— Вася, я не понимаю. Как это — «они уже едут»? Ты не мог мне сказать вчера? Позавчера? Когда ты вообще узнал? — Голос Регины дрожал, но не от слёз, а от едва сдерживаемой ярости. Она стояла посреди их небольшой, но уютной гостиной, скрестив руки на груди, и смотрела на мужа, который виновато топтался у окна, делая вид, что его ужасно интересует полуденная суета во дворе.
— Рин, ну что ты начинаешь? Мама позвонила полчаса назад, сказала, что они с тётей Тамарой как раз на вокзал в Подольске приехали, ждут электричку. Сюрприз, говорит, хотели сделать, — промямлил Василий, не поворачиваясь. Он дёрнул плечом, словно сбрасывая с себя невидимый груз.
— Сюрприз? Вася, это не сюрприз, это вторжение! У нас свои планы на выходные. Я хотела, чтобы мы просто побыли вдвоём, сходили в кино, а теперь… Теперь мне придётся два дня изображать радушную хозяйку для твоей тётки, которая меня терпеть не может!
— Ну почему сразу терпеть не может? Тамара просто… прямолинейная, — нашёлся с ответом Вася, наконец обернувшись. Его лицо, обычно добродушное и открытое, сейчас выражало смесь детской обиды и страха. Он был похож на школьника, которого застали за списыванием. — И что я должен был ей сказать? «Мама, разворачивайся и поезжай обратно»? Ты же знаешь мою маму. Она бы обиделась на всю жизнь.
Регина горько усмехнулась. О, да, она знала его маму, Светлану Ивановну. Знала её всепроникающую, удушающую заботу, её святую уверенность в том, что она лучше всех знает, как нужно жить её «мальчику», её Васечке. И именно эта уверенность привела к тому, что у Светланы Ивановны были ключи от их квартиры. От квартиры Регины.
Воспоминание об этом дне, случившемся почти три года назад, в самом начале их совместной жизни, до сих пор обжигало стыдом и досадой. Они только-только закончили ремонт в этой ипотечной «двушке» на окраине Москвы. Уставшие, но счастливые, они сидели на полу, на расстеленном пледе, пили дешёвое шампанское из кружек и строили планы. И вот тогда, в разгар этого тихого счастья, позвонил Вася своей матери, чтобы похвастаться.
На следующий же день Светлана Ивановна нагрянула с инспекцией. Она ходила из комнаты в комнату, цокала языком, давала непрошеные советы по поводу штор и цвета коврика в ванной. Регина терпела, списывая всё на материнскую любовь. А потом, уже в прихожей, прощаясь, Светлана Ивановна вынула из своей необъятной сумки маленький, аккуратно завернутый в платочек предмет. Это была связка ключей.
— Вот, Васечка, это дубликат ваших ключей. Я сделала на всякий случай, — проворковала она, вкладывая ключи в ладонь опешившего сына. — Мало ли что случится. Вдруг вы свои потеряете, или, не дай бог, кому-то плохо станет, а дверь закрыта. А так я всегда смогу приехать, помочь.
Регина застыла. Мысль о том, что свекровь в любой момент может вот так просто войти в их дом, в их личное пространство, показалась ей чудовищной.
— Мам, ну зачем? Мы же не дети, — попытался возразить Вася, но как-то вяло, безвольно.
— Ой, не спорь с матерью! — отрезала Светлана Ивановна, и её голос тут же утратил воркующую мягкость. — Родителей надо слушать. Я вам плохого не посоветую. Ты, Региночка, ведь не против? — Она вперила в невестку свой острый, испытующий взгляд.
И Регина… сломалась. Она не хотела показаться мегерой в самом начале семейной жизни. Она посмотрела на растерянного Васю, который умоляюще смотрел на неё, мол, согласись, не начинай скандал. И она промямлила что-то вроде: «Ну, раз вы так считаете… Спасибо за заботу».
Она проклинала себя за эту слабость каждую минуту следующих трёх лет. Сначала Светлана Ивановна действительно пользовалась ключами «по делу»: привозила банки с соленьями, пока они были на работе, оставляя их на кухонном столе с запиской. Потом начала «помогать» с уборкой — Регина возвращалась домой и находила переставленные на свой лад книги и вымытый до блеска пол, что, как ни странно, вызывало не благодарность, а глухое раздражение. Это был её дом, её беспорядок, её правила. Но для свекрови это был филиал её собственной квартиры, где главным был её сын.
— Рин, ну ты чего молчишь? — Голос Васи вырвал её из воспоминаний. — Они приедут через час. Может, в магазин сходишь? Купи торт какой-нибудь, фрукты…
— Я схожу, — ледяным тоном ответила Регина, направляясь в спальню. — Но я хочу, чтобы ты понял, Вася. Это последний раз. Сегодня же, после их отъезда, мы поговорим с твоей мамой. И ты заберёшь у неё ключи.
— Прямо так и заберу? Рин, ну это скандал! — заныл он, следуя за ней по пятам.
— Да, Вася, прямо так! Иначе я поменяю замки. И мне плевать, какой будет скандал. Мой дом — моя крепость. А сейчас это проходной двор!
Она с силой дёрнула на себя дверцу шкафа, схватила джинсы и футболку. Переодеваясь, она чувствовала на себе его жалкий, растерянный взгляд. Он не понимал. Или не хотел понимать. Для него это была просто «мама», которая о нём заботится. Он не видел в этом нарушения границ, унижения для своей жены. Он привык, что мама всегда рядом, всегда имеет доступ к его жизни. И теперь, когда у него появилась своя семья, он по инерции продолжал жить по старым правилам, не понимая, что эти правила душат их брак.
Через час квартира наполнилась шумом, суетой и терпким запахом духов «Красная Москва», которые обожала тётя Тамара. Светлана Ивановна, полная, но ещё крепкая женщина с властным лицом, с порога начала раздавать указания, словно была здесь полноправной хозяйкой.
— Васечка, сынок, какой ты бледный! Регина, ты его совсем не кормишь? Вот, мы вам пирогов с капустой привезли, домашних. Тамарочка всю ночь пекла! Ставь чайник, будем сына откармливать.
Тётя Тамара, худая, поджарая женщина с вечно недовольным выражением лица и цепкими, как у сороки, глазками, скользнула в гостиную. Она не поздоровалась с Региной, а лишь окинула её быстрым оценивающим взглядом с ног до головы, задержавшись на её домашних тапочках.
— Здравствуй, Регина, — процедила она сквозь зубы. — А мы вот в гости. Не ждали?
— Здравствуйте, Тамара Игоревна. Проходите, конечно, — выдавила из себя Регина, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой комок.
Весь оставшийся день превратился в сущий ад. Светлана Ивановна взяла на себя командование на кухне, критикуя всё, от остроты ножей до расположения кастрюль. Вася, её Васечка, тут же превратился из взрослого мужчины в послушного мальчика, который с готовностью выполнял все мамины поручения и с обожанием смотрел, как она хлопочет у его плиты.
Но настоящим испытанием была тётя Тамара. Она перемещалась по квартире с видом ревизора, заглядывая во все углы. Её ядовитые комментарии сыпались один за другим.
— Ой, Региночка, а что это у вас обои в углу отходят? Ремонт-то, видать, некачественно делали. Деньги на ветер.
— А шторы какие… мрачные. Сюда бы что-нибудь повеселее, в цветочек. А то как в склепе сидите.
— Книг-то у вас сколько! Пылесборники одни. Кто их сейчас читает? Лучше бы сервиз красивый купили.
Регина стискивала зубы и молчала. Она видела, что каждое слово тётки доставляет той нескрываемое удовольствие. Тамара завидовала. Завидовала тому, что у племянника есть своя квартира в Москве, есть жена-красавица, есть жизнь, которая у самой Тамары, дважды разведённой и живущей с матерью в старой подольской «хрущёвке», не сложилась. И она мстила за эту зависть, как умела — мелкими, ядовитыми уколами, отравляя атмосферу в доме.
Регина несколько раз ловила на себе умоляющий взгляд Васи. Он безмолвно просил её потерпеть, не обращать внимания. И она терпела. Ради него. Ради хрупкого мира в их семье.
Вечером, когда гости, наконец, уселись перед телевизором смотреть какой-то сериал, Светлана Ивановна спохватилась:
— Ой, а лимон к чаю мы и не купили! Васечка так любит чай с лимоном. Региночка, сбегай, а? Магазинчик-то у вас тут рядом, за углом.
Регине до смерти не хотелось никуда идти. Она устала, была вымотана и морально, и физически. Но мысль о том, чтобы остаться в одной комнате с Тамарой ещё хоть на десять минут, была невыносима.
— Хорошо, я сейчас, — покорно согласилась она, накидывая куртку.
Она нарочно шла медленно, вдыхая прохладный вечерний воздух, пытаясь успокоиться. В магазине она долго выбирала самый красивый лимон, оттягивая момент возвращения. Вся эта ситуация казалась ей унизительной и неправильной. Она чувствовала себя прислугой в собственном доме.
Вернувшись минут через пятнадцать, она тихо открыла дверь своим ключом. Из гостиной доносился звук телевизора. Она разулась в прихожей и на цыпочках прошла в сторону кухни, чтобы положить лимон. Дверь в их с Васей спальню была приоткрыта, и оттуда падал узкий луч света.
Сначала Регина не придала этому значения. Может, кто-то заходил за пледом. Но потом она услышала тихий шорох. Неясное, скребущее движение. Сердце у неё ухнуло вниз. Она замерла, прислушиваясь. Шорох повторился. Это было в их спальне.
Она подкралась к двери и заглянула в щель. То, что она увидела, заставило кровь застыть в жилах.
Посреди комнаты стояла тётя Тамара. Она держала в руках открытую шкатулку Регины — ту самую, где лежали её украшения: мамины серёжки, тонкая золотая цепочка, подаренная Васей на первую годовщину, несколько колец. Но ужас был не в этом. Рядом, на кровати, была приоткрыта дверца их шкафа-купе. И Тамара одной рукой перебирала стопку белья на полке Регины. Её полке. Она бесцеремонно, по-хозяйски копалась в её вещах. В её нижнем белье.
В этот момент в Регине что-то оборвалось. Весь накопившийся гнев, вся обида и унижение прорвались наружу огненной волной.
Она резко распахнула дверь.
— Что вы здесь делаете? — Голос её был тихим, но в нём звенела сталь.
Тамара вздрогнула и выронила шкатулку. Несколько колец со звоном покатились по ламинату. Лицо её исказилось от испуга, но тут же приняло наглое, вызывающее выражение.
— Я?.. Я ничего, — пролепетала она, поспешно задвигая ящик с бельём. — Я просто… плед искала. Прохладно стало.
— Плед? — переспросила Регина, медленно входя в комнату. Её взгляд упал на раскрытую шкатулку, на рассыпанные украшения. — В моём ящике с бельём? В моей шкатулке с драгоценностями? Вы искали плед?
— А что ты так на меня смотришь? — взвилась Тамара, чувствуя, что оправдаться не получится, и переходя в нападение. — Подумаешь, заглянула! Что у тебя тут, государственные тайны хранятся? Или бриллианты королевы английской? Обычные дешёвые побрякушки!
Это было возмутительно. Наглость, ложь и оскорбление — всё в одном флаконе. Регина почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.
— Вы не имели права, — выдохнула она. — Вы не имели права входить в мою спальню. Вы не имели права трогать мои вещи. Вон отсюда.
— Что-о-о? — взвыла Тамара. — Да как ты смеешь! Меня? Гостью? Из дома родного племянника выгонять?! Света! Света, иди сюда! Посмотри, что твоя невестка вытворяет!
На крик в спальню тут же прибежали Светлана Ивановна и Вася. Картина, представшая перед ними, была красноречива: бледная, как полотно, Регина, разъярённая Тамара и рассыпанные по полу украшения.
— Что здесь происходит? — грозно спросила Светлана Ивановна, уперев руки в бока.
— Она меня выгоняет! — заголосила Тамара, картинно прижимая руку к сердцу. — Я просто хотела взять плед, а она набросилась на меня, как фурия! Обвинила, что я в её вещах роюсь!
Вася растерянно переводил взгляд с матери на жену, с тётки на рассыпанные кольца.
— Рин, что случилось? Тётя Тамара, успокойтесь…
— Я застала её, — отчеканила Регина, глядя прямо в глаза мужу. Её голос больше не дрожал. Он был спокоен и холоден, как лёд. — Я застала твою тётю, когда она рылась в моих вещах. В нашем шкафу. В моей шкатулке.
Светлана Ивановна ахнула и бросилась к сестре.
— Тамарочка, да что ты! Не могла она такого сделать! Региночка, ты, наверное, что-то не так поняла. Тамара просто любопытная, но не воровка же!
— Я не говорила, что она воровка, — так же спокойно продолжала Регина. — Я сказала, что она рылась в моих вещах. Этого достаточно. Я не потерплю такого в своём доме.
Наступила тяжёлая тишина. Вся тяжесть ситуации обрушилась на плечи Васи. Он стоял между тремя женщинами, и каждая ждала от него реакции. Его мать и тётка ждали защиты от «зарвавшейся» невестки. Его жена ждала защиты от их бесцеремонного вторжения.
И Вася сделал свой выбор. Он выбрал привычный путь наименьшего сопротивления.
— Рин, ну перестань, пожалуйста, — жалобно проговорил он, делая шаг к ней. — Я уверен, это просто недоразумение. Тётя Тамара не хотела ничего плохого. Ну, заглянула из любопытства, что такого? Не надо делать из этого трагедию. Давай не будем ссориться. Они же наши гости.
Слова мужа ударили Регину сильнее, чем наглость Тамары и властность свекрови. В этот момент она поняла всё. Он не просто слабохарактерный. Он предатель. Он предал её. Предал их семью. Он публично, на глазах у своих родственниц, показал ей, что её чувства, её достоинство, её личные границы не значат ровным счётом ничего по сравнению с его желанием избежать конфликта с мамой. Он только что обесценил её, растоптал её и встал на их сторону.
— Недоразумение? — переспросила она шёпотом. Она посмотрела на него так, будто видела впервые. На этого мужчину, которого любила, за которого вышла замуж. Сейчас он казался ей чужим, жалким и совершенно незнакомым. — Вася, ты серьёзно?
— Ну, Рин… Давай извинимся друг перед другом и забудем, — пролепетал он, пытаясь взять её за руку.
Регина отдёрнула руку, как от огня. На её лице не было ни злости, ни обиды. Только ледяное, всепоглощающее разочарование.
— Извиняться должны не мы друг перед другом, — сказала она тихо, но так, чтобы слышали все. Голос её обрёл неожиданную твёрдость и силу. — Тамара Игоревна, Светлана Ивановна. Прошу вас покинуть мою квартиру. Сейчас же.
— Ах ты!.. — начала было Тамара, но Светлана Ивановна остановила её жестом. Лицо свекрови окаменело.
— Вася, — произнесла она, не глядя на Регину, обращаясь только к сыну. — Ты это слышал? Ты позволишь ей выгнать твою родную мать и тётку на улицу, ночью?
Вася открыл рот, потом закрыл. Он посмотрел на жену, на её непроницаемое, холодное лицо. Потом на мать, в глазах которой стоял ультиматум. Он метался, как зверь в клетке.
— Регина, ну пожалуйста… не надо так… Куда же они пойдут? — это всё, что он смог из себя выдавить.
Регина больше не смотрела на него. Она смотрела в пустоту, сквозь стены своей спальни, в которой чужие люди только что растоптали её мир. Она поняла, что битва за мужа проиграна. А может, её и не было никогда. Он всегда был и останется маминым сыном.
— Это не мои проблемы, — произнесла она ровным, безжизненным голосом. — Вася, у тебя есть пять минут, чтобы проводить своих родственников. А после этого мы с тобой поговорим.
Она развернулась и вышла из спальни, оставив их троих в оглушительной тишине. Она села на диван в гостиной, сложила руки на коленях и стала ждать. Она не слышала их перешёптываний, сборов, гневного сопения. Она не чувствовала ничего, кроме звенящей пустоты внутри. Часы на стене отсчитывали секунды. Пять минут. Пять минут, чтобы решить, есть ли у них ещё «мы», или с этого момента остались только «я» и «он со своей семьёй». И впервые за три года брака она поняла, что ответ на этот вопрос её больше не пугает.