— Вы просто посмотрите на эту машину! Это не авто, это зверь среди четырёхколесных! — облизнулся продавец, как будто не машину, а вкуснейший десерт презентовал. — Японец. Полный фарш. Это не транспорт. Это — образ жизни без преувеличения.
Лена стояла рядом. Рукой провела по капоту, как по щеке кого-то дорогого.
Она не слушала его. Она вспоминала. Три года: без ресторанов, без отпусков, без "а мне пофиг — беру".
Три года — как швейная машинка: работа-дом-дочь. Копить. Считать. Отказывать себе во всём, вплоть до латте перед работой.
Каждая тысяча — как кирпич. Вот она, крыша. Её крыша. Её машина. Её право.
Она выдохнула. Пахло кожей. Новизной. Свободой.
— А багажник, да, хороший? — пробормотал Паша. — Мамке как раз: рассаду возить, банки с огурцами. Помидоры. У неё же спина. Ты же понимаешь.
Лена не моргнула. Ни звука.
Потом медленно повернулась к нему.
— Паш. А с чего ты вообще решил, что ты — или твоя мама — будете ездить на моей машине?
Пауза. Секунда. В зале повис воздух.
— В смысле? — он удивился не на шутку. — Мы ж семья! Общая машина — общие дела. Ну что ты опять…
— Нет, не "опять". Сейчас — вслух, при всех. Это. Моя. Машина.
Я на неё копила. Я на неё работала. Я её купила.
И да, в ней не будет ни рассады, ни ящиков, ни твоей мамы. Максимум — мой плейлист и мои маршруты.
Продавец застыл. Рядом двое покупателей притихли.
Паша покраснел. Лицо — как кипятком облили.
— Ты серьёзно сейчас? При людях?
— Именно. Чтобы ты запомнил.
Она повернулась к менеджеру:
— Оформляем. На меня. В страховке — только я.
Домой ехали в старом Пашином седане. Пыльный, как изношенная надежда. Он молчал, вцепившись в руль. Белые костяшки пальцев. Жевал губу.
— Ты гордишься, да? — рявкнул он вдруг. — На публику меня унизила.
Лена даже не посмотрела.
— Я просто вернула себе право. На своё.
— Это эгоизм, Лена. Мы — семья. А ты — в одиночку. Это предательство. Мамке тяжело, она пожилая. У тебя вообще совесть есть?
— Совесть — есть. А вот желания — нет. И больше у тебя нет власти над моими вещами.
— Это помощь! Ты что, не хочешь помочь семье?!
— Нет, Паш. Это не помощь. Это удобство — быть щедрым за чужой счёт.
Он дёрнулся, будто хотел что-то сказать — но сдулся.
— Ты вечно всё переворачиваешь, — бросил тихо.
— Я просто устала быть молчащей стороной, Паша.
Квартира встретила их холодом и тишиной. Лена сняла куртку, пошла на кухню. Он за ней, будто тень. Настороженная. Взведённая.
— Ну и что теперь? — встал в дверях, скрестив руки. — Думаешь, я это забуду?
Она спокойно поставила стакан на стол.
— Ты же ей позвонишь, да? — тихо спросила.
Он ухмыльнулся.
— Конечно. Пусть услышит. Всё как есть. Пусть знает, какая ты на самом деле.
Он включил громкую связь.
— Мам, привет! Всё, взяли машину. Ленка молодец, купила зверя. Всё супер. Ты теперь не будешь коробки таскать — будем возить. Всё под контролем.
Он смотрел на Лену с торжеством. Улыбка: "Смотри, как ловко".
На экране — "Мама". Голос — быстрый, радостный:
— Леночка! Спасибо, солнышко! Наконец-то отдохну! А то у меня уже поясницу клинит, с этой рассадой...
Лена подошла ближе.
Спокойно. Как перед точкой.
Взяла телефон и сказала прямо в микрофон:
— Валентина Николаевна, вы извините, но я вам ничего не обещала. Это Паша, как всегда, пообещал за чужой счёт.
Пауза. На том конце — тишина. Паша побледнел.
— Машина — моя. Ключи — у меня. И маршруты — мои. Если он пообещал — пусть сам и разбирается.
Пауза. Щелчок. Отбой. Он стоял, как вкопанный.
— Ты… что ты наделала?
Лена взяла куртку, а ключи кинула в карман.
— Просто поставила границу. Поздно, но чётко. И да, если вдруг решишь разводиться — машину ты не получишь. Она оформлена на мою мать. У тебя — ничего.
Она открыла дверь. Обернулась.
— А ты, Паша... остынь. И подумай: ты вообще кто в этой жизни — водитель, пассажир или просто... не туда сел?