В подвалах российских архивов хранится документ, способный перевернуть привычные представления о «добром батюшке-царе». Отчет об императорской охоте, где черным по белому значится: 3786 собак, 6176 кошек и 20 547 ворон. Цифры сухие, как бухгалтерский баланс. Только балансируется здесь не прибыль с убытками, а жизнь со смертью.
Это всего лишь за шесть выборочных лет. А ведь Николай Александрович охотился четверть века. Историк Игорь Зимин, покопавшись в архивах Министерства императорского двора, насчитал за пятнадцать лет больше полумиллиона убитых животных — 638 830 голов.
Удивительно, но факт: человек, которого современники описывали как воплощение христианского смирения, методично превратил охоту в индустрию убийства, педантично ведя учет каждой жертвы. Тщательно фиксируя в дневнике: «мною убито», «всего настреляно», «очень наслаждался».
Как же так, почему слабовольный в политике царь становился беспощадным, когда брал в руки ружье?
Династия медвежатников
Охотничья страсть досталась последнему царю по наследству. Только если дед с отцом еще сохраняли остатки рыцарства, то Николай довел семейную традицию до маразма.
Александр II ходил на медведя с рогатиной — оружием, дающим зверю шанс. В 1872 году под Малой Вишерой раненый косолапый чуть не прикончил императора. Спас унтер-егермейстер Иванов, он метким выстрелом уложил разъяренную тушу в нескольких шагах от царя. За это получил золотую медаль с надписью «Благодарю». Вот это была охота, с риском, азартом и настоящими трофеями.
Александр III продолжил отцовские традиции, но уже с большим размахом. В Беловежской пуще для него устраивали поистине царские облавы. Осенью 1894 года, в последний год своего царствования, он положил 36 зубров, 37 лосей, 25 оленей и 69 козлов. При этом строго соблюдались правила: стрелять только по самцам, подпускать зверя поближе, чтобы не ошибиться.
Когда министр двора граф Воронцов-Дашков по ошибке застрелил зубриху, Александр III устроил ему разнос. Еще бы, селекционная работа велась десятилетиями, поголовье берегли как зеницу ока.
Но уже тогда появились зловещие признаки. «Царские зоопарки» — огороженные участки, куда сгоняли дичь специально для охоты. Животные превращались из диких зверей в живые мишени. А от благородной охоты оставались лишь внешние атрибуты.
Счетовод в погонах
Николай II довел эту систему до совершенства. Вернее, до абсурда. Если отец еще охотился, то сын занимался чистым истреблением. С методичностью бухгалтера и аппетитами маньяка.
Цифры из его дневника поражают масштабом. В 1889 году двадцатиоднолетний цесаревич настрелял 49 753 головы. За один год! Это больше сотни животных каждый день. Даже если учесть, что зимой он не охотился, все равно получается конвейер смерти.
Он поставил рекорд по фазанам — 1400 штук за день. Физически это возможно, только если птиц гнали прямо под выстрелы, как на бойне. Николай Александрович стрелял, а егеря подавали новые ружья. Перезарядка отнимала время, а время — это упущенные трофеи.
В дневнике он педантично фиксировал результаты: «Охота была весьма удачная — всего убито 879 штук. Мною: 115 — 21 куропатка, 91 фазан, беляк и 2 кролика». Удивительная точность для человека, который в политике не мог принять ни одного четкого решения.
Вот запись за 1904 год: «Охота была в том же фазаннике и вышла очень удачною. Всего убито: 489. Мною: 96 — 81 фазан и 14 куропаток и беляк». Революция стучалась в двери империи, японцы громили русский флот, а царь считал куропаток.
Великая война против воробьев
Но самое неприятное началось, когда Николай переключился с «благородной» дичи на обычных животных. Кошки, собаки, вороны — все стало мишенями для царского ружья.
Система работала отлажено, как часы. Перед приездом императора дворцовые чиновники обращались к крестьянам с выгодным предложением: сдавайте за деньги собак, кошек, даже воробьев. Живность свозили к месту охоты и выпускали под выстрелы Его Величества.
В 1902 году мишенями стали 899 собак и 1322 кошки. Царь всея Руси методично отстреливал бродячих животных, а придворные аплодировали меткости монарха.
Двадцать тысяч убитых ворон — что это, если не клиническая патология? Чем провинились перед империей эти черные птицы? Может, каркали слишком зловеще? Или просто попадались под горячую руку?
Историк Павел Мультатули пытается защитить царя, утверждая, что в дневниках «кошка в качестве трофея встречается крайне редко». За весь 1905 год всего один раз. Утешительно, конечно. Особенно если учесть, что в том году полыхала революция, было не до кошек.
Но документы дворцового ведомства неумолимы. Цифры там не фантазии, а сухая статистика. Каждый выстрел фиксировался, каждый трофей считался. Даже ворона.
Каменное сердце в бархатных перчатках
Загадка Николая II кроется в чудовищном расколе личности. Человек, который не мог повысить голос на министра, с упоением расстреливал беззащитных животных. Неспособный принять жесткое политическое решение, он становился беспощадным с ружьем в руках.
«Да рассердитесь же хоть раз, Ваше Величество!» — в отчаянии как-то воскликнул Столыпин. Царь умел сердиться. Только не на людей, а на зверей и птиц.
Современники отмечали его знаменитое «каменное спокойствие». Когда японцы топили русские корабли, когда революционеры убивали министров, когда империя трещала по швам Николай Александрович сохранял ледяное хладнокровие.
Генерал Данилов вспоминал:
«В царском поезде большинство было удручено событиями, сознавая их важность и тяжесть. Но Император Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие. Он вспоминал эпизоды из разного рода охот, подмечал неловкость встречавших его лиц».
Вот это истинная страсть последнего царя. Не государственные дела, а воспоминания об охоте. В минуты национальных бедствий он мысленно возвращался к тем мгновениям, когда чувствовал себя всесильным. Когда мог контролировать ситуацию полностью.
Для сравнения: его двоюродный дядя кайзер Вильгельм тоже любил охоту. Но немецкий император был театрален во всем. Он менял мундиры по пять раз за вечер, произносил пафосные речи, играл на публику. Николай же охотился тихо, методично, с немногословной жестокостью.
Последний выстрел
Последние записи об охоте в царском дневнике датируются 1916 годом. Империя агонизировала, фронт рушился, столица бурлила, а Николай Александрович все считал дичь.
Ирония истории оказалась беспощадна. Человек, уничтоживший почти миллион животных, сам стал дичью. Охотники превратились в жертв. В подвале Ипатьевского дома прозвучал последний выстрел в этой истории.
Современники удивлялись контрасту между внешней мягкостью царя и его скрытой жестокостью. Мы же теперь понимаем, что это был не контраст, а единое целое. Слабость перед сильными всегда компенсируется жестокостью к слабым. Политическая трусость — яростью на охоте. Неспособность управлять людьми — маниакальным контролем над животными.
Охотничьи дневники Николая II говорят о многом. И это не просто хроника развлечений. Это рентгеновский снимок души, диагноз эпохи. Педантичная жестокость к беззащитным, прикрытая маской христианского смирения. Неумение отличить важное от пустякового. Подмена настоящих решений иллюзией контроля.
А что вы думаете, могла ли Россия избежать катастрофы 1917 года, если бы во главе империи стоял правитель, способный к состраданию? Или проблема была глубже — в самой системе, которая калечила даже хороших людей?