Упаси бог новенькой участнице похвастаться в женской группе: «Я ем на ночь сколько хочу и не толстею. Меня не фиксируют двери на фотоэлементах и не едет лифт — приходится прыгать и доказывать, что я есть».
- Да она ведьма!
- Гореть ей в аду!
- Будь ты проклята!
- Издеваешься, тварь?
- Выведи гельминтов — тогда посмотрим.
- Сдохни, сука!
Это были самые мягкие пожелания, опрокинувшиеся на голову Зои. Она бежала из группы, роняя тапки. А ведь всего лишь хотела органично влиться в хоровод наперсниц, обрести виртуальных подруг. Только и вставила робкую (ну да, необдуманную, неосторожную) реплику, ждала благоговейных расспросов: «Как удалось, о счастливица?» И уже предвкушала момент, когда освоится и распахнёт душу, расскажет о сокровенном, включая пикантные детали, под вуалью анонимности («Маска, кто ты?») О том, что разменяла девятую бабью жизнь: на носу пять с ноликом. Прошла огонь и воду, и вот финал: ни ребёнка ни котёнка.
Вода — слёзы, любовь - огонь. Страсти кипели, плавились и выплёскивались из адского, сатанинского варева. Не зря русский классик называл любовную страсть Дьяволом — с большой буквы, с трепетом, с ужасом. Как удобно: это не я, это не я — это дьявол внутри меня. А так-то я не при делах, мимо проходил, я в домике! Во всём виноват Искуситель, к нему все претензии.
***
Когда Зоя прокричала в трубку, что уходит, бывший обещал разнести в щепки телефонный автомат (мобильники ещё были редкость). Когда бывший уходил, Зоя внимательно перечитала предпоследнюю главу «Анны Карениной». Не могла понять, как красивая, изнеженная аристократка выбрала такой неромантичный, грубый, грязно-кровавый, мясо-рубочный конец.
И поняла: это не Анна выбрала смерть. Это смерть выбрала Анну, а бедняжке лишь оставалось подчиниться обстоятельствам времени, действия и места (сейчас бы сказали: локации).
« - Ты давно знаешь Вронского?
- Да. Ты знаешь, мы надеемся, что он женится на Кити.
- Да? - тихо сказала Анна. - Ну, теперь давай говорить о тебе, - прибавила она, встряхивая головой, как будто хотела отогнать что-то лишнее и мешавшее ей...»
А это мешали торчавшие уши Дьявола. И в знаменитой Анниной порхающей искорке между глаз и губ уже просматривался адски потрескивающий синий электрический огонёк.
***
Кстати, недавно Зоя виделась с благоверным. Для расчёта будущей пенсии (увы и ах) понадобился документ, который был забыт в его квартире. Зоя тогда впопыхах многое побросала: с глаз долой, из сердца вон, чудо, что оба остались живы. Пыталась травиться, пляшущими пальцами выдавливала мелкие кругляшки таблеток, бешено взбалтывала белёсую муть в стакане. Без дьявола точно не обошлось, но бог не попустил.
Дверь открыл незнакомый человек: друг или квартирант. На вопрос, где хозяин, замялся:
- Зоенька, ты меня не узнаёшь?
Есть выражение «потасканный»: когда жизнь берёт за волосы и тащит в одну сторону, потом перехватывает за пятки и волочёт в другую. Волочёт, возможно, по наждачной бумаге. Какой-то он весь был стёртый, запущенный, неопрятный, будто подёрнутый пылью.
Оставленные женщины расцветают. Сначала плачут и набирают вес, потом оглядываются, встряхиваются как птицы после дождя, вздыхают: жить-то надо. Меняют причёску, укорачивают длину юбки, пудрят носик и выходят на тропу охоты. Охотницу, в отличие от расплывшихся и расслабившихся жён, всегда можно узнать по внутренней подтянутости, притушенному блеску в глазах, боевому оперению, готовой к прыжку мягкой кошачьей походке. От неё прыщут флюиды.
Напротив, одинокий мужчина стремительно опускается и представляет из себя жалкое и даже гадливое зрелище — если, конечно, тут же не подберёт другая женщина. Интересно, почему не подобрали мужа? Сам не захотел или Артемиды с луком и колчаном рядом не нашлось?
Квартира, их некогда миленькое гнёздышко, тоже была запущена, будто её только что откопали археологи и не успели очистить от вулканического пепла своими метёлочками. Муж обрадовался, ставил чайник, рылся в ящике с бумагами, сыпались рецепты, больничные бумажки. Выкрикивал из соседней комнаты про холестерин низкой плотности и осадок в утренней моче, про скорость оседания эритроцитов. Особый ужас в него вселял высеянный в нём микроб, некий хеликобактер пилори, который, по единогласному выводу учёных, есть предраковое состояние и, в сущности, приговор...
Какое отталкивающее зрелище! И это мужчина, из-за которого она чуть не покончила с собой. Красавец под два метра ростом, с рельефным торсом — просто Стив Остин какой-то, женщины сходили с ума. И Зоя сходила, а сейчас было только чувство острой жалости и немножко отвращения.
Он за стенкой рылся в залежах, чихал и продолжал жаловаться, ещё немного — посвятит в подробности проктологического исследования. Зоя выключила чайник и вышла в коридор. О, сколько раз этот узкий коридорчик с вытертым паркетом, с падающими с вешалок пальто — становился страстным любовным альковом для них, которые были не в силах переждать не то что трёх человек у автомата - трёх шагов до дивана…
- Передаётся фекально-оральным... Тебе, Зоенька, тоже не мешает провериться с твоим бассейном, там этого хеликобактериоза...
Неслышно затворила за собою входную дверь: поставила точку, чтобы уже никогда в жизни сюда не возвращаться.
***
Стало быть, охотница: вкрадчивая, худая, поджарая... Вставая утром, в воображаемую петельку в макушке вдёргиваем нитку, как в ёлочную игрушку - и весь день ходим, будто невидимая рука тянет нас за ту ниточку в небо. Животик автоматически подтянут, лопатки сами собой сжаты и в любой момент готовы к взмаху и полёту (они ведь и есть зачатки крыльев), ноги лёгкие, упругие. Знаете, что в женщине выдаёт возраст? Не шея и не руки — это потом, а в первую очередь — походка. Летящей походкой ты вышла из мая. Подобно Грации в тени акации.
Грация — это соразмерность усилий с действием, её развивали аквааэробика и плавание: в воде пластичны даже тюлень и кит. Трижды в неделю — бассейн. Маленькая Зоя, когда её вели на пляж, вырывалась из рук, дрожала и плакала от нетерпения, готова была разбежаться и плюхнуться в сарафане. Из воды её вытаскивали с истерикой и мольбами: «Ну мамочка (папочка), ещё чуть-чуть!» Кстати, по гороскопу она самый земной, сухопутный знак — Телец.
Сделав шесть заплывов от бортика до бортика, румяная, омытая, заново родившаяся, проголодавшаяся Зоя выходила из хлорных вод, промокала тело в жемчужных дрожащих каплях. Накидывала купальный халат, поднималась на второй этаж в кафешку, заказывала тарелочку с тройными шариками мороженого или пирожным — она ведь могла есть сладкое сколько хочешь! Кстати, воздушным пирожным «Анна Павлова» можно накормить целую балетную труппу.
***
Студент пятого курса медакадемии Костюшко, по прозвищу «Костян», по вечерам служил спасателем в бассейне. До этого дежурил на скорой, но, что называется, отбил сердце, и ему посоветовали временно поработать в другой сфере. А ведь нормально начиналось, он даже завёл «Дневник весёлого скоряка».
Костян был не по годам серьёзный и даже мрачный молодой человек. Понимая, что многое на лекциях недодают, выписывал по почте специальную литературу (каждая книга по цене алмаза «Энигма»). Книги не помещались в шкафу и шаткими сталагмитами высились на полу. Удобно: протянул с койки руку — и пусть весь мир подождёт! Погружайся, подчёркивай, делай выписки, подвергай сомнению, вступай с автором в ожесточённый спор. У Костяна была цель: стать в своей области выдающимся диагностом. Надежды юношей питают. Блажен кто верует, тепло ему на свете. Хотя не так уж тепло.
Ошибка Костяна была в том, что он неизменно скатывался к надзидательному, менторскому тону. Стремился по-пастернаковски «дойти до самой сути, до сущности протекших дней, до их причины, до основания, до корней, до сердцевины».
Читателям«Дневника» эти дебри были на фиг не нужны. Они паслись в блогах психологинь, чья бойкая речь была пересыпана «бишечками», «актуалочками» и «биполярочками», словечками «ссыклишко» и «сдриснул». Что-то вроде медицинского стендапа.
Костян с горечью убеждался, что людям, по их природе, требовалось зрелище, не лечение, а развлечение. Как малые дети, с горящими глазами ждали фокус: р-раз — и из шляпы вытащен кролик. Раз - и ты чудесным образом здоров. Студент Костюшко в свои двадцать два года был готовый мизантроп. Презрение, досада и даже злость на глупых людей, жалость и страстное желание им помочь — не понятно, как в нём это совмещалось.
***
В«Весёлом скоряке»описывал будни. Вот приехали на вызов, а в квартире никого. На дверях листок с номером сотового — возможно, уже ритуальных услуг. Назвонок отвечает живой запыхавшийся, звонкий бабушкин голос:
- Сейчас, миленькие, только не уходите, со всех ноженек бегу-бегу!
- Кто больной?
- Я больная, касатики. Пока ждала, чтобы время не терять, дай думаю в магазин сбегаю! Одна нога здесь — другая там.
Немая сцена.
Вот бригада поднялась на восьмой этаж (лифт мёртв). Звонят— тишина. Стучат— тишина. Стучат кулаком — тишина. Но слышно, кто-то по ту сторону затаился, дышит, шебуршит. Когда собрались уйти— щёлкает замок.
- Что же вы не открываете?!
- Я вас час ждала, вот и вы меня под дверями извольте подождать. А может, я умираю. Побудьте в моей шкуре, только так вас проучишь.
Немая сцена.
Вызов к ребёнку: высокая температура,горит, задыхается. Врач на пороге застыла в нерешительности:
- У вас не найдётся домашнего халата накинуть? Только от больного, открытая форма туберкулёза, всю меня обкашлял - забрызгал(что правда). Страшно к ребёнку подойти, хоть кожу сбрасывай, в идеале бы душик по-быстрому принять. Очень плохо малышу?
Тут же выяснилось, что ой доктор, ничего страшного, сопельки, тридцать шесть и девять,кушает и играет игрушками. А к педиатру мы завтра на приём с утра сами, ножками-ножками. Так что, челаэки, мальчики на побегушках, лакейские морды, челядь, развернулись и чешите отсюда, только заразу разносите.
А недавно Костян беспечно шагнул через порог... Проигнорировал золотое правило выживания скоропомощника: прозондируй обстановку, убедись в безопасности — знаете, как в боевиках бронированная, до зубов вооружённая группа захвата, выставив автоматы: «Чисто! Никого! Под контролем!»
В миллиметрах от Костяновской головы просвистел топор — невесть откуда взявшийся в городской квартире. Удар был такой силы, что потом еле выдернули из половиц. Мужик с рёвом кинулся на бригаду — но после топора это уже был совершенный пустяк, ерунда, рутина, врачебные будни. Ну, покалечит пару-другую врачишек — медвузы новых навыпускают.
Состоялся суд, нервному пациенту назначили восемь тысяч штрафа. Адвокат подал на апелляцию — снизили до двух тысяч. А Костян надолго отбил (сорвал) сердце.
Причём институтский психолог легкомысленно диагностировал всего-то хронический вариант коммуникативного стресса. Костян же находил у себя симптомы астенического типа психологической травмы в реактивной стадии.
А пока по знакомству устроился в бассейн спасателем. После скорой это был курорт.
***
Рабочий график предусматривал двадцатиминутный перерыв. Костян как раз успевал взлететь на второй этаж и проглотить стакан бесплатного чаю с бутербродом. В тот день кафе было забито: привезли из райцентров школяров на автобусах, они шумели галчатами, шуршали фольговыми коробочками с картошкой фри и чокались колой. Все места были заняты, Костян притулился со своим бутербродом в углу.
- Что же вы как сирота казанская, стенку подпираете? Я вам машу, машу.
За ближним столиком сидела дама в плюшевом халате с лилиями. Это была настоящая дама: худая, стильно плоская, с аккуратным намёком на не рожавшую грудь. Всё правильно: коровье вымя носят рассчитанные на трактирный вкус простолюдинки. Костян на практике насмотрелся на пышные бюсты: там под килограммовыми протезами расцветали не опрелости, а уже целые пролежни, мокнущие раны. Ну ладно есть страдалицы от природы, но платить бешеные деньги за сущее наказание божие в силиконовом исполнении… Костян был поклонником маленькой женской груди.
- Я вас раньше не видела, давно работаете? Студент, угадала? Можно взглянуть, что читаете? «Глоссарий психопатологических синдромов и состояний». Ого, звучит жутковато.
Они стали встречаться в кафе. Костян сам не заметил, как постепенно поведал о себе всё, что можно было уместить в двадцатиминутные перерывы (будущим врачам ведь тоже необходимо выговариваться). Рассказал про дневник весёлого скоряка, хотя весёлого там было мало. Признался, что в детстве часто болел, и врачи казались ему не людьми, а белыми ангелами, а крыльев не видно — потому что сложены под халатами, по этой же причине сутулятся: крылья мешают. А поработав, понял, что врачи и правда не люди: в смысле, их за людей не считают.
Так, врачи не имели права: а) болеть, б) обедать, в) ходить в туалет, г) улыбаться, потому что людям плохо, а они скалятся, д) хмуриться, потому что людям нужны тепло и ободрение, е) уходить в отпуск (если отпуск летом — вообще фашисты), ж) жаловаться на зарплату, потому что знали куда шли и давали клятву, как его… Гипоталамуса. И так далее.
И если врача бьют по морде, он, подлюга, не должен заслоняться от удара, а напротив, обязан встать ближе, максимально расслабиться и принять удобную позу, чтобы обидчик при ударе не зашиб руку о докторскую морду.
Дама хмурилась, кивала, иногда улыбалась, и хотелось рассказывать о себе ещё и ещё. Это называется умение слушать. В день их знакомства после кафе Костян поймал себя на мысли, что с нетерпением и опаской посматривает на женскую раздевалку. И когда она вышла в лиловом латексном (!) бикини, без боязни и даже горделиво открывавшем тело — с облегчением выдохнул. Она была совершенна!
Друг видел её и сказал, что ничего особенного, стара даже для милфы, но ведь красота в глазах смотрящего.
Друг, этот жалкий пошляк, просто завидовал. Грязно намекал, чтобы Костян не упускал шанс. Ведь каждая одинокая состоявшаяся матрона втайне мечтает о бедном студенте, чистом, целеустремлённом мальчике — и только и горит желанием поучаствовать в его судьбе, подсказать, направить на путь истинный. Обласкать, задействовать связи, окропить финансовым ручейком, поделиться опытом — и жизненным, и всяким прочим. Ну и что, что перезрелая и местами морщинистая— зато кошелёк тугой, без единой морщины. В конце концов, свет в спальне можно выключить, а воображение, наоборот, включить и представить на её месте Энн Хэтэуэй или Лизу Арзамасову… Костян не слушал: грязь не пристаёт к чистому.
***
Они пошли в кино только потому, что на афише был изображён знаменитый голливудский актёр в белом халате, со стеклянной колбой и человеческим черепом в руках. Как во всяком американском фильме, герои в самый драматический момент произносили тяжеловесные монологи. Доктору — тому самому, с афиши, в висок ввинчивалось дуло пистолета, а он с патетикой обращался к убийце. Превозносил свою профессиональную исключительность: если другие врачи лечат механику, ковыряются отвёртками и тыкают паяльниками, чистят внутренности, проверяют настройки и соединения проводков, заменяют детали — то психиатры вникают в святая святых: ищут сбои в самой программе, загружают и перезапускают её. Практически встают на одну ногу с Богом, больше того — бросают Ему вызов.
- Человек - самое странное, опасное и непредсказуемое существо на земле, — разливался соловьём эскулап. - Человеческий мозг — нечто иное, как космический Сверхразум в его мини-исполнении, создан по образу и подобию. Мезоцефалум высокоэнергетического мироздания, вселенная во вселенной, втиснутая в полуторакилограммовый студенистый комок жира. Генератор процессов, не поддающихся земным законам, противоречащих логике, не укладывающихся в сознании. Главное, не заиграться и самому при этом не тронуться умом. Не зря ведь природа именно мозг заботливо заключила в сплошную прочную костяную коробку, тогда как прочие малозначительные органы оставлены уязвимыми, практически беззащитными.
Актёр, играющий убийцу, давно бы с удовольствием прикончил болтливого мозгоправа. У него палец затёк на курке, но, по сценарию он обязан был терпеливо слушать разглагольствования:
- Перед нами абсолютно идентичное серое вещество. Но один его обладатель открывает звёзды — а другой берёт нож и убивает. Причём этот второй в детстве, возможно, рыдал над брошенным котёнком и розовыми пальчиками наигрывал этюды Черни. А сентиментальные серийные маньяки включали прекрасные симфонии и под них делали свои чёрные дела. В серое вещество так просто не залезешь...
***
Зоя хотела облокотиться о ручку кресла — она оказалась занята худой студенческой рукой. Его пальцы замерли... Осторожно перебирая, нашли и переплелись с её пальцами. Так и просидели до конца сеанса.
По пути домой попался крошечный подвальный бар. Зоя вдруг развеселилась как девчонка, предложила спуститься и немножко выпить. Строго при этом спросила: «Молодой человек, а вам есть восемнадцать? Совращение младенцев какое-то». Костян подыграл, оправдавшись, что в Италии детям в обед вместо компота дают разбавленное вино. А в советской книжке «Приключения Карика и Вали» издательства «Детская литература», мама угощает маленьких путешественников горячим портвейном — и ничего.
Он проводил Зою до двери. Ждал, что она попрощается, но она ничего не сказала. Решив, что это молчаливое приглашение, ступил следом в темноту прихожей. Она отшатнулась от его объятий, звонко шлёпнула по щеке: «Щенок!»
Ударила неудачно, царапнула серебряным перстнем: у него пошла кровь.
- Это не совращение, это уже избиение младенцев, - промычал Костян, когда Зоя смазывала эритромицином ссадину на горячей опухшей губе. И ещё добавил, что, видимо, врачи обречены даже в нерабочее время получать в рыло, такая уж судьбинушка… Он не догадался, что пощёчина — это «нет», которое означает «да», часть кошкиного ритуала, приглашение к игре. Зоя тут же втянула когти в лапки, в знак милости слегка коснулась губами его рта — будто проверяла ранку.
Сама не ожидала, что с такой силой поднимется давно забытый тяжёлый, чёрный огонь желания, который гасится единственным способом. Мелькнула мысль, что классик неправ. Если в этом процессе и правда задействован Дьявол, от этого не рождались бы маленькие дети, каковых есть Царствие небесное.
Мятущиеся за их спинами в тесноте пальто грозили оборвать пЕ=етли, и мягко и услужливо устлать пол. Всё-таки коридору в жизни Зои была уготована сакральная роль любовного ложа. Она ладонью остановила лавину его поцелуев:
- Завтра, завтра…
- Ты с ума сошла, - вскрикнула подруга, принимающая всё близко к сердцу. - Это же как мать и сын, почти инцест. Ладно большой город, но в нашем Запупырловске, где все знают друг друга как облупленных, где малейшую сплетню обгладывают до белых косточек… Ну, на потеху добрым людям повампиришь молодым студенческим телом год-два. Он начнёт заглядываться на девочек. Ты станешь молодиться, влезешь в короткие платья, станешь смешной, купишь в спальню светонепроницаемые шторы. Снова мокрая подушка и по утрам красные глаза...
У Зои в голове не к месту вертелось из классика: «Чем триста лет питаться мертвечиной, лучше разок напиться свежей кровью, а там что бог даст».
Уснуть не могла, зажгла колокольчиковый ночник, перед зеркалом вышла из сорочки, по ковру перешагнула босыми ногами через шёлковый комочек... С облегчением радостно засмеялась, поворачивалась так и эдак, балуясь, ладонями оглаживая тело: до глухих штор ещё очень, очень далеко. Ни за что не выключит завтра свет — она не какая-нибудь хихикающая смущённая малолетка, чтобы тыкаться в темноте слепышами.
Утро вечера мудренее. Подруга, вероятно, проворочавшись ночь в холодной пустой постели, позвонила сама. И, как тот голливудский герой, разразилась монологом, развёрнутым на 180 градусов:
- А знаешь, пошли они все. Однова живём, надоело жить с оглядкой. Пускай запупырловские бабы сдохнут от зависти и сотрут до крови языки. Окунись в омут с головой. Будет что вспомнить, когда станем старыми кочерыжками.
Даже нашла поэтическое сравнение: вот когда метеорит падает — чёрного камушка в космосе не видно. А под конец так вспыхнет, так осветит небо — что все вскрикнут: «Звезда упала!»
***
Но что-то мешало как соринка, не в глазу - в сердце. Муж. Жалкий человек, который всё это время что-то там копошился в квартире, жил какую-то свою пыльную жизнь. В последнюю их встречу метался взглядом как вор, опускал глаза, боясь смотреть на неё: ухоженную, душистую, недоступную. Подруга окончательно ничего не понимала:
- Сума сошла — вернутьсяк этому недотыкомке? Да у вас даже детей нету — ни общих, никаких. Зачем тебе эта гиря на шее, этот геморрой? Нет, ты точно ненормальная.
Зое ничего не хотелось объяснять. Да, все такие, а она такая. В серое вещество не залезешь. И когда позвонил Костян, сказала мягко, но твёрдо:
- Прости, ничего не получится. Ни сегодня, ни завтра, никогда. - И тут же без перехода, деловито: - Костюшечка, не в службу, а в дружбу: нет ли у тебя друзей студентов, интересующихся хеликобактер пилори? Нет, это не у меня,тут у одного...
Как будто не было вчера тесного коридора, бесстыдных рук, впаянных тел, слившегося дыхания и впереди — нескончаемых, долгих лет неописуемого счастья, вечного блаженства,счастья и грёз, страстей-восторга. Но не любила, нет не любила, ах не любила... Только женщины могут быть такими жестокими, чёрствыми, толстокожими. Он вспомнил тёплый атлас её отнюдь не толстой кожи... Лицо у него обиженно покраснело и надулось, и стало видно, каким Костян был в детстве, когда у него отбирали игрушку.
Для себя решил, что отныне не будет отвлекаться на такие глупости как женщины. Не зря их несостоятельность и второсортность косвенно отмечали Бернард Шоу, Ницше, Шопенгауэр, Диоген Синопский и русские писатели, чьи имена слишком известны, чтобы упоминать всуе. На этом успокоился и открыл книгу. Когда вдумчиво, тщательно и углублённо прочитал две страницы, до него дошло, что из прочитанного не понял ни слова— размахнулся и со всей силы швырнул книгу в угол, несмотря на то, что она стоила как алмаз «Энигма».
***
Зоя подъехала к альма матер: Костян обещал свести с аспирантом, будущим светилом гастроэнтерологии, который, как запасливый хомяк, копил теоретический и практический материал для будущей кандидатской, а там, дай бог, и докторской, посвятив их спиралевидной бактерии Helicobacter, поражающей пилорический отдел желудка.
На крыльцо высыпали студенты погреться на солнышке: худые, прозрачные, если не сказать — измождённые. Недоедание, недосып, недолюбленность, недо... недо… Медицина засасывает и переваривает человека целиком. Некоторые, как Костян,тоже питались в буфете чёрт-те чем, экономя деньги на курсы и на книги, и все до одного верили, что их ждёт благородная миссия -спасать человечество.
Северная урбанистическая бледность бросалась в глаза на фоне смуглых приезжих с юга. Те не спеша, хозяйски перекладывали бордюр. Руководил прораб: широкий, мощный как шкаф, волосатые руки в растопырку. Настоящий бай, какими их изображали в советских фильмах: ткни — сок брызнет. Фрукты, воздух, экология, интенсивное солнце, физический труд, свободная от мук метаний и сомнений голова...Неужели цивилизация обречена? У Зои сжалось сердце.
Почему она искала именно среди студентов? Потому что им пока не обрезали крылья. Не пхнули ногой: «К-куда?» На их худых лицах фанатично светились глаза, они ещё не выгорели и у них не было отбито сердце.
И они точно спасут мужа от коварного, свирепого зверя по имени хеликобактер пилори.