Введение: “Тот, кто выбрал возвращение”
Почему человек, переживший революцию, эмиграцию, внутреннюю ломку и наконец утвердившийся в европейской академической среде, вдруг решает вернуться в страну, где “вчерашние” уничтожают “позавчерашних”?
Автор идеи “сменовеховства”, он говорил не просто о примирении с советской властью, а о её признании как новой, пусть и странной, но всё-таки формы русской государственности. В 1930-х он вернулся в СССР, не как пленный, а как верящий. Преподавал в МГУ, писал, мечтал… И был расстрелян в 1937-м.
Глупец или преданный государственник? Или, что более вероятно, трагическая фигура, застрявшая между двумя эпохами, пытавшаяся склеить осколки империи и утопившая себя в иллюзии? Перед нами не просто судьба одного человека. Это история о том, как идея становится ловушкой. И о том, почему эта ловушка всё ещё щёлкает.
Философия сменовеховцев
В начале 1920-х годов слово “смена вех” звучало как почти магическая формула. В 1921 году в Праге выходит сборник под этим названием, и его идея, прямо скажем, ошеломляет. Эмигрантам, белым, "бывшим", всем им предлагается не бороться с Советской Россией, а сотрудничать с ней.
Николай Устрялов, будучи одним из главных идеологов этого направления, не призывал любить коммунизм. Он предлагал принять неизбежность, мол, революция не пришла извне, она вызревала внутри России. А потому и бороться с ней - всё равно что бороться с самой историей.
“Русский народ выбрал большевиков, и значит таков его путь”, - писал он, и это заявление вызвало бурю, особенно среди обитателей парижских салонов.
Сменовеховцы верили, что коммунисты со временем “переварят” свою марксистскую шелуху и вернутся к национальной идее. По сути, они делали ставку на то, что историческая Россия пройдёт через красную мутацию и возродится. Это звучит почти как религиозное пророчество. И, откровенно говоря, очень соблазнительно для тех, кто мечтал о возвращении, но понимал: белая идея мертва.
Но тут есть нюанс. Или, если хотите, подстава: сменовеховцы считали, что они переиграют большевиков, а большевики - что используют сменовеховцев как полезных идиотов. Кто же кого?
Полемика с эмигрантами и “ненавистниками”
Отношение к Устрялову в эмигрантской среде было, мягко говоря, язвительным. Его называли "ренегатом", "интеллектуальным дезертиром", "душой, сдавшейся на милость победителя".
В письмах Иван Ильин, кстати, называл Устрялова опасным соблазнителем: мол, он облекает большевизм в национальную обёртку, лишь бы оправдать предательство идеи свободы. А Бердяев вообще говорил, что сменовеховство - это “интеллектуальная капитуляция под видом философии”.
Интересно, что даже некоторые из бывших белых генералов поддержали идею “возвращения к новой России”. Генерал Брусилов, к примеру, выступал за сотрудничество с большевиками ещё в 1920-м. Хотя понятно, что его поддержка имела скорее военный, чем философский характер. Но всё же, трещины шли и по элите.
И вот тут главный вопрос: что двигало Устряловым? Карьера? Желание быть в центре исторического процесса? Или, и это более вероятно, слепая вера в то, что Россия любой ценой должна быть сильной. Даже если ценой этой силы становится отказ от собственных убеждений. Отсюда и его отказ от монархизма, и даже от буржуазной демократии.
Блок 3: Жизнь в СССР - преподавание, статьи, компромиссы
Когда в 1935 году Николай Устрялов вернулся в СССР, это вызвало у многих шок. Во-первых, он уже был признанным профессором, преподавал в Харбине, имел публикации, известность. А во-вторых, он знал, куда едет. Он не мог не знать про репрессии, про исчезнувших знакомых, про то, как "обновлёнцы" исчезали один за другим. Но поехал. И даже с каким-то восторгом.
Почему? У него была одна простая мысль: “если идеи сбываются - нужно быть там, где они работают”. И вот он в Москве. Преподаёт в МГУ, пишет статьи, работает в Институте мирового хозяйства и мировой политики. Казалось бы, идеальное воплощение возвращения блудного сына.
Но и тут не всё гладко. К Устрялову относились с подозрением. Его статьи часто не печатались, проекты отклонялись, круг общения был ограничен. Он пытался встроиться, но всё время упирался в стену. Идея “врастания” в советскую власть не работала так просто, как в теории.
Показательна его последняя крупная статья 1936 года, в которой он пишет, что советская система “превратилась в национальную форму русского развития”. Это уже не философия, а почти прямые просьбы быть признанным. Или, по крайней мере, не быть съеденным.
Как ни парадоксально, но даже в СССР его продолжали считать слишком хитрым. Своим он так и не стал.
Блок 4: Арест и обвинения
В 1937 году, в разгар Большого террора, Устрялов был арестован. Формально - “за шпионаж и антисоветскую деятельность”. Фактически - просто потому, что он существовал. Его громкая биография, публикации за рубежом, связи в Харбине - всё это делало его слишком “неудобным”.
Он говорил, что поддерживает советскую власть, что всегда работал на благо Родины. Но, как говорится, это никого не интересовало.
14 сентября 1937 года он был расстрелян.
Можно сказать, он стал жертвой своей же идеи. Вернулся, поверил и был сожран системой, которую так страстно оправдывал. Это не просто ирония судьбы. Это был мощнейший урок для всех, кто думает, что сможет “договориться” с историей. История не договаривается. Она съедает.
Блок 5: Судьба концепции после его смерти
После смерти Устрялова его имя было вымарано. Ни в вузах, ни в книгах. И только спустя десятилетия, уже после оттепели, его труды стали снова изучать. Причём, что любопытно, не в СССР, а в США и Франции. Там его рассматривали как уникального мыслителя, попытавшегося соединить несовместимое.
Советская власть забыла о нём, как забывает обо всех, кто не вписывается в простой нарратив “или с нами, или против нас”. Его реабилитировали уже в 1989 году. Поздно? Безусловно. Но символично.
Что же осталось от идеи “сменовеховства”? Удивительно, но кое-что да. Сам принцип, что государственность важнее идеологии - этот тезис пережил и СССР, и перестройку. Сегодня он звучит в иных формах, в других словах, но всё ещё с нами. Разве не об этом говорит принцип “сильной вертикали”? Разве не в этом заложена логика многих решений, что лучше пусть будет жёсткий порядок, чем либеральный хаос?
Но вот вопрос: если идея оказалась живучей, то значит ли это, что и сам Устрялов был прав? Или, может, просто время наступило другое, в котором его философия может быть понята без осуждения?
Вот тут и начинается самое интересное.
Заключение: Когда пророчество становится приговором
Николай Устрялов - не просто фигура, а зеркало эпохи. Он хотел поверить, что “красная Россия” - это та же Россия, только в другой обёртке. Хотел примирить в себе два мира - царский и советский, белую интеллигенцию и красную государственность. Но в итоге оказался никому не нужным. Для эмиграции - предателем, для большевиков - чужаком. Его идея “врастания” в советскую власть с треском провалилась не потому, что была наивной, а потому что предполагала диалог там, где уже началась диктатура.
Он думал, что сможет договориться с системой. А система, как известно, не прощает тех, кто слишком много думает. Особенно по-своему.
И всё-таки он не был предателем. Он был человеком, который слишком сильно хотел сохранить страну, даже в её новой, пугающей форме. И в этом его трагедия.
Можно ли считать Устрялова пророком, предсказавшим слияние советской формы с национальной идеей? Возможно. Но только если помнить цену, которую он за это заплатил.
А может быть, всё гораздо проще: нельзя возвращаться в дом, который уже перестроили без тебя. Там всё вроде бы на месте, но запах другой. И воздух чужой.
Ну а что мы выносим из этой истории? Вопрос остаётся открытым.
Вам может быть интересно:
- 5 эмигрантских журналов, которые сохранили русскую мысль
- Борис Савинков: между террором и государственностью
- Николай Трубецкой: отец евразийства и эмигрант, который хотел спасти Россию от Европы
Дорогой читатель, спасибо за внимание! Буду рад, если вы оставите свое мнение! Я всегда открыт к конструктивной критике, которая поможет становиться лучше! Поэтому поделитесь, пожалуйста, своим мнением, каким бы оно не было!