оглавление канала, часть 1-я
Глеб бился яростно и неукротимо, вкладывая в удары всё своё отчаяние, всю боль и решимость победить, преодолеть, суметь. Надежда на возвращение Варны пробудила в нём какие-то немыслимые силы, которых он и сам от себя уже не ожидал. Пока Ивашов молотил шаманёнка, Глеб пытался отражать атаки сразу с трёх сторон. Противники у него были странные. Про таких раньше говорили — «зачарованные». С остекленевшими глазами, молча, без единого вскрика, они, точно ожившие мертвецы, откатившись от удара его кулака, поднимались на ноги и шли на Глеба вновь и вновь, будто были неуязвимыми и совсем не чувствовали боли! Он уже начал отчаиваться, собираясь применить нож — вопреки наказу бабушки не проливать кровь и не убивать нападающих. Но тут к нему неожиданно пришла помощь. Из кустов, с воплем и ругательствами, выскочил разъярённый Ёшка вместе со своим псом. Глеб, надрывая голос, прокричал:
— Ёшка, их вязать надо, иначе не сдюжим!
Охотник, отмахнувшись от очередного нападающего своей дубиной, кивнул головой. Но вязать у них никак не получалось. Только Ивашову удалось совладать с шаманёнком — видно, тот был не зачарован, а своей комплекцией никак не тянул на отчаянного бойца, которому мало что удавалось противопоставить кулакам Сергея. Шалый вцепился в бедро одному из нападающих, но тот, словно этого не почувствовал, продолжал кидаться на своих противников, словно бешеный кабан-секач. Расправившись с шаманом, к ним присоединился Сергей, и дело пошло чуть веселее. Но тут Глеб заметил, что женщина, объятая пламенем, отшвырнула бабу Фешу и занесла руки, полные огненной силы, чтобы нанести решающий смертельный удар. Глеб рванулся к ней, но ему в плечи вцепился Михеич. Браконьер-охотник был весь в крови от рваных ран, оставленных собачьими клыками, правда, на силу его натиска это никак не влияло. Глеб принялся остервенело стряхивать напавшего со спины, пытаясь вывернуться из цепкого захвата рук, вцепившихся ему в горло. Отчаяние придало ему сил, и, наконец, изловчившись, ему удалось сбросить с себя Михеича. Вскочив на ноги, он вдруг понял, что уже не успеет спасти бабу Фешу. Глеб взвыл от отчаяния и с исступлённой яростью рванулся к распростёртой на земле старой женщине. И вот тогда, в этот самый миг, над притихшим ночным лесом прокатился протяжный грозный волчий вой. На мгновение от неожиданности даже нападавшие замерли.
От леса в сторону объятой огненным вихрем девицы летел молодой воин. Всем так и показалось, что он не бежал, а именно летел, почти не касаясь земли, сопровождаемый грозовыми клубящимися тучами, подсвечиваемыми разрядами слепящих молний. Русые до плеч кудри, стянутые ременным головотяжцем, развевались у него за спиной; стройная, высокая фигура была гибкой и почти не по-человечески стремительной, словно у молодого хищного зверя. Его одежда была немного необычной, и у Глеба что-то защемило в груди в предчувствии чего-то давно ожидаемого, но далёкого и нереального. Он уже когда-то видел такую одежду — только на женщине, и этой женщиной была его жена, Варна. А за ним, распластываясь горизонтально над залитым мглисто-голубым туманом лугом, нёсся огромный пепельно-бурый волк. Глаза у зверя сверкали зелёным пламенем, отражая свет всё ещё горящих на остриях лучей ритуальной звезды костров.
Парень сделал какой-то едва уловимый жест рукой, словно выхватывая из набрякших грозовых туч ветер, и одним сильным рывком швырнул его в Тёмную. Девушка покатилась по земле, оставляя за собой огненный след, но почти тут же вскочила на ноги. А парень встал напротив неё, загораживая собой бабу Фешу. Тёмная, ухмыляясь, что-то сказала юноше. Слов Глеб не сумел разобрать, но, судя по выражению её лица и небрежным жестам, это было нечто насмешливо-глумливое. Молодой воин ответил тихо девушке, сохраняя невозмутимое спокойствие.
Глеб заметался между распростёртой бабой Фешей и друзьями, пытаясь понять, где он сейчас нужнее. Поняв, что его бабушке в данный момент пока ничего не грозит, он опять вступил в схватку с противником, верно рассчитав, что сражаться одновременно на два фронта он не сможет. К тому же он видел, что осталось ещё немного поднажать — и этот враг будет повержен. В этой ситуации помощь волка была весьма своевременной. Огромный зверь с налёту, со всех четырёх лап заскочил на Михеича и одним мощным взмахом клыков распорол тому горло. Глеб с лёгкой досадой подумал, что кровь всё же пролилась. Но с этим уже ничего нельзя было поделать. Шалый, было попятившийся от волка, снова кинулся в атаку, и дело у них пошло веселее. Связав оставшихся нападавших, Глеб кинулся к бабушке. Слава Творцу, она была жива. Он помог ей подняться, а она всё повторяла:
— Ништо, Глебушка… ништо… В порядке я… Пареньку бы подмогнуть потребно…
Глеб растерялся. Как подмогнуть-то? Между ним и девицей встать? Так помешает только… Тёмная заговорила скороговоркой, читая заклятие, и они увидели, как от пещеры к ней поползла тьма. Им показалось (а может, и вовсе не показалось — но глаза увиденному верить не хотели), как возле мёртвого Михеича тёмные щупальца притормозили и, обхватив его тело, стали с каким-то жадным утробным чавканьем всасывать в себя его кровь, всё ещё продолжающую сочиться из рваных ран. От подобного зрелища у Глеба свело внутренности, и тошнотворный комок подкатил к горлу. Насытившись, разбухшая тьма поползла дальше.
Подобравшись к девушке, щупальца стали охватывать её хрупкую фигуру, пока не заключили её всю в чёрную сетку — кокон. Полностью заполненная тьмой Дарья заговорила чужим, мощным, раскатистым голосом, прозвучавшим над полем битвы наравне с громовыми раскатами. От её слов ноги Глеба словно к месту приросли, а сам он как будто обернулся в камень.
— Уйди с дороги, Шершень, сын Варны!
Сын Варны??!!! Списать на то, что он ослышался, было затруднительно — так громко звучал чужой грубый голос. Он в смятении обернулся к бабе Феше, всё ещё державшейся за его плечо, и жалобно, совсем как-то по-детски спросил, внезапно охрипнув от волнения:
— Она сказала: «Шершень, сын Варны»… Ты слышала?! — и повторил отчаянным эхом: — Слышала??!!
Баба Феша, уже почти оправившаяся от падения, проговорила сдавленным голосом так, что расслышать её мог только Глеб:
— Да мне и слышать ничего не надобно… Как только увидала — вылитый ты в его годы. От матери только цвет волос, да сила Знающего досталась…
Глеб рванулся было к сыну, но Феодосия его удержала.
— Погоди… Не лезь. Только помешаешь. Не время ещё…
К ним подошли всё ещё разгорячённые битвой Ивашов с Ёшкой. Мужчины с недоумением и каким-то благоговейным страхом наблюдали за борьбой Света и Тьмы, развернувшейся на их глазах. Когда Шершень чуть покачнулся под ударами Тёмной, баба Феша властно скомандовала:
— А ну, сынки, вот теперь самое время!!! Ему нужны силы! Положите руки мне на плечи, закройте глаза, и, если вам дорога жизнь и Свет, вспомните всё самое счастливое и радостное, что было когда-либо в вашей жизни. Думайте об этом, отрешитесь от всего, что вокруг, вспоминайте, окажитесь в этих воспоминаниях полностью, не давая тьме проникнуть в ваши мысли! Не слушайте вражьих шепотков, не верьте тёмной силе!!!
Подчиняясь без вопросов и сомнений старой Знающей, они закрыли глаза. Если бы не закрыли — то увидели бы, как Свет охватывает их тела и перетекает из вытянутых рук в тело Шершня. Как его пронзил яростный столб света, уходящий высоко в небо и теряющийся там, меж фиолетово-гневных грозовых туч. Открыли глаза они только, когда раздался оглушительный визг-вопль, уносящийся куда-то вверх, и, словно в ответ ему, навстречу раздался оглушающий раскат грома, который потряс землю. А в следующий миг с небес хлынул сбивающий с ног ливень. Костры под его потоком погасли, и мир освещали только всполохи молний. Земля вздрагивала, съёживаясь от ужаса и оглушающих раскатов грома, потрясающих до самых оснований весь мир.
Девушка тряпичной куклой упала на мокрую землю, некрасиво раскинув, словно изломанные, руки. Юноша ещё постоял немного, пошатываясь, и тоже стал оседать. Глеб не дал ему упасть — кинулся к нему и подхватил на руки. Баба Феша, стараясь перекричать оглушающий шум стихии, скомандовала:
— Девку заберите, и уходим! Нужно найти укрытие… — и обратилась к Ёшке: — Отыщи Фому… — и добавила скорбно: — Живого али мёртвого, но его здесь не оставлю.
Охотник, с пониманием кивнув, кинулся сквозь стену дождя разыскивать тело кота. Сергей, мотнув головой в сторону связанных людей, деловито спросил:
— А этих куда?
Знающая махнула рукой.
— Пущай здесь полежат… Может, мозги-то им и промоет…
Ивашов понимающе ухмыльнулся и подхватил безжизненное тело Дарьи. Через несколько минут они, скользя по мокрой траве, заспешили за своим командиром — щуплой старушкой, довольно ходко семенящей впереди, к маленькой пещере, которую когда-то Тёмная выбрала своим временным укрытием.
Добравшись до места, все с некоторым облегчением выдохнули. Глеб сразу постарался уложить Шершня поудобнее: скинул с себя мокрую куртку, свернул её валиком и подсунул под голову сыну. Девушку уложили рядом. В отличие от Шершня, она признаков жизни не подавала. Баба Феша, которую саму шатало от усталости, принялась хлопотать над ними. Недалеко от входа в пещеру притулился Шалый и сразу же принялся вылизывать свои раны. Фома, ко всеобщей радости, оказался жив — хоть и сильно потрёпан. Он тяжело дышал, прижавшись к тёплым Ёшкиным рукам, и время от времени сдавленно, едва слышно мяукал.
На встревоженные, вопросительные взгляды внука баба Феша успокаивающе заметила:
— С ним всё будет в порядке… Вымотался, голубь наш… Оно и понятно. Такую силищу перемог. Это не каждому по силам. Спит он. — И добавила озабоченно: — А вот девка, наверное, не жилец. Тьма выжгла её изнутри почти полностью. Ежели Свет остался у ней в душе, тогда выживет. А пока я ничего сделать не могу — не по силам мне такое.
Глеб подступился к бабушке. Немного дрожащим от волнения голосом спросил:
— Ба… Откуда он взялся-то? Как такое вообще возможно?! Он же уже совсем взрослый! А Варна тогда где?!
Баба Феша, заплетая свою растрёпанную мокрую косу, проговорила задумчиво:
— Что взрослый уже — так это не диво. Время везде идёт по-своему. Что у нас минутка, то там — день, а может и неделя… кто знает, Глебушка. А Варны здесь нет, не то бы непременно к битве поспела. Как прошли, что он, — она кивнула на спящего Шершня, — что она… Ума не дам. Грань-то порушена. Только, ежели она — подменыш… — Феодосья задумалась на несколько мгновений, а потом проговорила: — У Тёмных свои пути, к Грани не привязанные. Они рвут ткань мирозданья, будто ветхую тряпицу. Плата за такой переход велика, но Тёмным сие без разницы. Они привыкли брать здесь и сейчас всё, что им потребно, не раздумывая над ценой свершаемого. А вот как наш мальчик попал сюда… Есть только один путь, но он немыслим. Я никогда и не слыхала, чтобы человек, им прошедший, жив остался. Ладно… Об этом после. А пока нам всем нужно отдохнуть после всего… Силы нам ещё понадобятся. Как рассветёт — нужно пещеру проверить, мало ли. Да и с теми, кто там остался, разобраться надобно…
Пещерка, где они укрывались, была маловата для того, чтобы все могли тут лечь. Ивашов с Ёшкой устроились сидя на корточках под каменной стеной, почти у самого выхода. Баба Феша села напротив них, со стоном облегчения вытянула ноги и прикрыла глаза. А Глеб, обняв колени, остался сидеть рядом с сыном, не отрывая от него взгляда — будто опасаясь, что стоит ему только прикрыть глаза, и Шершень сразу исчезнет, растворится в воздухе, как некая выдуманная им самим иллюзия.
Маленькая пещерка сотрясалась от раскатов грома, молнии полосовали небо, будто разгневанный бог Перун гнал по земле огненным бичом проклятого Змея, похитившего его жену. Но для людей, нашедших это небольшое укрытие, после всего, что им довелось пережить и увидеть совсем недавно, его гнев был не страшен. В душе каждого крепла, непонятно откуда взявшаяся уверенность: грозный бог не обидит своих правнуков.