На кухне пахло остывшим кофе и пережаренными котлетами. В тесном пространстве, где обычно звучали детский смех и шелест домашних хлопот, сегодня висела напряжённая тишина. Лена сидела за столом, сжимая в пальцах чашку с едва тёплым чаем. Её взгляд был прикован к мужу, который нервно ходил из угла в угол, словно искал слова, чтобы оправдать то, что собирался сказать.
— Ты понимаешь, у неё никого больше нет… — начал он, устало потерев лицо ладонями. — Я не могу оставить маму одну.
Лена молчала. Она слышала это уже десятки раз. С тех пор как они переехали в эту квартиру, свекровь, казалось, поселилась здесь вместе с ними. Каждый день она приходила со своими советами, упрёками и странными просьбами. «Ты не так варишь борщ», «ребёнка нужно пеленать иначе», «а вон та новая люстра — пустая трата денег».
— Никита, — Лена наконец подняла глаза, в которых тлела усталость, — но это наша жизнь. Ты разве не видишь? Она вмешивается во всё. Даже в то, как мы воспитываем Артема.
Он резко развернулся к ней:
— Она моя мать! И да, если выбирать между вами и ей…
Лена затаила дыхание. Эти слова он ещё не говорил. В её голове мелькнуло: «Неужели он сейчас…»
— Моя мать всегда будет для меня важнее тебя и твоего ребёнка! — бросил он и направился к двери, оставляя за собой тяжёлый запах сигарет и невысказанных претензий.
Лена машинально вздрогнула, прижав ладони к лицу. Её сердце колотилось в груди, как в капкане.
«Моего ребёнка? А разве он не его отец?»
Она слышала, как в коридоре с глухим стуком закрылась входная дверь. В квартире снова стало тихо. Настолько тихо, что было слышно, как где-то за стеной плачет чужой ребёнок, а её собственный сын в детской перевернулся на кровати, издав сонный всхлип.
Лена встала, машинально поправляя пояс халата. Она пошла к детской, но остановилась у дверного проёма. Сил зайти не было. Она словно окаменела, вслушиваясь в собственные мысли: «Неужели это конец?»
Её накрыло ощущение безысходности. В голове всплывали сцены последних месяцев: как свекровь приходила утром без предупреждения, как ворчала на то, что Лена «засиделась в декрете» и «только тянет Никиту на дно». Как Никита всё реже возвращался домой вовремя, как стал пропадать вечерами под предлогом того, что «нужно отвезти маме продукты» или «починить у неё кран».
И вот теперь это. Эти слова, которые резанули сердце.
Лена закрыла глаза и прислонилась к стене. В голове вертелась одна мысль: «Он выбрал. Не нас, не сына — а её. Всегда её.» На душе было тяжело, но где-то глубоко внутри рождалась крошечная искра — не то злости, не то решимости.
Она помнила, как ещё в начале их отношений Никита казался другим. Заботливый, внимательный, он сам говорил: «Ты — моё всё». Тогда ей казалось, что они будут семьёй, которая способна справиться с любыми трудностями. Но стоило появиться первому конфликту со свекровью, как всё начало рушиться.
С тех пор Лена научилась молчать. Проглатывать обиды. Терпеть визиты «мамы», которая, впрочем, никогда не называла её по имени, предпочитая отчуждённое «она» или презрительное «твоя».
Но сегодня что‑то внутри сломалось.
Лена вошла в детскую. Маленький Артём спал, посапывая во сне, его крохотная ладошка сжимала угол одеяла. Она наклонилась и осторожно поцеловала сына в мягкий макушку.
— Не волнуйся, мой хороший… мама справится, — шепнула она так тихо, словно боялась, что кто‑то подслушает.
Вернувшись в кухню, она села на табурет и уставилась на холодильник, завешанный детскими рисунками. Руки тряслись.
«Если он вернётся… а он вернётся. Что я скажу? Снова прощу? Снова сделаю вид, что ничего страшного? Нет. На этот раз не получится.»
Лена взяла телефон и позвонила Оле — своей старой подруге.
— Лен? Ты чего так поздно? — в голосе Оли слышалась тревога.
— Прости. Я просто… не знаю, куда себя деть.
— Он опять?
Лена всхлипнула:
— Сказал, что его мать важнее меня и сына.
— Твоего сына, Лена! — резко оборвала её Оля. — Ты сама слышишь, как это звучит? Ты не заслуживаешь такого отношения. А мамаша не настраивает его против ребенка, например, не говорила, что он не похож?
Повисла пауза. Лена почти слышала, как в трубке скрипнула подруга диванную пружину.
— Слушай, хочешь, приезжай ко мне. Хоть на пару дней. Передохнёшь.
— Не могу… если он вернётся, а меня нет…
— Да пусть хоть с матерью своей и живёт! Ты подумай о себе и Артёме, слышишь?
Лена кивнула, хотя Оля не могла её видеть.
В коридоре щёлкнул замок. Она резко оборвала разговор и спрятала телефон в карман халата. Дверь открылась, и в квартиру ворвался холодный воздух с улицы. Никита стоял на пороге, опустив глаза. В руках он держал полиэтиленовый пакет с хлебом и молоком.
— Ты не спишь? — хрипло спросил он.
Лена промолчала, всматриваясь в мужа. Его лицо казалось усталым, но не было и намёка на раскаяние. Только напряжённость и отчуждённость.
— Я… зашёл к маме. Она переживает. Говорит, что ты настраиваешь меня против неё.
Лена горько усмехнулась.
— Конечно. Я всегда крайняя. Никогда не она.
— Лена… — Никита вздохнул, ставя пакет на стол. — Ты просто не понимаешь. У нас с ней особая связь. Если бы не она, меня бы и не было.
— А если бы не я, у тебя бы не было сына, — её голос дрогнул, но она усилием воли взяла себя в руки. — Или он тоже для тебя не так важен?
Никита замолчал. На секунду в его взгляде мелькнуло что‑то похожее на вину, но потом он снова закрылся.
— Давай не будем сейчас… Я устал.
Он вышел из кухни и ушёл в спальню, громко хлопнув дверью.
Лена села за стол, не отрывая взгляда от закрытой двери. В груди разрасталась боль, но рядом с ней появлялось новое чувство — странная решимость. Она больше не могла так.
«Если завтра он выберет снова её… то больше не будет нас.»
Эта мысль звучала как приговор. Лена поднялась и, стараясь не издавать ни звука, закрыла за собой кухонную дверь. На столе осталась стоять кружка с недопитым чаем и пакет, который принёс Никита. В голове вертелись слова Оли: «Подумай о себе и сыне. Ты не обязана терпеть это вечно.»
Ночью она долго не могла уснуть. Каждый раз, закрывая глаза, видела их будущую жизнь: Никита, вечно разрывающийся между ней и матерью, Артём, который со временем начнёт чувствовать напряжение в семье… и она сама — усталая, раздражённая, заживо похороненная в этом замкнутом круге.
Под утро Лена всё‑таки уснула, но проснулась от грохота в коридоре. Никита, громко роняя обувь, собирался уходить.
— Куда ты? — спросила она тихо, стоя в дверях спальни.
Он вздрогнул, но не обернулся.
— Мама плохо себя чувствует. Я останусь у неё на пару дней.
Лена смотрела на его широкую спину и понимала, что это конец.
— Никита.
— Что? — он всё же обернулся, но в глазах не было ни тепла, ни любви — только усталость и раздражение.
— Если ты сейчас уйдёшь, можешь не возвращаться.
Он замер. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Лена впервые за долгое время не отвела взгляд. Внутри неё будто что‑то распрямилось.
— Ты угрожаешь? — голос Никиты стал резким.
— Нет. Предупреждаю.
Он нервно засмеялся, резко натянул куртку и хлопнул дверью так, что дрогнули стёкла.
Лена стояла неподвижно. В груди было пусто, но эта пустота была легче, чем вечная тяжесть. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох.
Через час она уже звонила агенту по недвижимости.
— Да, мне нужна консультация по сдаче квартиры. Срочно.
В тот же день Лена позвонила Оле.
— Я всё решила. Я ухожу.
— Молодец! — вздохнула подруга. — Это будет тяжело, но ты справишься.
Вечером Лена начала собирать вещи для себя и сына. Каждое движение отдавалось в сердце лёгкой болью, но где‑то в глубине росла уверенность: «Я делаю правильно. Ради Артёма. Ради себя.»
Когда Никита вернулся через три дня, квартира встретила его тишиной. В прихожей не стояли детские ботинки, не пахло ужином. На столе лежала записка:
«Я устала бороться за твоё внимание с твоей матерью. Мы уехали. Не ищи нас, пока не поймёшь, что значит быть мужем и отцом.»
Он долго сидел на краю дивана, сжимая листок в руках. В ушах звенела тишина. Только теперь он понял: Лена действительно ушла. И в первый раз в жизни он почувствовал, что остался один. Совсем один.