались домой, у колодца их окликнула Зина-почтальонша:
— Иван Петрович! Так это ваша дочка с внуком? Какие славные! Заходите к нам на чай завтра, а? У меня варенье малиновое свежее!
А на следующий день приглашение на обед пришло от Валентины из магазина. Потом от Нинки из сельмага. К концу недели, когда Маша с Петей должны были уезжать, вся деревня успела пригласить их в гости, угостить домашними разносолами, расспросить о городской жизни.
— Пап, я не знала, что у тебя столько друзей, — удивлялась Маша.
Иван Петрович только улыбался. Он и сам не знал.
В день отъезда Маша крепко обняла отца:
— Мы скоро приедем снова. На Новый год обязательно. А может, и раньше. И знаешь, пап... Я подумываю о том, чтобы перебраться поближе к тебе. В райцентр, например.
Иван Петрович просиял:
— Правда? Вы правда переедете поближе?
— Правда, дед, — серьёзно кивнул Петя. — Не дело, когда семья врозь живёт.
С тех пор много воды утекло. Маша с мужем и правда перебрались в райцентр, а Петя, окончив институт, устроился на работу в соседнем городке. Теперь каждое воскресенье они приезжают к Ивану Петровичу обедать.
А он по-прежнему каждый день ходит на лавочку с букетом ромашек. Только теперь частенько кто-нибудь из деревенских присоединяется к нему — посидеть, поговорить о жизни, вспомнить былое.
— Знаешь, Аннушка, — шепчет Иван Петрович, присаживаясь на лавочку и кладя рядом свежие ромашки. — Ты была права. Всё наладилось. Наша девочка вернулась. У нас замечательный внук. И я больше не одинок.
И каждый раз ему кажется, что ветерок, ласкающий его морщинистые щеки — это нежное прикосновение ладони его Аннушки.