Я стояла в коридоре маминой квартиры и не могла поверить в то, что слышу. В руках у сестры была завещание. В моих — справка о смерти мамы и три года выжженной души.
Сейчас я сижу на кухне съёмной однушки и пишу это… не знаю даже зачем. Может, чтобы не сойти с ума окончательно?
Мне 45. Я разведена. Без работы. Без дома. Без денег.
А моя сестра Аня продаёт мамину квартиру в центре Самары за четыре миллиона. Плюс дача. Плюс накопления мамы — ещё полтора миллиона.
Как так получилось? Как я, которая три года не отходила от маминой постели, осталась ни с чем? А та, которая приезжала два раза в год с дорогими подарками — получила всё?
Я больше не плачу. Слёзы закончились неделю назад, когда нотариус зачитал завещание. Теперь внутри только пустота… и бешенство.
***
Мы с Аней всегда были разными. Она — красивая, амбициозная, уехала в Питер сразу после института. Я — тихая, ответственная, осталась в Самаре рядом с родителями.
Папа умер десять лет назад. Мама тогда сказала: «Хорошо, что у меня есть Лиза. Аня же далеко…»
Аня же далеко. Эта фраза стала оправданием для всего. Аня далеко — значит, Лиза поедет к маме в больницу. Аня далеко — значит, Лиза будет сидеть с мамой на праздники. Аня далеко — значит, Лиза решит все проблемы.
Когда маме поставили диагноз — рак четвёртой стадии — Аня прилетела на три дня. Поплакала, обняла, сказала: «Лиза, ты же рядом. Ты справишься лучше меня».
И уехала обратно в свою успешную жизнь. К мужу-бизнесмену. В квартиру на Невском.
А я… я уволилась с работы. Развелась с мужем, который не выдержал моего постоянного отсутствия дома. И стала сиделкой.
***
Первый год было тяжело, но я держалась. Мама ещё могла ходить, мы разговаривали, смотрели сериалы. Аня звонила каждый день, переводила деньги на лекарства.
— Лизочка, ты святая, — говорила она. — Я бы не смогла. У меня нервы не те.
Нервы не те. А у меня, значит, железные?
Когда мама слегла окончательно, Аня стала приезжать реже. Раз в полгода. Но зато — с подарками! Дорогой халат для мамы. Французские духи. Импортные витамины.
Мама оживлялась при виде Ани, как ребёнок. Рассказывала соседкам: «Аня мне такой халат привезла! Тысяч за пятнадцать!»
А про меня… про меня она говорила: «Лиза — моя опора. Она у меня такая ответственная».
Ответственная. Не любимая. Ответственная.
***
Второй год стал адом. Мама почти не вставала, нужно было менять памперсы, кормить с ложки, следить за лекарствами каждые два часа. Даже ночью.
Я похудела на двадцать килограммов. Потеряла зубы от стресса. Забыла, как выглядит моё отражение в зеркале — некогда было смотреть.
Аня приезжала на день рождения мамы и на Новый год. Выглядела… сияющей. Рассказывала про отпуск в Таиланде, про новую машину мужа, про ремонт на даче.
— Лиза, ты выглядишь уставшей, — говорила она участливо. — Может, наймём сиделку?
— На что? — отвечала я. — Твои переводы едва покрывают лекарства.
— Ну… мы сами сейчас в кредитах по уши. Квартиру покупаем.
В кредитах. При этом на маме был халат за пятнадцать тысяч.
А мама… мама при Ане расцветала. Требовала, чтобы я уступила ей своё место у кровати. Жаловалась, что я плохо её кормлю, что у меня грубые руки, что Аня бы лучше справилась.
— Анечка, — шептала она, — ты моя умничка. Ты так далеко, а всё равно находишь время…
Время! Два дня в полгода!
***
Мама умерла в феврале. Я держала её за руку, когда она делала последний вдох. Аня была в Дубае — очередной отпуск.
Прилетела на похороны. В чёрном пальто за сто тысяч. Плакала красиво, по-актёрски. Все говорили: «Какая молодец Аня, прилетела из отпуска…»
А через неделю нотариус зачитал завещание.
Квартира — Ане. Дача — Ане. Вклады — Ане.
Мне — мамины иконы и фотографии.
— Это невозможно! — закричала я. — Я три года… Я всё отдала!
— В завещании сказано, — сухо ответил нотариус, — что Елизавета Сергеевна получила достаточную компенсацию, проживая в квартире безвозмездно и получая от матери заботу.
ЗАБОТУ?! Я получала заботу?!
Аня молчала. Потом тихо сказала: «Лиза, мама была в здравом уме. Это её решение».
***
Сейчас я живу в съёмной квартире на окраине. Работаю продавцом-консультантом — единственная работа, которую смогла найти в 45 лет после трёхлетнего перерыва.
Аня продала мамину квартиру за две недели. Дачу — ещё через месяц. Написала мне: «Лиза, если что — обращайся. Помогу, чем смогу».
Помогу, чем смогу. Пятью миллионами, например?
Мы больше не общаемся. Я заблокировала её везде. Не хочу видеть фотографии её новой квартиры, купленной на мамины деньги.
Соседи иногда спрашивают: «Лиза, как дела у твоей сестры?»
«Прекрасно, — отвечаю я. — У неё всё прекрасно».
***
Знаете, что я поняла? Любовь — это не жертва. Любовь — это не самоотречение. Любовь — это взаимность.
Я три года отдавала себя без остатка. А получила в итоге… пустоту. Потому что отдавала не из любви. Отдавала из чувства долга. Из страха быть плохой дочерью.
А Аня просто была умнее. Она любила красиво. Эффектно. Дорого. И мама запомнила именно это.
Теперь я учусь жить для себя. Пока получается плохо. Но я учусь.
И больше никого не буду спасать за свой счёт.