Разбирал в течение последних нескольких недель великие наши романы «Отцы и дети» и «Обломов», и очень остро почувствовались их родство и тематическая близость, хотя до этого об этом особенно и не задумывался. Истончение русского дворянства, прежнего, пышного, степенного, родового – вот что их объединило, но изобразилось совершенно с разных точек зрения. В «Отцах и детях» мы с высокого и отстраненного авторского взгляда видим семейный конфликт, в рамках которого развивается противостояние представителей разных поколений, которым этот автор (и совершенно справедливо) приписывает различие взглядов буквально на все: на культуру, на политику, на воспитание, на само мировоззрение. В «Обломове» же мы видим еще не дошедшее до стадии общественного конфликта угасание русского дворянства, но присутствуем при нем, как врач у постели больного. Мы держим руку умирающего, чувствуем, как слабеет пульс, как сбивается речь, как выступает последний холодный пот на лице его. И умирает он не от пращи или лукавого кинжала, а от естественных причин, банальных, а потому особенно горестных. Умирает как жил, будучи не в состоянии дышать новым воздухом. И рядом с ним те, кому этот воздух, наоборот, придает больше сил, от которого они делаются крепче, бодрее, целеустремленнее. Так явно прочувствовать смену эпох и передать это чувство читателю, как это удалось Гончарову, мало кому удавалось в русской литературе. Ведь замышлялся изначально Обломов совсем другим, нежели вышел, иначе обязательно мы увидели бы в тексте романа главы, посвященные путешествию главного героя (о котором писал Гончаров в письме к Языковым от ноября 1852 года). Неприличие для «хорошего русского» (извините, но это слова Гончарова) путешествовать в рассуждениях Тарантьева о Штольце звучат приговором для самого Обломова:
«Хорош мальчик! Вдруг из отцовских сорока сделал тысяч триста капиталу, и в службе за надворного перевалился, и ученый... теперь вон еще путешествует! Пострел везде поспел! Разве настоящий-то хороший русский человек станет все это делать? Русский человек выберет что-нибудь одно, да и то еще не спеша, потихоньку да полегоньку, кое-как, а то на-ко, поди! Добро бы в откупа вступил – ну, понятно, отчего разбогател; а то ничего, так, на фу-фу! Нечисто! Я бы под суд этаких! Вот теперь шатается черт знает где!»