История о том, как привычная жизнь молодой семьи рушится, когда жена становится чужой и отдаляется, а муж начинает подозревать неладное.
Воздух в нашей квартире стал густым, тяжёлым, как гроза, что никак не разразится. Уже несколько месяцев Люда была словно чужая в собственной коже — её присутствие ощущалось как тень, едва уловимая, не задерживающаяся нигде подолгу. Она вставала до рассвета, скользила из постели, оставляя свою половину холодной, простыни почти не помятыми. За завтраком она сидела напротив меня, её ореховые глаза упрямо смотрели сквозь чашку остывшего кофе, губы сжимались в тонкую линию, и всё, на что она была способна — приглушённое бормотание.
Мы были женаты три года. Когда-то я знал каждую черту её улыбки, слышал, как она фальшиво напевает, режа овощи, знал, как она прижимается ко мне ночью. Теперь этого не было. Вместо тепла — глухая стена отчуждения. Она вздрагивала от моих прикосновений, отвечала коротко, односложно, двигалась по квартире как гость, который давно должен был уйти. Я снова и снова спрашивал, что не так, но в ответ слышал лишь:
— Ничего, Игорь, — ровным голосом, взгляд её скользил мимо, будто видя то, что недоступно мне.
Я пытался всё исправить: устраивал свидания в её любимом итальянском ресторане, гулял с ней по набережной, где мы впервые поцеловались, даже записал нас к семейному терапевту — к его тяжёлому воздуху и неудобным вопросам. Она сходила один раз, потом назвала это пустой тратой времени и отказалась возвращаться.
Я стал сомневаться в себе: неужели это моя вина, неужели я допустил трещину в нашем фундаменте?
Однажды ночью, измученный и стыдясь самого себя, я проверил её телефон, пока она спала. Никаких сообщений, никаких звонков. Только новое приложение — серый, безликий значок, закрытый паролем.
— По работе, — бросила она резко, когда я спросил. — Люда всегда была скрытной, но теперь это было уже не стена — крепость.
Я перестал спрашивать, надеясь, что время растопит лёд. Но молчание становилось только тяжелее, а квартира — холоднее.
И вот однажды всё изменилось. Я вернулся домой поздно, за окном в туманной тишине дремал город. В квартире было темно, лишь из-под двери спальни пробивалось мягкое свечение. Я застал Люду, сидящую на кровати, с распущенными тёмными волосами и улыбкой, которую не видел месяцами. Улыбка была тёплой, почти сияющей.
— Игорь, — сказала она, её голос был низким, взволнованным. — Я хочу ребёнка.
Я замер, не успев даже снять пальто — слова осели в душе тяжёлыми камнями.
— Ребёнка? — с трудом выговорил я, вглядываясь ей в лицо.
Она кивнула, взяла меня за руку — её пальцы были горячими, почти лихорадочными.
— Я давно об этом думаю. Я готова. Мы готовы.
Её глаза смотрели в мои — ярко, пристально, и всё же… что-то было не так. В её взгляде мелькнула тень, как рябь по гладкому озеру. Это была не радость. Нет. Что-то более голодное.
Я хотел ей верить. Мысль о ребёнке казалась верёвкой, перекинутой через пропасть между нами. Но внезапность этого решения не давала мне покоя, в памяти стояли месяцы её отчуждения, молчания, в которых я тосковал по близости.
— Почему сейчас? — спросил я тихо, садясь рядом. — Ты ведь почти не разговаривала со мной последнее время. Что изменилось?
Её улыбка дрогнула, прежде чем она наклонилась ко мне, губы легко коснулись моих.
— Я была потеряна, — прошептала она. — Работа, стресс… Я не знаю. Но теперь я вижу нас. Семью.
Слова звучали безупречно, выточены до блеска — словно репетировались заранее в глубине её разума. Она поцеловала меня вновь, сильнее, и я позволил себе утонуть в этом, надеясь снова обрести ту Людочку, которую потерял.
В ту ночь мы впервые за много месяцев занялись любовью. Её тело прижималось ко мне, дыхание обжигало шею. Но даже в её объятиях я чувствовал: расстояние не исчезло, лишь изменило форму. Она словно играла роль, и я не понимал — для чего.
В следующие дни она с головой ушла в идею о ребёнке — с такой страстью, что мне стало не по себе. За ужином обсуждала имена — Сева, Ника, покупала витамины, начала красить свободную комнату в мягкий жёлтый, напевая ту самую старую, фальшивую мелодию. Но глаза так и не зажглись вместе с улыбкой.
По ночам, думая, что я сплю, она ускользала из кровати — в тусклом свете телефона её лицо казалось чужим, а пальцы быстро и целеустремлённо стучали по экрану, открывая то самое приложение. Я пытался не замечать этого, хватался за надежду, что мы снова станем единым целым, но тревога росла.
Её внезапное преображение казалось маской, и мне нужно было узнать, что под ней.
Однажды вечером, пока Люда принимала душ, шум воды скрывал мои шаги. Я взял её телефон, руки дрожали — попробовал ввести её день рождения. Слишком просто, совсем не в её стиле. Но приложение открылось: внутри был чат с незнакомыми именами, сообщения на языке, который я не мог прочитать — символы изгибались, как руны. Одно выражение было закреплено в заметках — «Сосуд должен быть подготовлен».
У меня похолодело внутри.
Я листал дальше — фотографии, но не её, а меня: спящего в нашей постели, за рабочим столом, на улице в тумане. И последнее сообщение от неё: «Он готов. Начинайте».
Вода выключилась. Я поспешно закрыл приложение, положил телефон на место. Вышла Люда, с полотенцем на плечах, улыбалась всё так же тепло.
— Всё хорошо? — спросила она, наклоняя голову, с мокрыми, тяжёлыми прядями.
Я кивнул, натянуто улыбаясь, но внутри всё кричало. Кому она писала? К чему я должен быть готов? Зачем ей нужен ребёнок?
На следующее утро я позвонил на работу и сказал, что заболел, а сам вышел за ней. Она ушла затемно, закуталась в пальто и села на автобус в район, где я никогда не бывал — серый, промозглый, с запахом ржавчины. Она вошла в неприметное здание с выбитыми окнами, на фасаде тускло виднелась вывеска: «Исследовательский центр “Полумесяц”». Я ждал, прячась за мусорным баком. Через час она вышла — бледная, торопливая, в руках маленький чёрный кейс, какой бывает у врачей для проб. Я почувствовал озноб, не связанный с сыростью.
Вечером я не выдержал.
— Люда, что происходит? — вырвалось у меня, голос резкий, как никогда. — Приложение, сообщения, фотографии меня… Что ты скрываешь?
Её лицо застыло, как вода в разбитом стакане. Я думал, она будет отрицать, но она тяжело вздохнула и села на диван, сжав руки.
— Ты не должен был этого видеть, — тихо сказала она. — Всё не так, как ты думаешь.
— Тогда объясни, — прошипел я.
— Я работаю на группу… исследовательскую группу. Они занимаются генетикой, Игорь. Прорывы, которые могут изменить всё: болезни, старение, даже смерть. Но это всё секретно, строго засекречено. Я не могла тебе сказать.
— А фотографии? Почему я? — голос дрожал от страха и злости.
Она отвела взгляд, челюсть сжалась.
— Им нужно было убедиться, что ты подходишь для проекта. Ребёнок… это не только наш ребёнок. Это часть чего-то большего.
— Большего? — шагнул я ближе, кулаки сжались. — Что это значит, Люда? Что они делают с тобой? Со мной?
Она поднялась, впервые в её глазах я увидел страх.
— Я не могу рассказать всё. Пока нет. Но я клянусь — я защищаю тебя. Ребёнок — это единственный способ их остановить… — она вдруг осеклась, ладонь закрыла рот.
— От чего остановить? — потребовал я.
Она лишь покачала головой, в глазах застыли слёзы.
— Я сказала слишком много. Просто доверься мне, Игорь. Пожалуйста.
Я не мог доверять. Не теперь.
В ту ночь я собрал вещи и ушёл к другу. В голове — ураган вопросов. Что такое «Полумесяц»? Зачем им наш ребёнок? Кто такая Люда на самом деле?
Я начал искать ответы: в интернете — лишь пустые сайты, на которых едва упоминались генетические проекты, потом все следы исчезали. Я нашёл закрытый форум — и там только слухи: кто-то говорил, что группа проводит эксперименты за гранью науки, им нужен сосуд.
Прошло несколько недель. Люда позвонила сама — голос дрожал:
— Игорь, прости. Я не знала, во что вляпалась. За нами следят. Не возвращайся.
Связь оборвалась. Её номер стал недоступен. Я помчался домой — квартира была пуста. На кухне лежала записка её почерком:
«Не ищи меня. Береги ключ».
Я не понял, о каком ключе речь, пока не залез в карман пальто и не нашёл небольшой железный ключ — с выгравированными на поверхности теми же рунами, что я видел в её телефоне.
Я до сих пор не знаю, что он открывает, или от чего бежит Люда. Но теперь я это чувствую — тяжесть чьего-то взгляда, чьё-то ожидание. Я держу ключ рядом и каждую ночь проверяю все замки, не зная: ребёнок, которого она хотела… был ли он когда-нибудь нашим? Или предназначался для чего-то другого.
Как вы думаете, что на самом деле скрывала Люда и какую роль играла в этой истории? Как бы вы поступили на месте Игоря, обнаружив такие тайны у своего близкого человека? Жду ваших мыслей в комментариях!