— И снова ты с этим английским... — Галина Петровна поправила резинку на старом пучке и ткнула пальцем в кастрюлю с кипящей гречкой. — Курсы, говоришь? Да у меня у самой курс только один — от получки до получки, с остановкой у кредитного долга.
Света сидела на краешке табурета, держа в руках распечатку с адресом языковой школы. На распечатке жирным шрифтом выделено: "Курс для подростков. Первый месяц — скидка 30%".
— Мам, я же не прошу купить мне айфон. Я прошу дать шанс. Я хочу выучить язык, поступить в МГЛУ. Это моя мечта с восьмого класса, — голос её дрожал, но не от страха. От злости.
— Ой, не могу! Мечта у неё, — фыркнула мать, бросив ложку в раковину. — Мечта у тебя должна быть: мужа нормального найти. Или профессию. Медсестра, бухгалтер, парикмахер. У тебя руки откуда надо растут, а ты, блин, “Hello” с “How are you” учишь. Мечтательница.
— Я не хочу жить, как ты! — выпалила Света. — Просыпаться в пять утра, ехать в маршрутке, пахать на каком-то придурка-директора за двадцать тысяч и потом приходить домой, чтобы варить гречку и орать на ребёнка!
— А ты думаешь, я хотела так жить?! — голос Галины Петровны сорвался. — Думаешь, мечтала об этом, когда с тобой одна осталась? Я на трёх работах вкалывала, пока ты “Агу” говорила. И вот теперь ты мне этим в лицо, да?
— Я просто прошу тебя поверить в меня, — уже тише сказала Света. — Один курс. Один месяц. Я потом сама всё вытяну.
— Я в тебя верю. Но за “верю” курсы не купишь. Деньги где взять, а? У папаши твоего попроси. Ах да, он же "куда-то исчез" на пятом месяце. Ну, тогда иди, устроись сама на работу. Магазины вон рядом. Кассы открыты.
— Поняла, — сухо сказала Света, поднялась, аккуратно сложила бумажку и вышла на балкон.
Поняла она не в тот момент, когда мама ей отказала. А когда впервые в жизни не захотела плакать. Хотелось бежать. Делать. Рвать зубами.
Прошло три года. Света на втором курсе. Не в МГЛУ, конечно — туда не поступила, но зато выучила язык по бесплатным видео и репетиторам через обмен: “ты мне алгебру, я тебе английский”. Работает переводчицей-фрилансером. Вошла в ритм жизни, где деньги — не мечта, а результат.
А мама... мама как мама.
— Светочка, привет, — звонок случился в пятницу вечером, когда Света собиралась на встречу с друзьями. — Ты знаешь, тут у нас с Николаем... ну, в общем, небольшая ситуация. Надо бы денег немного.
— Какой Николай? — переспросила Света, листая в телефоне переписку.
— Ну, я тебе рассказывала. Он у нас на складе старший, я с ним уже полгода встречаюсь. Он добрый, заботливый. Только вот... в кредитную историю попал. Надо долги отдать. На него всё записано — машину, холодильник, стиралку... Он ради нас постарался, Света. Ради семьи.
— Ради какой семьи? — удивилась Света. — Он тебе кто? Муж? Отец моих детей?
— Не язви. Я всё понимаю. Но ты ведь теперь не бедная. Я в интернете видела, ты там какие-то курсы делаешь, школу открываешь. Неужели тебе жалко матери?
— А ты не помнишь, как мне было жалко себя? Когда я просила денег на курс, а ты мне сказала “мечты — это чушь”? А теперь у тебя Николай, холодильник, стиралка и долги. Я тут при чём?
— Я тебя растила одна, — голос матери дрожал. — Я себя на тебе сломала, а теперь ты... такая же, как твой отец. Эгоистка.
— Нет, — спокойно ответила Света. — Я просто выучила английский. И теперь понимаю, как сказать “нет”, даже на родном языке.
Молчание длилось минуту. Потом послышался раздражённый вздох.
— Понятно. Всё с тобой понятно. Тогда не удивляйся, если я к тебе не приду, когда сдохну.
— Если честно, я даже не жду.
После разговора Света долго смотрела на экран, где так и осталась последняя строка чата от матери: “Ладно. Живи, как знаешь”.
Она уже давно жила, как знает. И главное — не как ей велели.
Прошло ещё три месяца. Осень в Москве была такая, что хоть плачь — промозглая, серая, с липкими лужами, как уставший чай в забытой кружке. Света шла к подъезду, уткнувшись в капюшон. Сумка с ноутбуком оттягивала плечо, а в голове крутились мысли: “Подписать договор с новым партнёром, отправить презентацию до восьми, успеть к Юле на день рождения...”.
— Светлана Сергеевна? — женщина лет пятидесяти, незнакомая, с опухшими веками и в бесцветной куртке, вынырнула из тени у подъезда. — Это вы? Я... Галина Петровна, мама вашей Светланы...
Света сбилась с шага.
— Простите? Это вы... моя мама?
Именно так она и сказала. Потому что узнать в этом блеклом лице, заплывшем чем-то кислым и невнятным, свою когда-то гордую, прямую, вечно сжимающую губы мать, было сложно.
— Мне... некуда идти, — женщина сделала шаг ближе. — Николай меня выгнал. Забрал всё. Даже стиралку. Говорит, что это его имущество, по бумагам. А я... я не знала, что так можно. Он подал в суд. Представляешь?
— Представляю, — Света поставила сумку у ног и выдохнула. — Вот только ты мне не верила, когда я говорила, что нужно читать, разбираться, спрашивать. Ты говорила: “не фантазируй, живи как все”. Ну так вот, ты теперь как все. Брошенная и нищая.
— Я не за этим пришла. Я же мать. У меня нет никого больше. Только ты.
— Нет, ты пришла за деньгами. Не надо путать роли. Это две разные вещи.
Они стояли у подъезда, и каждый прохожий, проходя мимо, будто невольно становился зрителем. Но матери было плевать — она больше не играла гордость. Она теперь была маленькой, мокрой, просящей.
— Пожалуйста, я не прошу много. Просто пусть у меня будет крыша над головой. Я не справлюсь. Мне страшно. Света, я правда ошиблась. Я не верила в тебя, я была глупа. Но ты же не такая, как я. Ты лучше.
— Нет, мама, — сказала Света, — я не лучше. Я просто честнее. Я тебя никогда не прощала, ты знаешь? Ты сломала мне детство. Не верила, не хвалила, унижала при людях. Помнишь, как ты на родительском собрании при всех сказала: “Моей Светке бы жвачки торговать, а не книжки читать”?
— Я была... я не понимала! Я сама была раздавлена. Брошена. Одна.
— А я что, вдвоём росла? У тебя была хотя бы работа. А у меня — пустота. И я тогда решила: не просить, не плакать и не жить твоей жизнью. И вот ты пришла, когда тебе уже некуда. А где ты была, когда некуда было мне?
Галина Петровна опустилась на лавку и уткнулась в ладони.
— У меня больше нет гордости, Света. Я вся — ошибка. Прими меня просто как старого человека. Пусть я буду просто... соседкой. Или как хочешь. Но не выбрасывай. Не выбрасывай меня из своей жизни, пожалуйста...
Света молчала. А потом тихо сказала:
— Пойдём. У меня есть комната для гостей. И дверь с замком. Если попробуешь ещё раз командовать или рассказывать, “как правильно жить”, — пойдёшь обратно под дождь. Поняла?
Мать подняла заплаканные глаза. И впервые в жизни, кажется, кивнула по-настоящему, без фальши.
Прощение — это не слабость. Это сила, которая даётся дорогой ценой. Но оно не означает забвение. Просто точку. А может быть, многоточие...
Конец.