Самое забавное, она на хладокомбинате работала. Пришла на прием и говорит: «У меня руки холодные. Мерзнут. Мне все говорят — работу меняй. Иди на производство обогревателей. А я точно знаю, дело не в температурном режиме на работе. Не у всех же, кто со мной рядом трудится, белеют вдруг пальцы, делаются как ледышки…»
Ну и мужики на хладокомбинате этом ее изводили дурацкими шутками, наперебой предлагали согреть. А у нее внешность — помнишь диснеевский мультик про Спящую Красавицу Аврору, блондинку с кудрявой челкой и тонкой талией? Вот она совсем как эта Аврора. 37 лет, выглядела моложе намного.
Я уже тогда подумал: как странно. Такая красивая женщина среди работяг. Ничего ведь не делает для того, чтобы быть красивой, даже маски завалящей из огурца. Просто такая вот она. Орхидея, которая случайно зацвела на хладокомбинате… Мужики покоя не знали, все кружили вокруг нее. А ведь она еще и не замужем была. Личная драма у нее случилась, три замерших беременности, никак она не могла стать мамой, а хотела, отчаянно хотела. Из-за этого ушел от нее муж, средневековых нравов попался ей мужик, который решил, что без детей не может быть семьи, усыновлять категорически не хотел, не хотел и обследоваться — а она будто замерзла с тех пор изнутри, пробрало ей сердце ледяным холодом мужней нелюбви, вот и стала зябнуть все время.
Это ей только казалось, что именно хладокомбинат не подходит ее теплолюбивой натуре. Ей было одинаково холодно везде. Пальцы на руках порой бледнели до боли, и она растирала их торопливо и испуганно, так, словно еще минута без тепла — и ее руки обратятся в лед. И вся она обратится в лед. Ты только не смейся, я тогда откуда-то вспомнил скандинавскую руну Иса, которая буквально вот этот процесс превращения чего-то живого в ледяную сосульку и описывает. Руна арктического покоя, слово «вечность» из осколков льда, как в той сказке.
А к врачу она решила пойти, когда увидела себя в ванной в полный рост перед зеркалом. На бедрах своих увидела сеть, словно ажурное плетение веток столетнего дерева, в котором побеги переплелись и запутались, не зная руки садовника, и образовали лилово-синий рисунок, игру теней на стене разрушенного замка. Это было похоже на татуировку, на ожог даже — а еще она вспомнила, что видела в каком-то скандинавском детективе, знаешь, где всегда такое монотонное, тягучее, мрачное повествование, а серии разделяются на смысловые отрезки обнаружением очередного бездыханного тела где-нибудь во льдах гор, или в летнем мшистом лесу, — так вот, она запомнила сцену: лежит мертвое тело с такой багровой сетью тления на коже, а судмедэксперт говорит, что это указывает на определенный срок от момента гибели, — и вот тогда ей стало по-настоящему страшно, что замороженное нелюбовью и нерожденными детьми ее сердце отравляет как-то все остальное в ее организме, что она распадается при жизни, и вот она пришла на прием ко мне, к врачу, то есть.
***
Иван Иваныч отпил чая, посмотрел на Веру задумчиво. Разговор у них зашел про волшебство в повседневности, про бытовую магию. И потому вспомнилась доктору эта история. В которой он, Иван Иваныч, сыграл роль провидца.
Но обо всем по порядку…
***
Да, она мне тогда рассказала только про хладокомбинат и про то, что мерзнут у нее руки. Белеют и мертвеют пальцы на руках, а потом становятся обычные как будто.
Она еще была погружена в свои переживания, я понимал, что пока я просто статист от медицины в ее глазах, не заслуживаю доверия. Какой-то человек в белом халате, который выпишет ей пару направлений на анализы, скажет показаться ну, скажем, дерматологу или кардиологу, назначит для укрепления сосудов что-то, что, конечно, ей не поможет. В общем, она мне вначале не верила и даже не особенно отличала от больничного интерьера, она вообще была в подавленном состоянии, а человек в такие моменты невнимателен, рассеян и необъективен.
А потом я начал задавать вопросы.
Сдавала ли она когда-нибудь кровь на реакцию Вассермана, это такой анализ на сифилис? Да, делала. И с ним отчего-то все время случались непонятки. Он получался положительный, однако дальнейшие исследования никакого сифилиса не выявляли. Врачи пожимали плечами, бормотали, что такое бывает, если сбивается гормональный фон или иммунитет чудит — покажитесь, мол, терапевту, если жалобы какие-то есть. А если нету, то и живите себе спокойно. До следующего положительного анализа.
Тут она впервые подняла взгляд от пола и внимательно посмотрела на меня: «Почему вы спросили?»
Я продолжил, не отвечая пока на ее вопрос. Начал выяснять акушерский анамнез. Вот тогда она и рассказала про свои неудачные беременности, развод и холод внутри.
А вены, вены на ногах нормальные у вас, спрашиваю? Тут она уже смотрит на меня, словно я старец из сказки, который послан испытать ее. Будто мне ведомо ее прошлое и будущее, и сейчас, сразу после вполне приземленного вопроса про больные вены — а вены у нее, конечно, были больные, вечные тромбофлебиты, — я открою ей какую-то вселенскую истину.
Она выбралась из ракушки своих внутренних переживаний и полного безразличия и недоверия к окружающему. Она мне поверила.
И потому без слов пошла на анализы, которые я ей выписал. Волчаночный антиген и антитела к кардиолипину. Не бери в голову, Вер, это такие показатели иммунитета. И нет, я совсем не был уверен, что это волчанка.
Анализы были положительные. Она тогда смотрела на меня, словно я мессия. Я мог бы гордиться собой, но слишком хорошо помнил, как мне в мединституте на цикле ревматологии ставили одни трояки. Я не мог запомнить и половины всех этих симптомов, что складывались в синдромы, и лабораторных маркеров, и прочего.
А пациентка моя стала требовать, чтобы я все рассказал, коли все про нее понял с первого взгляда. Как связаны тот давний анализ на сифилис, ее несчастья в личной жизни и прочие проблемы со здоровьем, которые я словно бы извлек из книги ее судьбы, не сделав ни одной погрешности, ни одной ошибки, рассказывая ей — незнакомой мне женщине, которая просто наугад записалась к терапевту — про ее историю болезни, про ее душевные страдания и вопросы к мирозданию.
Она, конечно, преувеличивала. Никаким ясновидением я не обладал. Не было у меня и десятой доли таланта обаятельного прихрамывающего врача из сериала — он ведь книжный персонаж, перевоплощенный с поправкой на время и профессию сыщик Шерлок Холмс.
Я просто сложил два и два. Замершие беременности, холодные белые пальцы. Это, кстати, называется синдром Рейно. А вопрос про сифилис был чистым вдохновением. Я не думал, что попаду в цель так быстро. Она ведь неспецифическая, эта реакция Вассермана.
Это по сути массовый скрининг населения, который помогает собрать группу риска и уж ее как следует изучать. И в группе этой окажутся не только больные сифилисом.
В ее крови циркулировали особые антитела, которые были направлены против мембран ее собственных клеток. Они нарушали работу всего организма. Сворачивали в ее глубоких венах кровь, создавая тромбы. Нарушали течение крови в подкожных поверхностных сосудах, создавая особую сеть, сетчатое ливедо, что так напоминало сплетенные ветви заповедного леса. Не давали эти антитела в ее крови жить и крошечным комочкам клеток, которые один за другим старательно делились и росли, пытались получить свою долю питания в матке — но снова происходило драматическое нарушение кровотока, отторжение эмбриона.
Это называется антифосфолипидный синдром. Не самая частая болезнь, а потому она не всегда вовремя обнаруживается врачами. Акушеры эту болезнь знают. Но ведь моя пациентка не обследовалась как нужно, и каждый раз попадала в дыру диагностического сита, проскакивала там, где должно было удержать ее в системе, а то можно было бы и раньше докопаться до правильного диагноза. Но она не хотела обследоваться, сначала желая спрятаться от мира в раковине одиночества и самообвинения после очередной болезненной потери, а потом потихоньку выбираясь на свет и снова надеясь на чудо.
Кстати про самообвинение. Ее слова про холод внутри, про заледеневшее сердце — не просто фигура речи. Человек в депрессии часто описывает таким образом замороженность своих чувств, отсутствие сил на нормальную, полноценную жизнь. Ей казалось, что быть такой — без ярких чувств, без радости, без надежд на будущее — нормально. Но это не так.
Ведь депрессия — это болезнь. И осознать ее, признать ее разрушительное существование порой куда сложнее, чем поверить в положительную реакцию Вассермана при отсутствии сифилиса.
Поэтому мне пришлось долго и последовательно объяснять ей, что нужно лечить не только тело, но и душу. Я посоветовал ей хорошего психиатра. Через полгода ледяная корка на сердце у нее растаяла. Она так и сказала, что чувствует, будто в груди у нее после долгой злой зимы наступил месяц март. Лед истончился и стал водой. Влага ушла в сухую землю, и появилась надежда на появление чего-то нового. Травы или, может, даже цветка.
Ей тридцать семь. Неизвестно, сможет ли она забеременеть — более вероятно, что нет. Но она хотя бы начала вновь общаться с мужчинами, принимать предложения сходить в кино или в театр. Она завела щенка и записалась в школу приемного родительства. Она пока не знает, решится ли на усыновление.
Она до сих пор считает, что у меня есть сверхъествественные способности. Что я увидел каким-то образом ее болезнь, не распознал по отдельным симптомам, а именно почувствовал.
Я же до сих пор удивляюсь, откуда на том приеме в моей памяти всплыла скандинавская руна Иса. Со школьных времен, с уроков истории запомнился мне ледяной исполин, безмолвная глыба арктической воды. Я прочитал потом: у скандинавов эта руна вовсе не про смерть и вечность, но про отдых в пути, про необходимую паузу для раздумий перед важным решением. Лед непременно растает, прольется в землю водой и даст жизнь цветку надежды. Зима всегда сменяется весной.
Поэтично, правда ведь, Вер?