Я иногда думаю о своих клиентах, но есть один случай, который до сих пор вызывает у меня смесь грусти и профессионального интереса. Назовем его Дмитрий. Ему уже за тридцать, а он всё ещё живёт с мамой. Знаете, такой классический "сыночка-корзиночка".
Дмитрий пришёл ко мне не по своей воле. Его привела мама, Людмила Петровна, женщина лет шестидесяти, но удивительно энергичная и, что скрывать, властная. Она усадила Диму на диван, как школьника, и с порога заявила: "Он совсем отбился от рук! Ничего не хочет, только сидит за компьютером. Помогите ему стать мужчиной!"
Дмитрий сидел, опустив голову. В нём не было ни злости, ни протеста, только какая-то вселенская усталость. Я предложила Людмиле Петровне подождать в приёмной, чтобы мы могли поговорить наедине. Она неохотно согласилась, но даже сквозь закрытую дверь я чувствовала её напряженное ожидание.
В беседе с Димой выяснилось то, что я уже предполагала. Его жизнь была полностью организована матерью. Она решала, что ему есть, что носить, когда ложиться спать. Даже его работу она нашла ему — непыльную должность в фирме своего знакомого, где он мог бы "не напрягаться". Дмитрий никогда не принимал самостоятельных решений, потому что мама всегда знала "как лучше". Любая его попытка проявить инициативу встречала стену из тревоги и гиперконтроля. "Ты не справишься", "Я же знаю, что тебе нужно", "Не рискуй" — эти фразы стали саундтреком его жизни.
Он рассказывал, как в детстве мама запрещала ему играть в футбол, "чтобы не сломать ноги", как она отговаривала его от поступления в вуз в другом городе, "потому что там опасно". И каждый раз, когда Дмитрий пытался вырваться, что-то в нём ломалось. Он привык, что о нём заботятся, что его проблемы решают, что его жизнь распланирована. И вот теперь, в тридцать с лишним лет, он оказался совершенно беспомощным. Он не умел строить отношения, не знал, как найти себя в профессии, он даже элементарно не мог самостоятельно приготовить себе еду.
Самым сложным было то, что сам Дмитрий не видел в этом большой проблемы. Ему было комфортно. Он был накормлен, одет, у него была крыша над головой. Мать, в свою очередь, тоже получала свою выгоду — её "сыночка" был при ней, под полным контролем, и она чувствовала себя нужной. Это была симбиотическая связь, разрушить которую было очень сложно.
Я работала с Димой над повышением его самооценки, над поиском его собственных желаний и потребностей. Это был долгий и кропотливый процесс. На первых порах он вообще не понимал, чего я от него хочу. "А что мне делать? Мама сказала, что я должен быть сильным", — говорил он. Я объясняла ему, что сильный — это не тот, кто беспрекословно слушается, а тот, кто умеет принимать решения и нести за них ответственность.
Постепенно, очень медленно, я видела проблески. Он начал самостоятельно выбирать одежду, что-то готовить для себя, начал интересоваться работой. Это были крошечные шаги, но для него — огромные прыжки. Людмила Петровна, конечно, сопротивлялась. Она звонила мне, жаловалась, что Дмитрий "стал неуправляемым", "не слушается". Мне приходилось объяснять ей, что её сыну нужен воздух, пространство для роста.
Не могу сказать, что Дмитрий стал полностью самостоятельным. Это был бы слишком оптимистичный финал для такой долгой и глубокой проблемы. Но он начал свой путь. Он перестал прятаться за маминой спиной, начал задавать вопросы, сомневаться, искать. И это уже огромное достижение.
Этот случай всегда напоминает мне, как важно дать ребёнку свободу, даже если это страшно. Как важно позволить ему упасть, чтобы он научился подниматься. И как тяжело, порой, разбить "золотую клетку", которую мы, родители, строим для своих детей из самых лучших побуждений. Ведь быть "сыночкой-корзиночкой" — это не просто диагноз, это целая жизнь, и путь к её изменению начинается с первого шага.